Под игом

Вазов Иван Минчов

— Ну, об этом не беспокойся, — сказал Остен. — Пока он успеет добежать до дому, волки не оставят и костей от полицейских… Если турки отправятся на поиски, они найдут только лохмотья. А дед-мороз уже засыпал снегом кровавые следы. На коня Цанко не попало ни капли крови, это я знаю наверное.

Наконец путники вышли на поляну и стали совещаться, в каком направлении идти.

Иван Боримечка внимательно смотрел на небо. Товарищи ждали, что он скажет.

— Давайте-ка поскорей добираться до зимовья, что-то Рибарица мне не нравится… будь оно неладно! — проговорил он озабоченно.

Они повернули на северо-восток, и снова начался подъем. Выл яростный ветер, он раздувал полы одежды, забирался за ворот, в рукава, проникая до самого тела. Метель разыгрывалась пуще

прежнего… Огнянов постепенно стал отставать. Силы покидали его, в ушах звенело, дружилась голова, он чувствовал, что не может больше идти, и все-таки не кричал товарищам, чтоб его подождали; впрочем, они все равно не смогли бы его услышать, — ветер заглушил бы его голос. Одаренный, необычайно сильной волей, он полагался только на нее, надеясь, что она его спасет, даже если мускулы откажутся повиноваться. Но человек, как он ни силен духом, вынужден подчиняться законам природы. Никакие усилия воли, никакая мощь духа не могут бесконечно напрягать мускулы. Правда, душа способна понукать тело к действию; однако она может лишь пробуждать и прилагать силу, но не создавать ее…

Ветер завывал в ущельях, ледяное дыхание бури сковывало руки и ноги, кровь застывала в жилах. Воздух казался каким-то ледяным разбушевавшимся морем; солнечные лучи теперь уже не грели, а колючими шинами вонзались в тело. Но вот солнце спряталось за завесой метели, и, гонимый ветром, снег вихрем закрутился вокруг путников. Ветер, лучше сказать — яростный ураган, вмиг развеял сугробы, и снежная пыль поднялась к небу столбом. Солнце совсем скрылось, все вокруг потемнело; небо и земля слились и превратились в беснующийся снежный хаос. А буран шумел, выл и стонал, и казалось, будто мир проваливается в преисподнюю.

Это длилось лишь минуты две. Снежная буря перекинулась на соседнюю вершину, окутав ее непроницаемой мглой. На сером небе снова появилось солнце и осветило все вокруг бледным, холодным светом.

При первых порывах ветра отряд укрылся под отвесной каменной стеной, и она кое-как защитила его. Он спасся чудом; если бы не эта стена, он оказался бы погребенным под снегом. Путники один за другим с трудом поднимались на ноги, как после сна, подобного смерти. Они совершенно окоченели и не чувствовали ни рук, ни ног. Мороз навеял на них сонливость. Это было самое опасное. Первым очнулся Боримечка.

— Вставайте же! — закричал он. — Давайте подниматься, а то замерзнем!

Понемногу товарищи пришли в себя, взяли ружья под мышку и побрели дальше. Но вдруг Боримечка остановился.

— А учитель где?

Все оглянулись в испуге. Огнянова нигде не было видно.

— Его унесло бурей!

— Снегом засыпало!

Друзья кинулись искать Огнянова. Рядом зияла пропасть, и это приводило их в ужас. Они не смели заглянуть в нее.

— Вот он! — крикнул Остен.

На самом краю пропасти из снега торчали ноги, обутые в царвули. Огнянова вытащили. Он был без чувств, лицо его посинело, руки и ноги одеревенели.

— Будь оно неладно! — горестно пробормотал Боримечка.

— Растирайте его, братцы! — крикнул Остен и первый принялся тереть снегом лицо, руки и грудь Огнянова. — Он еще теплый — авось удастся его спасти.

Возвращая к жизни умирающего товарища, все позабыли о себе. Усиленное растирание скоро привело Огнянова в чувство, да и на всех подействовало благотворно. Кровь быстрее побежала по жилам.

— Скорее в зимовье! — скомандовал Остен.

Взяв Огнянова за руки и за ноги, трое товарищей понесли его по заваленному снегом склону Богдана. И тут пригодились крепкие мускулы Боримечки. Ценой нечеловеческих усилий отряд наконец добрался до зимовья.

XXXV. В зимовье

Зимовье Дико стояло на ровной площадке в низине; высокие горы защищали его от ветров. В просторном дворе, на северной его стороне, под широким низким навесом лежали кучи веток и сено — зимний корм для овец и коз. В избушке жили пастухи, которые стерегли стада на зимнем пастбище. Сейчас из нее шел веселый дымок. На путников бросилась овчарка, но, узнав Ивана Остена, стала ласкаться

к нему. Огнянова внесли в теплую избу и снова принялись растирать изо всей силы. Товарищам помогал мальчик-подпасок, оставшийся здесь за сторожа; он снял с Огнянова царвули и снегом растирал ему ноги. Наконец стало ясно, что ни Огнянов, ни его спутники не обморожены; все перекрестились и возблагодарили провидение. Мальчик подбросил дров в огонь. Друзья уселись перед очагом, стараясь держать руки и ноги подальше от пламени. Собака, верная своим привычкам, села у входа, чтобы охранять людей.

— Обрейко, а где дядя Калчо? — спросил Остен. Калчо, брат Дико, сторожил зимовье.

— Вчера ушел вниз, в деревню; вот-вот прийти должен.

— Дай нам, сынок, поесть. Что у тебя в торбе?

Мальчик вытащил все свои припасы: несколько черствых ломтей ржаного хлеба, лук, соль и сушеную зелень.

— А нет ли водочки, Обрейко?

— Нет.

— Вот досада! Учителю не мешало бы подкрепиться водочкой, — сказал Остен, глядя на Огнянова, который ломал себе руки и чуть не корчился от боли, — он бы тогда пришел в себя.

— Ничего, учитель, жив твой бог… Ну, видел нашу Стара-планину?.. Хороша разбойница?

— Слава богу, что хоть вы от нее не пострадали, — сказал Огнянов.

— Старых знакомых она не трогает.

— Если хочешь знать, — заметил Остен, — это сама Стара-планина послала нам метель… Боримечка правду сказал.

— Боримечка тоже не лыком шит! — гаркнул в подтверждение этих слов сам Боримечка.

Собака залаяла на него. Громоподобный голос парня обеспокоил ее. Огнянов с любопытством смотрел на Ивана. Невольно напрашивалась мысль, что прозвище «Боримечка» подходит к нему как нельзя лучше [81] . Трудно было придумать более подходящее имя для этого большеголового, неотесанного, полудикого великана, который, казалось, был вскормлен не женщиной, а медведицей. Огнянов смотрел на эту непомерно высокую фигуру, на это сухопарое, костлявое, но сильное тело, на эту удлиненную косматую голову со скуластым лицом, узким лбом, маленькими, дико поблескивающими глазками, огромным носом, широкими ноздрями и большим ртом, в который можно было запихнуть зайца (Боримечка ел и сырое мясо); смотрел на эти длинные, волосатые, жилистые руки Геркулеса, способные разорвать на куски льва. Пожалуй, думал Огнянов, этому парню больше пристало охотиться на диких зверей, с которыми у него было что-то общее, чем пасти коз — занятие совершенно идиллическое. При этом как бы для контраста лицо Боримечки светилось самым бесхитростным простодушием и незлобивостью. Кто бы мог подумать, что этот толстокожий, грубый, на первый взгляд почти первобытный человек способен к привязанности, что ему не чужды тончайшие человеческие переживания… А это было именно так. Само его появление в отряде в столь важный для него день, — хоть и комическое появление, — свидетельствовало о том, что сердце у него доброе и мужественное. Этот парень был способен на самопожертвование. Под влиянием этих мыслей лицо Боримечки стало казаться Огнянову привлекательней и даже умней, чем раньше.

81

…прозвище «Боримечка» подходит к нему как нельзя лучше. — «Боримечка» значит по-болгарски «борись с медведем», «побеждай медведя».

— Иван, кто тебе придумал такое страшное имя?

— Как, учитель, ты разве не знаешь? — отозвался Остен. — Иван боролся с медведем.

— В самом деле?

— Он знаменитый охотник… и медведя он убил.

— Боримечка, расскажи сам, как вы с медведем скатились со скалы, — сказал Остен.

— Неужели ты один на один боролся с медведем? — спросил удивленный Бойчо.

Боримечка вместо ответа потянулся рукой к своей шее. Огнянов увидел шрам от глубокой раны, теперь уже зарубцевавшейся; потом Боримечка засучил рукав и, обнажив до локтя волосатую руку, показал другую зажившую рану. Можно было подумать, что она нанесена железным крюком. Огнянов с ужасом смотрел на эти знаки.