Побег из Фестунг Бреслау
Шрифт:
– С какой, конкретно? – спросил Ватсон.
– Скорее всего, это будет воспаление бронхов, реже – легких. А на это уже лекарств нет.
– Так что нам делать?
– Если пациента хорошо лечить, воспаление бронхов не смертельно. Просто, нужно быть крайне внимательным и перетерпеть болезнь. Больной должен будет лежать…
– Да ладно вам, - вмешался Холмс.
– От воспаления бронхов лекарств нет.
– А вот и есть, - Холмс вынул из кармана приличных размеров коробочку. – Это пенициллин.
Врач смешался, увидав упаковку контрабандного антибиотика. Он наверняка слышал о его действии, а еще о том, как Гитлер приписал себе его открытие, а за "помощь" даже наградил одного из своих врачей Железным Крестом. Холмс решил добить медика.
– Это пенициллин, - повторил он. – Английский. Как я уже говорил, наш приятель предпочитает проверенные технологии.
Шильке, плотно обмотанный эластичными бинтами, сидел на террасе одной из вилл в Карловице. Сейчас, для уверенности, они меняли место жительства довольно часто. А проблем с виллами не было никаких. Все дома стояли пустыми и покинутыми, если не считать иногда кочующих солдат. Владельцам, к их несчастью, приказали перебраться в центр, и теперь они сидели там в душных подвалах твердыни. В знаменитых "немецких подвалах", как гласил ставший теперь издевкой лозунг геббельсовской пропаганды. Шильке нужно было заполнить множество фирменных бланков. Он был крайне скрупулезен в обеспечении безопасности отряда в эти последние, самые худшие дни. Но даже глупая подпись на документе приводила к тому, что все тело взрывалось болью. К счастью, пенициллин оказался бичом божьим для бактерий. Не случилось каких-либо, даже малейших, осложнений. После первой перевязки Риту удалось перевести в лучшую больницу. Сейчас она лежала в бункере на Вайссенбургер Штрассе, одном более-менее безопасном анклаве по другой стороне реки. Иногда Шильке поглядывал на дымы, вздымающиеся на другом берегу реки. По прямой линии их делило очень немного. Ад и ужас резко уменьшающейся твердыни в центре и зеленый рай по этой стороне, разделенные Одером-Стиксом. Не было лишь Харона, который всего лишь за одну дойчемарку взялся бы безопасно переправить кого-нибудь.
– Чаю? – Холмс принес из кухни поднос с посудой.
– С удовольствием.
– Боже, а вот что я нашел в кладовой… - поляк раскладывал серебряные ложечки. – Чаю с вареньем? Вишня, черешня, земляника? Даже айвовое имеется, и все скрупулезно описано на баночках.
– А крыжовниковое есть?
– Естественно. Это же солидная немецкая кладовая.
– Еще бисквиты бы пригодились.
– Хмм… К сожалению, англичане доберутся сюда еще не скоро.
Минут десять они сидели молча, наслаждаясь ароматным напитком.
– Как ты считаешь? – Шильке с трудом повернулся в кресле. – Долго это еще протянется?
– Очень коротко, - решительно ответил Холмс. – Центр приказал мне рассредоточить сетку и заморозить ее. Никакой связ. А это означает, что конец ожидается в течение пары недель. Возможно, и быстрее.
– Почему тебе следует заморозить сетку?
– А зачем, чтобы кто-то под самый конец попался? Наши доклады верхушке уже особо и не нужны.
– Это означает, что Бреслау уже утратил какое-либо стратегическое значение?
– Именно. This is the end, my friend.
Их беседу перебило появление ужасно запыхавшегося и грязного Хайни. От парня интенсивно несло горелым и чем-то сгнившим. Шильке тут же пригасил запальчивый доклалд парнишки.
– Что там в городе? – спросил он.
– Жарко. Но мы удерживаем иванов пока то на всех участках фронта!
– Я у тебя не про пропаганду спрашиваю.
– Вам письмо, герр капитан!
– Хайни положил на стол элегантный конверт.
– Письмо. – Шильке с Холмсом удивленно переглянулись. – Так почта еще работает?
– Так точно, герр капитан, работает. Правда, в данный момент уже только в одну сторону. Но самолеты все еще почту сбрасывают.
Заинтригованный Шильке взял конверт, глянул на штемпель.
– Из Испании!
– Так это Франко тебе написал?
Шилке вскрыл письмо.
– Ты гляди. Это Барбеля Штехера. Худышка уже пристроился в безопасном месте. Спрашивает, пригодилась ли жилетка.
– Милостивец наш. Напиши, что закажешь мессу по его душе.
– Ты гляди, какое чудо, даже среди гиен встречаются люди.
– Он должен был задать тебе какой-то вопрос.
– Секунду. Читаю.
Холмс, который следил за лицом приятеля со стороны, вдруг отставил свою чашку. Когда письмо выпало из пальцев Шильке, он склонился и положил тому руку на плечо.
– Не надо судить поспешно, - тихо сказал он.
Шильке поднял на него глаза, выглядящие сейчас совершенно мертвыми.
– Что? – отсутствующим тоном произнес он.
– Я сказал, что не надо судить поспешно, Дитер.
– Но, но… Ты же не знаешь, как звучит этот его последний вопрос.
– Знаю.
Какое-то время они мерились взглядами.
– Знаю! – повторил Холмс. – Я глядел на твое лицо, видел, как ты потянулся к кобуре. Знаю.
Шильке не мог поверить. Холмс вновь взял чашку.
– Последний вопрос Щтехера звучит следующим образом: "Почему вы заранее предположили, что таинственный офицер крипо, замешанный в дело убийств, является мужчиной?".
– Гитлер мертв! – орал Ватсон, стуча подкованными сапожищами по деревянным ступеням. – Гитлер мертв!
– Что? – народ с трудом просыпался посреди ночи.
– Гитлера нет в живых!
– Черт! – Холмс, о чудо, не протирал глаз, не мотал головой, как будто вообще не спал. – Это точно?
– Да. Из наших источников, не германских. Из прослушивания.
– Нормально. Что же, пора рассредоточиваться.
Шильке с трудом пытался выкарабкаться из постели. К счастью, разгоряченный Хайни прибежал наверх и помог ему одеться.
– Герр капитан, - нервно шептал парнишка. – Что же теперь будет? Или это уже конец?
– Нет, Хайни. Это только начало.
– Но что теперь будет? – Помогая застегнуть пояс с тяжелой кобурой, Хайни конкретизировал вопрос. – Что с нами будет?
– Видишь ли, парень, для нас постепенно заканчивается время страха. И начинается время надежды.
– Господи, ничего не понимаю.
– Не бойся, Хайни. Многие вещи еще тебя удивят.
Внизу, где располагались солдаты, бардак был побольше.
– Боевая тревога! – орал Ватсон. – Боевая тревога! К оружию!
Холмс положил руку на плече Хайни.