Поцелуй бабочки
Шрифт:
Так и явилась Валентина на идеологическую комиссию в соседкиной кофте, старых туфлях, с непривычно взбитыми заначенными волосами. Только губы подвела.
Пока кадровик зачитывает документы и характеристики, из которых следовало, что Валентина является во всех отношениях женщиной достойной, устойчивой и в высшей степени активной, Валя разглядывает членов комиссии. Комсомольский секретарь и председатель завкома Бутейник когда-то работали в ее цеху; отставник Петр Маркианович тоже одно время сидел в инструменталке, потом, когда пошла мода на ветеранов, замелькал в президиумах и как-то незаметно перебрался в начальство; парторг, начальник производства… Выражения лиц у всех серьезные, смотрят строго.
Прямо напротив сидит незнакомая женщина с такой же, как у Валентины, лаковой прической.
«Вот она, вражья сила!» — думает Валентина, подбирая бюст. От волнения грудь ходит ходуном под линялой соседкиной кофтой.
— …Трудовая деятельность табельщицы Митрофановой не раз отмечалась благодарностями и денежными премиями. В коллективе Митрофанова пользуется авторитетом.
Чтение характеристики закончено, кадровик кладет бумаги на стол и снимает очки.
— Какие будут вопросы к Митрофановой?
— К работе в подшефном колхозе привлекалась? — спрашивает незнакомый солидный мужчина, сидящий у окна, но спрашивает как будто бы не ее, а парторга.
Отвечает председатель завкома:
— Обязательно привлекалась. Сколько раз вы ездили в колхоз в этом году, Митрофанова?
От волнения Валентина не сразу соображает, что надо отвечать. Голос срывается.
— В колхоз ездила…
— Сколько раз?
— Все разы, сколько привлекали.
— А конкретно?
Валентина судорожно вспоминает.
— Три или четыре раза…
— А точнее?
— Три… или четыре.
— Так три или четыре? — добивается председатель.
— Три, — едва выговаривает Валентина.
Солидный говорит «да-а…», но непонятно, с одобрением или, наоборот, осуждает.
— У меня вопрос, — говорит Петр Маркианович. — Вот тут сказано «общественно активна», а какую конкретно общественную работу вы выполняете в цеху? Или вообще?.. Расскажите.
— Я на демонстрацию хону, — неуверенно бормочет Валентина. Смотрит на членов комиссии, пытаясь понять, зачтется ли ей демонстрация.
Вид у комиссии кислый.
— И все?
Валентина напрягается, краснеет, но больше ничего придумать не может.
— Собрания посещает? — снова спрашивает Солидный у парторга.
— В обязательном порядке.
— А на собраниях выступаете или так отсиживаетесь? — допытывается ветеран.
Валентина оживляется.
— Выступаю!.. А как же… обязательно… всегда…
— Да-а… — вздыхает ветеран. — Не густо.
— Что же ты, Валя, про дружину не скажешь? — вставляет председатель завкома. — Валентина Семеновна у нас активная дружинница.
Скромная улыбка, пожатие плеч — «что считаться мелочами».
— Дружинница — это хорошо! — одобрительно кивает ветеран.
Похоже, что и парторг доволен.
— У меня за эту дружину уже целая неделя к отпуску заработана, — гордо сообщает Валентина и тут же понимает, что брякнула лишнее.
Одобрительное выражение сползает с лиц членов комиссии. Председатель завкома шумно прокашливается.
— Младшему вашему сколько лет? — спрашивает дама.
— Степке… тринадцать.
— Учится?
— Ага. В сорок втором ПТУ.
— А почему вы разошлись с супругом? — Вопрос раздается за Валиной спиной. Спрашивает незнакомый мужчина в очках.
— Разошлись… пил супруг, что ж мне с ним…
— А с Калининым у вас какие взаимоотношения?
Валентина умолкает. К вопросу о Лешке Калинине она не готова. Про Тодора Живкова все выучила, а про Лешку… Валентина густо краснеет. Члены комиссии ждут объяснений.
«Может, зареветь или еще рано? — думает Валя. — Господи, стыдуха какая!..»
— Обыкновенные отношения, — бормочет она.
— Что значит «обыкновенные»? Как это понимать?
— Обыкновенные… любовные… Любовник он мне, — говорит Валентина и поднимает глаза.
Тяжелым молчанием встретила идеологическая комиссия это сообщение.
Очкарик многозначительным взглядом смотрит на освобожденного секретаря, секретарь, в свою очередь, стреляет глазами в сторону Солидного, тот разглядывает что-то за окном, как бы давая понять: сами заварили кашу, сами и расхлебывайте.
— А вам известно, что Калинин женат, у него дочь… или он скрывает этот факт? — спрашивает Очкарик.
Валентина кивает — известно. Бюст предательски выпирает из-под кофточки.
— Это который Калинин, из лаборатории? — спрашивает ветеран.
— Так точно, он самый… Алексей Калинин. Мы ему в прошлом году садовый участок выделяли.
Очкарика перебивает парторг:
— Ну хорошо, Валентина Семеновна, вы все-таки прокомментируйте эту ситуацию, что у вас с Калининым — серьезно или как?
Валентина пожимает плечами.
— У Калинина спросите.
— Поедет Калинин за рубеж, мы его спросим, не сомневайтесь! А сейчас вы едете за рубеж… — напирает Очкарик. — Комиссия вправе знать, кого она рекомендует.
«Въелся, проклятый! — думает Валентина. — Что ж тебе комментировать?.. Что Лешка два года морочит голову, то приходит, то уходит…»
— Пойду я, — говорит она и начинает плакать, направляясь к выходу.
— Постойте, Митрофанова, это не разговор, — останавливает ее парторг. — Плакать не надо, мы все понимаем, не дети, но вы сами подумайте, какую рекомендацию мы вам даем? Для какого дела? Где вы будете представлять нашу страну? Какая ответственность на вас лежит?.. — Косит глазом в сторону «солидного». — Вы кадровый работник, Митрофанова, и, если хотите знать, никто и не сомневается… Но надо же навести порядок в личной жизни!