Под игом
Шрифт:
— Идут к нам, — сказал Иван Остен.
— Стрелять нельзя.
— Работать ножами и прикладами, — скомандовал Огнянов. — Слышите?
Товарищи насторожились. В роще что-то негромко шуршало, и это значило, что приближается целая стая. Вой повторился. Стало рассветать.
— Не помешали бы нам эти проклятые волки… — вздохнул Огнянов.
В этот миг несколько зверей выскочили на поляну. Они остановились и завыли, вытянув острые морды. За ними появились и другие волки.
— Восемь! — прошептал Боримечка. —
Не успел он это сказать, как голодные хищники бросились в заросли. И заросли стали крепостью: волки нападали, люди яростно оборонялись. Засверкали ножи и кинжалы; замелькали, поднимаясь и падая, ружейные приклады. Слышны были только вой да тяжелое дыхание. Несколько зверей уже валялось перед кустами; другие, кинувшись на своих раненых сородичей, раздирали их еще живыми. Вскоре волков вытеснили из чащи. Иван Боримечка часто делал вылазки, лая, как овчарка, и добивал зверей топором. Он вызывал в памяти Гедеона, который разил войска филистимлян, вооружившись ослиной челюстью.
Наконец изгнанные из оврага хищники отбежали на противоположный пригорок и принялись зализывать свои раны.
К счастью, пока длилось это побоище, на дороге никто не появился.
— А волки-то не уходят, — заметил Огнянов.
— Посмотрите, к ним подошла еще стая!
— Ну, что ж, мы и этих угостим, — чтобы помнили свадьбу Боримечки, — сказал Спиридончо.
— Будь оно неладно! — пробормотал Боримечка самодовольно.
Прошло некоторое время.
Турки не появлялись, хотя уже пропели вторые петухи… Отряд и раньше слышал в ночной тишине отдаленное кукареканье, доносившееся из окрестных селений. Светало; отчетливее становились очертания деревьев, в поле можно было уже ясно отличить один предмет от другого. Ожидание томило парней. Сидя без движения, они замерзли. Чего только не приходило им в голову: турки могут не появиться вовсе; может быть, они отложили свой отъезд из боязни нападения или потому, что за ночь намело много снега; скоро совсем рассветет, начнется движение на дорогах, а тогда все пропало!.. Все эти мысли не выходили у них из головы. Нетерпение их нарастало и становилось все более мучительным. Остен тяжело вздохнул.
— Будем дожидаться и, пока они не появятся, не тронемся с места, — глухо проговорил Огнянов.
— А если на дороге будут другие прохожие?
— Они пойдут своей дорогой, — нам нужны только те двое.
— Но тогда придется напасть открыто!
— Не удастся из засады, так в открытую.
— Будем стрелять отсюда, а потом прямо в горы… Никто нас и не увидит, — сказал Остен.
— Хорошо. А если они вышли с целым отрядом турок?
— Тогда придется дать им настоящий бой… Оружие у нас есть, позиции хорошие, — сказал Огнянов. — Теперь помните: мы перед божьим образом поклялись не оставить их в живых.
— Будь оно неладно!..
— Я только одного
— Чего?
— Как бы они не пошли другой дорогой.
— Этого не бойся, — успокоил его Остей, — другой дороги нет; только если назад повернут! Ну, а тогда дай нам, боже, силы, — догнать их будет нелегко.
Боримечка стоя всматривался в даль.
— Кто-то идет, — проговорил он и показал рукой на восток.
Все посмотрели в ту сторону. По дороге, извивавшейся между деревьями, двигались два человека.
— Они верхом! — с досадой воскликнул Огнянов.
— Это не наши, — сказал Спиридончо.
— Наши пешие, — заметил Остен.
— Будь оно неладно!..
Огнянов волновался, даже сердился; он не отрывал глаз от всадников, ехавших рядом. А те уже приблизились на расстояние шагов в сто.
— Наши! — радостно воскликнул он. — Наши!
— Они! И я их узнал по плащам и по рожам, — проговорил кто-то. — Вон тот — одноглазый…
Держа ружья наготове, все смотрели на полицейских, а те спокойно ехали по дороге, приближаясь к отряду.
— Узнаю коня Цанко, — сказал Спиридончо.
— Под другим мой конь, — добавил Огнянов.
— Забрали силой.
Но радость Огнянова сразу же омрачилась: он понял, что всадникам нетрудно будет спастись бегством… Значит, действовать открыто, и пускать в ход ножи невозможно. Необходимо стрелять из засады, а гром выстрелов может погубить отряд… Да и коней жалко…
— Будь что будет, — прошептал Огнянов.
— Ружья на изготовку!
— Ребята, смотрите в оба, как бы не испортить все с самого начала.
— Когда подъедут к вязу, стрелять! — сказал Остен.
— Я беру одноглазого, — отозвался Боримечка.
— Боримечке и Сииридончо — одноглазый, мне и учителю — другой, — скомандовал Остен.
Всадники поравнялись с вязом.
Из кустарника высунулись ружейные стволы, и дружный залп разорвал тишину. Сквозь пороховой дым товарищи увидели, как один турок свалился с коня, а другой сполз набок и повис на стременах.
Кони шарахнулись в сторону и остановились.
— Учитель, кто из них убил моего отца? — спросил Данаил, первым выскочив из засады.
— Одноглазый, тот, что упал.
Данаил бросился к дороге. Мгновенно добежав до нее, он вонзил ятаган в грудь убийцы своего отца.
Когда к нему подошли товарищи, он, как безумный, все еще колол турка. Сейчас он походил на хищного зверя. Турок, еще живой, был весь искромсан. Глубокий снег вокруг пропитался кровью, и кое-где она стояла лужицами.
Огнянов вздрогнул от ужаса и отвращения при виде этой бойни. Он, пожалуй, вмешался бы, будь это не Данаил, а какой-нибудь трус, но брат Петра был храбрец, и только неудержимая жажда мести могла толкнуть его на дикую расправу. Огнянов подумал: