Под игом

Вазов Иван Минчов

И бедный Викентий заплакал от радости. Он засыпал гостя вопросами. Огнянов кратко рассказал ему обо всем, что с ним произошло.

— Но я пришел к тебе по делу, а не за тем, чтобы рассказывать свою историю, — добавил он в заключение.

Викентий смотрел на него удивленный.

— И в самом деле, что привело тебя сюда в такой поздний час?

— Не беспокойся, теперь я пришел к тебе просить не пристанища, как в прошлом году, а другой услуги, и не для себя лично, а для нашего дела… Я от тебя требую подвига.

— Говори, — сказал Викентий, встревожившись.

—

Что сейчас делает отец Иеротей?

— Он в церкви, на молитве, как и всегда в этот час, — ответил Викентий.

Огнянов задумался.

— Долго он еще там задержится?

— Обычно он молится до половины четвертого, — это его правило. Теперь два часа. А почему ты спрашиваешь?

— Ты ведь знаешь, где лежат его деньги, не правда ли?

— Знаю. А что?

— Садись, я тебе кое-что скажу. Дьякон сел, не отрывая глаз от гостя.

— Мы во что бы то ни стало должны завтра внести за оружие двести лир. Оружие нам необходимо. Если мы завтра же не вывезем ружей из К., они могут пропасть… Нужно достать деньги. И я обещал товарищам, что достану.

— Как же ты думаешь их достать? — спросил дьякон.

— Мы должны взять деньги у отца Иеротея!

— То есть как? Попросить у него?

— Я этого не сказал. Добровольно он их не отдаст.

— Так как же?

— Я же говорю тебе: мы должны их взять.

— Стало быть, украсть? — воскликнул дьякон.

— Да! Ему деньги не нужны, а народному делу они необходимы. Значит, надо их взять… или украсть, называй, как хочешь.

— Но как же так, Огнянов?.. Пойти на кражу?..

— Да, на кражу… но — священную.

Дьякон растерянно смотрел на Огнянова, Он был безупречно честный человек, и это предложение его ошеломило. Оно привело бы его в негодование, если бы исходило от другого лица. «Кража… священная!» Первый раз в жизни услышал он подобное сочетание слов, и от кого же? От честнейшего человека! Этот Огнянов… теперь он казался еще более загадочным человеком, чем раньше, способным всецело подчинить окружающих своей воле. Викентий и сейчас не мог вырваться из-под власти его страшного обаяния.

— О чем ты думаешь, отче Викентий? — строго спросил Огнянов.

— Ты мне предлагаешь нечто совершенно невозможное. Могу ли я решиться на то, чтобы пойти и, как грабитель, обокрасть своего благодетеля? Это бесчестно, Огнянов!

— По-твоему, освобождение Болгарии — бесчестное дело? — спросил Огнянов, пронизывая его взглядом.

— Нет, честное.

— Следовательно, все пути, ведущие к ее освобождению, тоже честны.

Дьякон понял, что имеет дело с могучим противником, но решил бороться упорно.

— Но ты сам посуди, как могу я обокрасть своего благодетеля, который любит меня, словно родного сына?.. И я должен буду обобрать этого благородного старца, да к тому же еще патриота!.. Нет, при одной мысли об этом вся душа моя негодует… Поставь себя на мое место, и ты поймешь, что такая кража — что-то прямо безбожное!

— Нет, священное!

Дьякон растерянно смотрел на своего собеседника, так спокойно предлагавшего ему пойти на преступление.

— Лучше попросим его, может быть, он сам даст.

— Отец Иеротей — монах, а они не любят расставаться с деньгами.

— Давай все-таки попытаемся! Кто знает? А вдруг даст… — умоляющим голосом настаивал Викентий.

— Если мы станем его просить, придется посвятить его во все подробности нашего дела, а он очень близок с Юрданом Диамандиевым. Всегда заезжает к нему, когда бывает в городе… К тому же я убежден, что он денег не даст; мы зря потратим драгоценное время. Торопись, Викентий!

— Но это же чудовищно! Как я буду завтра в глаза ему глядеть? Ведь когда он узнает, что деньги пропали, — а это он непременно узнает, — подозрение сразу падет на меня. Ведь мне одному известны его тайны…

— А тебе вовсе не нужно ждать, пока он тебя заподозрит, ни тем более смотреть на него, как преступник, — возразил Огнянов.

Дьякон широко раскрыл глаза.

— Как? Ты мне советуешь после кражи бежать?

— Напротив, ты должен завтра утром пасть перед ним на колени и во всем исповедаться… Если он и впрямь такой благородный и преданный народу старец, каким ты его изображаешь он тебя простит. Поверь, ему будет легче забыть о тех лирах, что уже пропали, чем о тех, что еще бренчат у него в сундуке.

Викентий глубоко задумался. Его уже покорили доводы Огнянова, и он начинал понимать, что ему не выйти победителем из этой неравной борьбы.

— Что ж, решаешься, отче Викентий?

— Трудно мне, брат, — ответил дьякон, чуть не плача от волнения.

— Решишься — легче станет.

— Но я никогда не крал!

— И я никогда не убивал. А когда нужда заставила, разом укокошил двоих, как мышей. И заметь, передо мною были два вооруженных зверя.

— Вот именно, оттого-то тебе и было легко; перед тобою были два зверя, а мне придется идти против своего благодетеля, против беззащитного старика, который доверяет мне, как себе самому.

— Да ведь ты его и пальцем не тронешь! Ну, решайся скорей, пока не поздно. Помни слова Раковского [90] : «Время идет, время бежит, века на крыльях летят». Да вот, возьми хотя бы пример с того же Раковского: ему понадобились деньги для организации легиона, и он обобрал Киприяновский монастырь, когда гостил там… Смелее, Викентий! Огнянов не способен толкнуть тебя на подлость.

— Ох, погоди, дай собраться с мыслями! — взмолился Викентий, схватившись за голову.

90

Раковский Георгий (1821–1868) — один из крупнейших деятелей болгарского национально освободительного движения, организатор и руководитель вооруженной борьбы с турками. Его неутомимая революционная деятельность является связующим звеном между периодом партизанско-повстанческой борьбы 50—60-х годов и так называемой «комитетской эпохой» национально-освободительного и революционно демократического движения 70-х годов. Перу его принадлежит революционно-патриотическая поэма «Лесной путник».