Побочное действие
Шрифт:
– На тебя жалуются, сестричка. От еды отказываешься… Надо, надо… Жить надо!
Пекло вдруг навалилось со всех сторон – это огонь облизал несгораемые брючины комбинезона, потянулся выше, к беззащитной коже. От усилий сдержать рефлекторный вдох разламывало грудную клетку — схваченный наскоро пригодный для дыхания воздух заканчивался, как в ребризере* загулявшего ныряльщика. Мэл дёрнулась снова, стараясь не поддаваться ужасу, что царапал кожу на затылке. Стул жалобно завизжал и накренился, будто в едином движении с плывущим сознанием, — прямо над пляской рыжих языков. И тут, после очередного рывка, путы на правом запястье странно ослабли, как будто и не впивались перед этим до синевы и пережатых сосудов. Рёбра едва не разорвало, кажется, не столько от удушья, сколько от невыносимо-острой надежды. Хоть бы не напрасной — Мэл непостижимым образом наклонилась влево и, чуть не вывихнув правое плечо, потянула. Разгорячённую кожу запястья ожгло как кислотой – верёвка оказалась ещё грубее и жёстче, чем подумалось сначала, но уже через мгновенье рука была свободной.
–… жить надо! — призрачное лицо Лэнса смыло слезами, но голос остался. Он глушил даже треск динамиков, через которые сквозь хохот всё ещё лились обрывки фраз – главарь, очевидно, постарался проложить огненные дорожки так, чтобы дать себе больше времени на разговоры. Мэл не слушала. Не выдержав, всё-таки втянула ядовитый воздух, зашлась кашлем, но всё равно упрямо шарила пальцами освобождённой правой руки по запястью и предплечью левой. Вслепую.
Тело сотрясалось всё мучительнее — прерывистые, судорожные вдохи было не сдержать. Как последнюю связь с реальностью, Мэл ухватила запах плавящихся от жара волос — всё равно, что наверняка её собственных. Динамик невидимого телевизора уже просто хрипел, как смертельно раненый перед тем, как отдать концы, а Мэл даже в эпицентре локального ада бросило в мгновенный озноб. Браслет, неужели его… Но нет – полоска металла отыскалась выше, под рукавом почти у локтя – стандартный размер всегда мешал носить её прямо на запястье.
Высокотехнологичный металл лезвия, в которое браслет превращался после снятия, мгновенно затачивался на молекулярном уровне до способности резать невесомый пух, пущенный по воздуху. Вот так, почти ничего не видя, легко можно было нанести себе серьёзные порезы, но выбирать не приходилось. Одно касание -- верёвки распались. Теперь руки были свободны, но Мэл тут же отшатнулась, взвизгнув и чуть не выронив нож, когда их коснулся порыв огненного ветра. Сунулась носом в локтевой сгиб, резанув при этом путы, стягивающие грудь.
Раскалённые волны плескались прямо у ног. Бензином, очевидно, щедро полили сами штанины, но потёки выгорели тут же, не проникнув глубже в сплетения жаростойких волокон и ничего не повредив. Главарь этого не знал – Мэл кривила губы в улыбке, тщательно сжимая зубы, – иначе раздел бы пленницу догола. И голос его гадкий совсем заглох, вместо него рёв пламени вдруг рассекло треском и стеклянным звоном. «Лопнул наконец, ящик грёбаный…» – Мэл давилась кашлем пополам с каким-то злорадно-истерическим хохотом. Дёрнула вниз рукава, спрятала в них запястья и пальцы, надеясь избежать ожогов. Поза эмбриона из положения сидя была чем-то из области акробатики, но совать лицо без малого в огонь не хотелось, и Мэл подтянула к себе колени, чтобы освободить ноги.
До окна было всего пять шагов – обычных, человеческих, пусть и довольно широких, но вспомнить каждый из них не получилось бы никогда. Кажется, Мэл потратила лишнюю долю мгновения, чтобы сунуть нож под плотный манжет рукава. Потом схватилась за стул, по ножкам которого бегали языки пламени, качнулась, попытавшись приподнять. Сил не хватило – пришлось, всё так же прикрывая лицо рукавом, тащить волоком по полу, уже сплошь горящему. Вроде бы Мэл успела даже подумать, что не дойдёт: сам воздух, кажется, пылал прямо в носоглотке, оседал на коже и одежде кружащими вокруг ошмётками липкой жирной паутины.
В шаге от цели оконное стекло растреснулось, в огонь посыпались осколки. Мэл с хрустом давила их, кроша едва ли не в породивший их песок. Странное остервенение отбирало силы, но нужно было очистить раму от опасных острых зубцов, которые там всё ещё торчали. Само дерево рамы успело раскалиться – Мэл вскрикнула, в конце концов буквально упав на него грудью и коснувшись случайно обнажившейся ладонью. Огонь жадно приподнялся в ответ на приток кислорода, обступил со всех сторон, норовя достать жертву подвижными протуберанцами. Оставалось только, уже не жалея рук, подтянуться, заставляя страшно неповоротливое тело перевалиться через край проёма.
Ни о какой попытке сгруппироваться речи не шло. Мэл просто выпала наружу; вдогонку ей вылетело облако угольно-чёрного дыма и потянулись рыжие языки. Каким-то чудом умудрилась не встрять макушкой в землю, рухнула мешком, слепо ткнувшись лицом во что-то упругое и жёсткое. Это «что-то» оказалось зелёным; зелень расплывалась в застлавших глаза слезах ядовитыми разводами, а ядовитый дым рывками исторгался из лёгких в приступе затяжного кашля.
Корчась в траве, как выброшенная на берег рыба, Мэл пыталась удержаться на краю сознания. Мучительные, неровные вздохи выворачивали грудь: хоть бы каплю, хоть толику чистого воздуха. А за оконным проёмом, исходя дымом, продолжало бесноваться пламя, только рёва его почему-то не было слышно. Исчезли все звуки, даже собственный кашель только чувствовался внутренними сотрясениями да отзывался короткими вспышками боли в позвоночнике. Но вот всё утихло, и Мэл замерла в положении полубоком, глотая воздух осторожно, совсем как воду после длительной жажды.
Мысль о воде заставила облизнуть губы, но высохший язык совсем распух и шевелился с трудом. Некоторое время Мэл, не в состоянии двигаться, тупо разглядывала угол постройки, внутри которой имела все шансы остаться навсегда. Грубая, обшарпаная кладка грязного рыжеватого оттенка, какое-то растение, пробившееся прямо у фундамента, частично раскрошив его. Трава у самого лица, плотная и густая, но, кажется, совсем не мягкая. Если чуть скосить глаза, можно было увидеть конец зелёной латки, её переход в желтовато-серый, усыпанный мелкими камнями грунт, тропой утекающий куда-то за пределы видимости, за стену.
Попытка оглядеться с новой силой всколыхнула ещё и боль в черепе, заставив беззвучно зашипеть. И ещё, похоже, изменился ветер – до Мэл долетели ошмётки чёрного дыма, перечеркнув косые солнечные лучи, что в капельках слёз разбивались на всё те же чёткие полосы и пузырьки.
– Надо жить, правда, Лэнси? – пробормотала Мэл, приподнимаясь на локте, чтобы отползти, не дышать отравой древней пластмассы. Голова пошла кругом, спровоцировав бесконтрольное падение на спину, но именно это, кажется, и спасло жизнь.
Мэл успела увидеть, как в кладке стены образуются щербины – одна, другая, третья. Потом прорезался слух, и появление щербин сопроводилось коротким свистом. Сухой треск короткой очереди почему-то долетел с опозданием… хотя неудивительно. Снова свист, на этот раз прямо над головой; допотопные куски металла крошили стену, рассыпая мелкие кусочки мягкой кладки, – близко, как же близко. Не оставалось ничего, кроме как распластаться на траве, вжаться в неё всем телом, казаться как можно меньше.