Поцелуй победителя
Шрифт:
— Тебе до сих пор больно.
— Уже не настолько. Поэтому нам с тобой пора поговорить.
— Арин, мы и так разговариваем.
— О войне.
Кестрель вопросительно посмотрела на него.
— Нельзя отступать к городу, — начал Арин.
— Биться на открытой местности мы не можем. Нам не выстоять против всей валорианской армии. Сражение у Лерралена это доказало.
— Но запираться в городе, дожидаясь осады, — тоже плохой ответный ход. Я уже пытался однажды защищать город от генерала. Он расправился с нашей обороной почти мгновенно и проломил стену.
— Стену успели починить. И теперь у тебя есть союзники на востоке.
— Перестань утешать меня. Если отбросить ложный оптимизм, что бы ты сказала?
Небо постепенно светлело, лагерь оживал.
— Давай говорить начистоту, Кестрель.
— О войне? — Ее голос прозвучал невыразительно.
В глазах Арина мелькнул странный блеск. Он потер подбородок большим пальцем, провел рукой по шраму на щеке.
— А о чем бы ты хотела?
Кестрель видела его усталость. То, как он прячет боль. Ее сердце словно обросло чешуей, но внутри по-прежнему осталось горячим, как алеющий уголек.
— Мы оба знаем, что будет, если наша армия отступит за стены города, — вздохнул Арин.
Кестрель была вынуждена признать:
— Союзники могут задуматься о своих потерях, увидеть близость поражения и бросить тебя… Даже если Рошар захочет остаться.
— И тогда все будет кончено. — Серые глаза Арина смотрели прямо и открыто. — Мне нельзя проиграть. Если это произойдет, у меня ничего не останется.
— Неправда.
Но он уже поднялся. Лагерь пробудился. Костерок Арина потух. Забытый чайник постепенно остывал. Кестрель сидела, опустив голову.
— Надо отступать в глубь полуострова, пока я что-нибудь не придумаю.
Арин подошел к ней. Песчаная почва с редкими травинками приглушила его шаги. Он положил руку Кестрель на шею. Пальцы скользнули вниз, под ворот рубашки.
У Кестрель в голове совсем не осталось слов, подобрать правильные было невозможно. Когда она наконец поняла, что пришло время сказать Арину о своих чувствах, подарить свою любовь, не опасаясь боли, — когда Кестрель осознала все это, Арин уже ушел.
Рошар велел приготовить для Арина крытые носилки, но тот, едва взглянув на них, покачал головой:
— Нет.
— Идиот, — оскалился принц. — Тебя огрели по голове. Ты ужасно выглядишь. Полезай в носилки.
— Я поеду в повозке, — ответил Арин, имея в виду телеги с ранеными. — Не нужно мне особого отношения.
— Нужно, еще как.
Кестрель никогда не видела, чтобы Рошар так злился.
— Почему? — спросил Арин, прищурившись. — Потому, что ты беспокоишься за меня, или потому, что опять хочешь что-то доказать всей армии?
Подобный жест можно было расценить двояко: то ли Рошар хотел показать дакранам, что легендарный гэрранский любимчик богов не такой уж непобедимый, то ли убедить гэррани, что восточный принц дорожит Арином. А возможно, и то и другое.
Губы Рошара искривились в печальной улыбке.
— Тогда я поеду верхом, — решил Арин.
Вечером войско разбило лагерь на невысоком холме, поросшем кустарником с маслянистыми зелеными листьями. Офицер устанавливал палатку для Рошара. Принц стоял рядом, скрестив руки на груди, постукивая пальцами по напряженным мускулам.
Арин исчез. Кестрель думала, что он повел лошадь к ручью, но палатку Рошара давно поставили, солнце село, а Арина все не было. Кестрель почувствовала, как ее окутывает холодный туман тревоги.
— Здесь ему будет удобнее. — Принц кивком указал на свою палатку.
— А ты куда? — спросила Кестрель.
Рошар пожал плечами.
— Арину это не понравится.
— Мне плевать, — отрезал принц, а потом вдруг торопливо добавил: — Я предложил носилки без задней мысли и скрытых смыслов. Не все общаются шифрами. Я просто хочу, чтобы он поправился.
Помедлив, Кестрель ответила:
— Мне кажется, ему уже лучше.
Весь день она следила за Арином. К вечеру его лицо осунулось, но скорее от усталости, чем от боли. Он легко держался в седле и улыбался, когда ловил взгляды, которые бросала на него Кестрель. И ее тревога немного стихла.
Но не исчезла. Поэтому, едва Рошар оставил ее одну, Кестрель обошла весь лагерь. Пальцы сами сжались в кулаки, когда небо цвета индиго стало черным. Пришлось вернуться в палатку и зажечь лампу. Кестрель потерла руки, словно пытаясь согреть их, и уставилась на тлеющий фитиль. Она хотела поставить отметку, дождаться, уровень масла опустится до нее, и снова отправляться на поиски. Но не успел фитиль толком разгореться, как она уже схватила лампу, спеша к выходу из палатки, и… врезалась в Арина, который как раз в эту секунду шагнул внутрь.
Кестрель ахнула:
— Где ты был?
Он пригладил мокрые волосы, покосился на свою влажную рубашку. От него пахло мылом.
— Да вот…
— Ванны принимал?!
— Неподходящее слово для купания в ледяном ручье.
— В темноте?
— Луна светит.
— Я уже хотела идти за Рошаром, чтобы он помог мне тебя отыскать.
— А, я его встретил. Он весьма… настойчиво направил меня сюда. — Арин приподнял брови, показывая, что впечатлен. — В весьма затейливых выражениях.
Кестрель вдруг заметила, что стоит слишком близко. Лампа в ее руках отбрасывала золотистые блики на лицо Арина и на потолок палатки. Мерцающий огонек излучал едва ощутимое тепло. Кестрель отступила на шаг. Арин коснулся ее пальцев, стиснувших лампу.
— Ну же, не сжимай так руки. Что случилось? Вы с Рошаром оба как будто злитесь. А я всего-то получил рукоятью меча по голове.
— И уснул. И поехал верхом. И ушел принимать ванны.
— Ну не мог же я ходить в грязи.