Побочное действие
Шрифт:
Ослеплённый боковым солнечным потоком, древний экран теперь тускло светился, вырисовывая изображение: лицо, фигура по плечи. Слишком крупно, слишком выпукло, как будто бывший пленник станции пытался сквозь стекло влезть в это засыпанное хламом помещение, нависнуть теперь уже над собственной пленницей. Давить, давить и давить, любым способом, на который хватит фантазии – это было видно ещё у него в памяти. И ведь получалось же – так отстранённо подумала Мэл, пытаясь почувствовать. Где он, где находится? Где сидит перед таким же древним монитором и камерой, ухмыляется, как довольный сытый кот, который только что поймал мышь и придушил её, решив оставить пока в живых. Мышь… ну да, конечно, сейчас.
– «Приветствую»… гостеприимный какой. Ну-ка, насколько ты далеко? И что будет, когда я тебя «нащупаю»? «Равный обмен»? – Мэл оскалилась, обнажив высохшие от жажды зубы. Во рту появилась, наконец, капелька слюны с привкусом здешней вони и жгучей желчи, а внутри всё сжалось: нет, это просто слова. Вокруг роилась и копошилась жизнь, где-то неподалёку пульсировало даже человеческое сознание, но ничего похожего на тёмный огонь, который вызвал шок и ужас на станции, и близко не наблюдалось.
– С твоими ёбаными способностями, ведьма, я на том расстоянии, чтобы игра была честной. – Мэл прикрыла глаза, чтобы не видеть эту ухмылку, прилипшую к объективу камеры «с той стороны». С такого расстояния любое лицо казалось уродливым и страшным, а причудливое освещение искажало цвета, придавая им мертвенные, будто тронутые налётом гнили оттенки. В голове пульсировала боль, ворочая осадок от слова «ведьма». Да, так её уже называли. Родной отец, не раз и не два. В довершение ко всему в мозг ввинтились слова «честная игра»; всё это всколыхнуло волну злости, что перекрыла даже очередной приступ тошноты. И… что за вонь всё-таки, а?
– А ты попроси хорошенько, – всё так же, не глядя, сквозь зубы процедила Мэл. Кольнул страх: вот сейчас её вытошнит прямо на колени, которые невозможно даже разомкнуть, и это доставит врагу очередную порцию удовольствия. Нет уж, ты, дикарь в красном. Нет уж, и ты, папочка. Ведьма так ведьма, сейчас вы её получите!
Жаркий, насыщенный испарениями воздух походил на тухлый кисель, но Мэл с шумом втянула его в себя – так же, сквозь зубы. В голове тут же прояснилось, а перед внутренним взором, наоборот, развернулось туманное серое поле реальности, более глубинной, чем привычная. Восприятие мгновенно пожрало десятки метров – надо же, а в стенах станций такое никогда не получалось даже при нормальном самочувствии. Мэл скривила губы, когда на сером фоне возникли алые «электрические схемы» человеческих тел. Эмоции улавливались слабовато – раздражение, глухая, мелкая злость, какие-то инстинкты, вглядываться в которые не хотелось. Но Мэл всё-таки протянула ниточку к ближайшей «схеме» – надо же проверить, иначе всё зря! Скользнула в самый центр «проводков», светящихся, но каким-то тусклым, бурым, как будто что-то постоянно гасило импульсы, ещё немного нажала, и… Взгляд чужими глазами всегда заставлял концентрироваться сильнее, чем обычно, и Мэл, скребнув пальцами по серому, необработанному дереву подлокотников, впилась в него ногтями. Картинка плыла и косилась, как работа пьяного оператора, но разглядеть получилось: рядом с тем, в чьё сознание Мэл бесцеремонно влезла, среди каких-то несуразных, сложенных из чего попало построек, болталось ещё двое. Два мужика, выряженные хоть во что-то из красного тряпья – майку ли, широкие штаны, платок на физиономии.
«Понятно, насмотрелась… » – Мэл прогнала с глаз дикие картинки, добытые из памяти главаря этих молодчиков. Потом, всё так же до боли кривя губы, коснулась «проводков» в центре груди фигуры, с которой только что контактировала…
– Попроси хорошенько – может, я не стану применять свои «способности», – всё больше усиливая нажим, повторила Мэл громче, стараясь чётче артикулировать застывшим от напряжения ртом. «Проводки» человеческого сердца на другом конце контакта конвульсивно вздрагивали, рвались, испуская панические импульсы, и замерли вдруг почти неожиданно. Короткие волосы на затылке, до этого собранные в аккуратный пучок, теперь противно прилипли к совершенно мокрой коже, но Мэл усмехнулась, как только открыла глаза. Бандит в экране больше не заполнял собой всё изображение и ворчал что-то в чёрную коробочку с антенной, в которой узнавалась раритетная рация. Потом скривился гадко, пробормотал что-то вроде «Ебать ты всё-таки ведьма», но порадоваться у Мэл не получилось. Обшарпанное помещение вдруг куда-то поплыло, голова сделалась совсем тяжёлой, как наполненный водой воздушный шарик, свесилась на грудь. Но дарить пленнице право на спасительную отключку никто не собирался.
– Ты мне пытаешься приказывать, сучка? Мне, блядь? По-моему, ты не в таком положении! Ох уж эти привычки! Прибывают на мой остров, «хозяева жизни», пытаются командовать. Но удача здесь повёрнута ко всем вам вертлявой жопой, она – моя сучка! Я здесь решаю, кто доживёт до завтра. Непривычно, принцесса грёбаная? О да! Конечно, ты же привыкла, что все ходят по струнке по велению твоего мизинца. Нихуя! Теперь моё шоу! Моя территория!
– Хреновая режиссура у твоего шоу. И массовка какая-то… хлипкая. – Сознание зацепилось только за две последние фразы – всё остальное ревело и скрежетало в крике, отражалось от стен, рикошетировало, осколками втыкаясь в мозг. Слова, как много слов, бессмысленных ругательств, каких-то горько-смешных сравнений. Принцесса… по велению мизинца… Его территория… да кто ж спорит?
А звуки всё давили, душил и запах, похожий на запах плохого спирта. Какие-то смутные ассоциации… горючее? Укол неясного страха – не слушать, не чувствовать – ведь почти получалось. А тело среагировало будто само по себе – ему нужно избежать опасности. Сжались кулаки, хоть и с трудом – путы крепкие. Верёвки врезались в кожу, кажется, тут же стёсывая её до крови, но ни мысли об этом – нужно опереться на ноги и, может быть, удастся привстать, сдвинуть стул с места. Зря.
– Решай уже, давай! – Мэл почудилось вдруг, что путы на правом запястье заметно слабее, чем на левом. Она усмехнулась прямо в засвеченный солнцем экран, толком не видя на нём рожу хозяина здешней «территории». Получилось чуть распрямить ноги в коленях, потом податься вперёд – стул приподнялся над грязным полом, противно скребнув по нему ножками. «Не закреплён…» – мелькнула мысль, почти радостная, но её тут же смял, заглушил болевой разряд. Позвоночник, очевидно, решил, что с него хватит – боль молнией прошлась по всему телу до кончиков пальцев, как от удара о землю, и Мэл осела со стоном, чуть не завалившись вместе со стулом на бок.
– Всё ещё пытаешься приказывать? Охуеть! Блядь! – Из динамика телевизора тем временем трещало и громыхало, пират на экране встряхивал ирокезом то ли в злорадстве при виде корчей пленницы, то ли в бешенстве от её непокорности. – Ещё приказывать пытаешься? Ничего, я спокоен, я спокоен. Всё, скоро ты будешь корчиться от боли в языках пламени. Тупая белая девочка. Умолять о пощаде!
– Ты сломаешься, блядь! – Это обещание долетело до Мэл сквозь дикий визг и скрежет, похоже, уже прямо в ушах. «Было бы чему ломаться», – хотела было пробормотать она, усмехаясь прямо в лицо почему-то собственному отцу, плывущему перед глазами. Тот всё так же твердил про «отсутствие выхода», перебирая холёными пальцами невидимые струны. А ещё называл неугодную дочь «девочкой» и «принцессой». Мэл тряхнула головой – отец растаял, на его месте ухмыляющийся пират вертел в своих далеко не холёных, но таких же длинных пальцах маленький блестящий прямоугольник. Чуть слышный металлический щелчок – у прямоугольника откинулась крышка, ещё один, глуше – над ним возник сначала сноп искр, потом язык пламени. Именно что язык – здоровенный, он проплывал по экрану туда-сюда, словно маятник гипнотизёра. Ещё один музейный раритет – газовая зажигалка. А этот запах…
Где-то под грудной клеткой будто живой комок льда заворочался – с огнём у Мэл были «особые отношения». Так выразился в своё время флотский психолог… да плевать. Плевать! На эти рыжие всполохи – как волосы пилота Ричарда Рэйда, друга и сослуживца. На рыжий огонь, что поглощает эти волосы, лижет уже мёртвое лицо, белое, с окровавленным ртом.
– Много хочешь… – пробормотала Мэл, растягивая губы в полуулыбке. Как тут всё ясно. Никаких несовпадений мыслей и сказанного вслух, как «дома». Угроза ведь исполнится, так? Точнее, не угроза – обещание. Язычок пламени всё ещё двигался по экрану, описывал причудливые пируэты. Последние резервы организма потрачены на пустой выброс злости – причинение смерти безвестному ублюдку в красных тряпках. – Если умолять нет смысла, может найтись другой способ.
«Другой способ». Если «выхода нет». Флотские психологи об этом молчали – как-то неэтично было с их стороны продвигать методику, как ни крути, суицида. Но описание её, достаточно подробное, мог найти даже курсант Академии. Мэл в своё время нашла, в возрасте семнадцати лет – были причины. Проконсультировалась, потренировалась – эта «пилюля» имела и лечебную сторону, всё зависело от «дозы» и длительности воздействия. Дальше не пошла. А сейчас, наверно, настал момент, если уж даже маньяки не жмут вовремя на спуск, предпочитают растянуть удовольствие.