Побег
Шрифт:
На беду, Юлий попал в сердцевину свалки — лошади ржали, лезли на дыбы, иные из витязей орудовали мечом, почти не встречая сопротивления. Взвилась лошадь под Юлием, он усидел, но лошадь уж не могла опуститься на четыре ноги, места не оставалось. Она ударила копытом соседку забросив ей на шею ногу — все словно взбесились. Юлий опрокинулся на спину, и некому было помочь — люди губили друг друга. Зажатый чьим-то коленом, он всхлипнул вместо крика и провалился, потеряв меч.
Много было народу рядом, но видел, что случилось, только Поплева. Поплева в драку не лез и неотступно следовал за юношей с тяжелой бронзовой секирой наготове.
— Государь упал! — вскричал он, не имея возможности пробиться вперед; голос сорвался и потонул среди конского ржания, воплей и стонов, осатанелой брани.
Поплева колотил лошадь, но вряд ли ошалевшее в этом светопреставлении животное, хоть сколько-нибудь догадывалось, что значат эти понукания, и понимало плетку. А там, где провалился в толчею Юлий, оставшийся без седока жеребец отчаянно спотыкался, забросив ноги на соседку — всадник на ней пихал Юлиева жеребца мечом.
Нельзя было пробиться к государю и на два шага, но все месиво конных шатнулось само собой, и Поплева углядел тело юноши прямо под собой, лошадь переступила, попавши копытом между рукой и головой — Поплева дернул узду, едва не разрывая лошади пасть.
Как разглядишь, где она там топталась? Нелегко было даже соскользнуть с седла вниз и нагнуться. Однако Поплева не колебался. В тот ничтожный миг, когда образовалась слабина, он успел спрыгнуть и сразу же должен был упереться изо всех сил в круп собственной лошади, чтобы удержать ее на месте, закряхтел, натужась сколь было сил, потому что и люди, и кони, все вдруг поперли назад.
Казалось, ему нужно было удерживать давление всей толпы сразу — и тут же она сдалась, хлынула по сторонам. Давка разрядилась почти внезапно, когда остававшиеся в тылу поняли, что происходит, и повернули — громада ринулась в бегство.
Юлий стонал, уткнувшись в землю. Похоже, он пробовал подняться, но беспомощные попытки его как раз и показывали, насколько он пострадал. Бронзовый панцирь и шлем, быть может, защитили его от тяжелых переломов, не видно было открытых ран, а что до остального, то не было времени разбираться. Конница схлынула, разбежались лишенные седоков лошади, на поле остались раненые и потоптанные. Там и здесь с пронзительным воем метались латники, пытаясь сбросить доспехи. Катались по земле, по телам кони — они мучительно ржали. Корчились сгоревшие уже до безгласия люди. И по затоптанной, посеревшей траве чертили полосы гнавшие все дальше и дальше искры. Луг дымил и чадил.
Сверкающие колобки шумно шурхали мимо Поплевы и Юлия, не имевших на себе ни единой железной застежки или гвоздика, но приближалась другая опасность. Вся Рукосилова сволочь, случайный сброд, составлявший его пехоту, около тысячи вооруженных дрекольем и камнями грабителей наступали с гиканьем и бранью.
Медлить не приходилось ни мгновения. И притом Поплева не знал, как подступиться к получившему внутренние повреждения, возможно, и переломы человеку.
— Держись! Сейчас… сейчас. Ладно уж! — бессмысленно частил Поплева, приподнимая юношу. Тот повел глазами и захрипел, так что у Поплевы и сердце оборвалось. Всего двести или триста шагов отделяли их теперь от толпы разбойничьего сброда. — Прости! — выдохнул Поплева, переваливая юношу кулем поперек лошади, вскарабкался в седло сам — что нужно было принять за удачу: смирная, но взбудораженная коняга не стояла на месте.
Юлий уж не стонал, а как-то так сдавленно кряхтел, был он, кажется, совсем плох, и Поплева сразу же оставил мысль догонять обратившуюся в бега конницу — такую скачку раненый едва бы вынес. Часто поглядывая на преследователей, — различались лица, бороды, обвязанные ремнями камни — он погнал лошадь и тут же вынужден был придерживать ее, понуждая обходить и переступать павших. Шумная толпа отставала всего на полет стрелы. Там, конечно же, замечали, что Поплева уходит вбок, к лесу, но никто, похоже, и не собирался преследовать его на особину, имелся у возбужденной, ликующей сволочи предмет попритягательней. Весь этот грабительский сброд, среди которого были и женщины, растрепанные, в подобранных юбках, стремился к брошенному государевыми ратниками стану — там ожидала добыча.
Расчет Поплевы вполне оправдался: не прошло и двадцатой доли часа, как он достиг леса. Оглянувшись последний раз на опушке, он приметил пустившихся вслед за людьми едулопов и вместе с ними несколько десятков всадников. Миродеры уже шарили по брошенным повозкам и шатрам, тащили все, что под руку подвернулось. Государев стан простирался с перерывами версты на две, так что занятия этого хватило бы Рукосиловым людям надолго, если бы не едулопы, сообразил Поплева. Чародей потому и пустил нечисть позади всех, что считал нужным гнать эту свою, с позволения сказать, пехоту и дальше — валом катить до самого Толпеня.
Поплева же нашел уходящую вглубь соснового леса тропинку и свернул. Бережно придерживая тело, с болью приглядывался он к бледному, почти серому, без кровинки лицу Юлия. Голова юноши моталась, дышал он отрывисто, с хрипом, словно каждый толчок, каждый лишний шаг разрывал ему внутренности.
Спешившись и уложив Юлия на траву, Поплева первым делом освободил его от доспехов и, принялся, осторожно переворачивая, раздевать. Юлий глядел мутно.
— Где болит? Что болит? — остановился Поплева.
— А! — слабо простонал юноша, словно припоминая. — Зо-оло-отин-ка…
— Что Золотинка, что? — тревожился Поплева, но ответа не получал. — Государь, вы упали с лошади. Где у вас болит?
— Боли-ит… — замедленно признал Юлий сквозь зубы и ничего другого уже не хотел говорить, не откликаясь на уговоры.
Небрежно привязанная к кусту лошадь рванула, обломив ветку, и с диким храпом помчалась. Поплева тревожно оглянулся — сизая гарь застилала лес, небо в просветах между верхушками деревьев помутнело. За тучами или за дымом потерялось тусклое еще с утра солнце. Поплева принял раненого на руки.
Однако он тут же убедился, что потерял тропинку и даже примерно не помнит, с какой стороны ее искать. Вместо пяти или десяти шагов, нагруженный тяжелой ношей, он прошел пятьдесят, тропинки не встретил и повернул обратно в величайшем смущении оттого, что сбился с пути, потерял вехи и приметы — обидная ошибка для бывалого моряка. Дым как будто густел, и единственный способом определить направление оставался ветер. Следовало хорошенько присматриваться к движению тусклой гари. Поплева переложил юношу на спину, захватив его за руки у плеч, и двинулся по ветру, полагая любое направление равно опасным. Опаснее всего, однако, понимал он, оставаться на месте.