Побег из Фестунг Бреслау
Шрифт:
Первое столкновение у них произошло возле аэродрома на Щайтнигер Штерн. Это была строго охраняемая военная территория. Непонятно, что там охраняли, ведь наверняка же не останки двух громадных разбитых транспортных планеров, но командующий офицер желал выяснять проблему их прибытия, вероятно, чуть ли не в самом Берлине. Начинал действовать закон кулака. Офицера удержало лишь появление людей в камуфляже, которые спрыгнули из машины с нацеленными автоматами. Солдаты Шильке хотели жить и прекрасно поняли, что им следует делать. К сожалению, вместо того, чтобы поехать по короткой дороге напрямик, нужно было совершить долгий объезд через Вильгельмсруэр Штрассе и Адольф Гитлер Штрассе, чтобы добраться до олимпийского стадиона. А на месте оказалось, что Бишопфсвальде не похож на Карловиц. В подвалах некоторых домов гнездились люди, эвакуированные из разбомбленных районов, в особенности – неподалеку от церквей. Близость Фризенвизе, который должен был стать очередным незавершенным аэродромом, привело к тому, что вокруг крутилось множество военных, потому что в округе стадиона ожидали сброс десанта. Рядом был лагерь для принудительных работников, где было полно охраны и патрулей, а в Щайтнигер Парке (Щитницком Парке) постоянно копали могилы. Очень сложно было куда-то приткнуться, чтобы не обращать внимания. Что поделать, лагерь бл основой их плана выживания, так что далеко удаляться от него они не могли.
Пришлось прятаться в самом парке. У них не было даже одеял, но, к счастью, ночь была теплой.
– Интересно, и как долго мы сможем здесь выжить? – буркнул Шильке, когда Холмс разливал последний кофе из термоса.
– А черт его знает, сколько будет нужно.
– Зная этих фанатиков из НСДАП, это может занять и целый год.
– Без поставок с воздуха? Даже месяц не выдержат. Гораздо сильнее меня беспокоят те офицерские сволочи, имеющие море крови на совести, которые, чтобы продлить свою жизнь хотя бы на несколько дней, стаут призывать к сопротивлению.
– Все и так зависит от коменданта. А Нихоф – это фанатик и служака.
– А какой службе он сейчас подчиняется?
– Успокойся. Корабль идет на дно, но постоянно назначаются новые боцманы, капитаны и, что самое паршивое, желающих до сих пор хватает.
– Паранойя, - включился в беседу Ватсон. – А на генеральный штурм русских нечего и рассчитывать. Они предпочтут взять крепость голодом.
– Да ладно вам, - сказал на все это Холмс. – Днем пограбим какие-нибудь дома. И одеяла найдем, и пожрать.
– …и парочку гестаповцев, которые с охотой поиграют в палачей.
– Справимся. Лишь бы никто из наших не поддался панике.
Слова о боях до последнего оказались пророческими. На следующий день объявили о смерти Гитлера, но тут же представили список "новых капитанов" запаса, которые встали у руля тонущего Рейха. А желающих – и правда – хватало. Крепость гудела от слухов. По словам одних, Шорнер должен был выступить из Чехии и освободить Бреслау. По мнению других, собирались все силы для наступления с целью создать коридор, по которому даже гражданское население сможет выйти под опеку Группы Армий Центр. Приказы были самыми противоречивыми. Они призывали либо к концентрации неподалеку от южной линии фронта с целью принятия участия в проделывании коридора, то ли на оборот, необходимо было оставаться на местах, чтобы укреплять защитные позиции. Виновными в невыполнении приказов занимались полевые суды. И нужно было очень много счастья, чтобы угадать, за выполнение какого приказа могут повесить, а какого – нет. Гражданские пришли к выводу, что важен не сам приказ, а опция, к которой склоняется именно сейчас председатель трибунала, а точнее – какое у него с утра настроение.
Ходили слухи о Национальном Редуте в Баварии, о производимом там очередном чудесном оружии. О чудо, и находились идиоты, которые в это свято верили. Но большинство в большей степени заботил приказ Шорнера, говорящий о расстреле любого солдата, который очутился за линией фронта, и не требующий какого-либо судебного решения. Люди не знали: а вот трудовой фронт, это такой же фронт, как и военный? Все указывало на то, что так. В связи с чем разгорелись дискуссии относительно того – а какая смерть менее болезненная: через расстрел или через повешение. Про гильотину в подвалах тюрьмы на Клечкау Штрассе народ, скорее всего, не слышал.
Все эти слухи приносили солдаты Шильке, шастающие по окрестным виллам в поисках нужных вещей. Всей группе, практически окопавшейся в парке, пришлось ждать весь следующий день и еще один. Нервы сдавали все чаще. Солдаты выходили в разведку уже только группами, с перезаряженными автоматами. По ночам где-то рядом вспыхивали какие-то драки, ежечасно случались какие-то пьянки, перестрелки. А днем возле парковых аллей копались новые могилы. А тут очередной слух, новое объявление, очередной день и еще один…
Как-то ночью, когда люди уже были на грани нервного истощения, пришел весь не в себе Ватсон. Пользование радиостанцией, даже самым безопасным образом, только на прослушивание, без каких-либо подтверждений, в этих условиях равнялось балансированию на краю.
– Капитуляцию подписали… Вот же смех.
Шильке глянул на Холмса. Из того тоже вышел весь воздух.
– Почему смех?
– Один из немецких парламентеров на мину влез. Похоже, ему оторвало ногу, перестрелка только чудом не началась. – Ватсон тяжело вздохнул. – Но подписали. Утром объявят.
– Тогда ладно. – Холмс тяжело поднялся с наскоро сколоченной лежанки. – Прясем оборудование и переходим в замороженное состояние.
– Сейчас разбужу народ.
Шильке поправлял свой мундир. Собственно говоря, сам он не испытывал ничего особенного. Вообще ничего. Он смотрел на то, как дрожат у него руки. Вообще-то говоря, он весь трясся от напряжения. Наиболее важный и наиболее опасный момент. Смена войск. Из броневика он вышел в не слишком хорошей форме. Люди уже выстроились и ждали. Ватсон запретил им становиться по стойке "смирно".
– Солдаты, война закончилась. – Шильке старался говорить негромко. – Настоящим я расформировываю данное подразделение.
Вообще-то говоря, он не знал, какой реакции следует ожидать. На лицах солдат он не видел ни облегчения, ни улыбок. Каждый чувствовал, что самое худшее еще перед ним.
– Я знаю, что вы люди разумные и опытные. Верю, что как-то справитесь. Тем не менее, мне бы не хотелось оставить вас так просто, без опеки.
Первая выразительная реакция: заинтересованные взгляды.
– Каждый из вас получит по два официальных документа. Первый, это приказ о переходе к партизанским действиям в рамках Верфольфа. Если вас заловят в гражданском еще до вывода германских войск, возможно, это прокатит.
Солдаты начали хихикать.
– Нам достаточно точки опоры, - даже сказал кто-то. – Точку имеем, а с остальным разберемся.
– Второй документ пока что я советую хорошенько спрятать. Это свидетельство того, что вас выгнали из вспомогательных служб за безалаберность, отсутствие желание работать, за попытки антинацистской пропаганды в форме сплетен. Ничего худшего вписать я не мог, иначе бы русские удивились: как это вас еще не расстреляли. Но если предъявите такой документик, возможно, какой-то иван и обманется, а вы не попадете за колючую проволоку.