Под кровом Всевышнего
Шрифт:
Часам к девяти вечера гости стали разъезжаться, наш Тимофеич доставлял их до поезда. А Деда Мороза и родителей моих наша «Волга» везла до квартиры в Москве.
Бывало, что не все гости разъезжались, некоторых мы оставляли ночевать. А на следующее утро Праздник продолжался: солнце, мороз, катанье с гор на санках, на лыжах.
Конечно, такую радость нам Господь посылал не ежегодно. Бывало, что дети болели или какие-то другие жизненные обстоятельства не позволяли проводить Праздник весело и шумно. Мы благодарили Бога за все, зная, что Он руководит нашими делами. Но те два года, когда Феде было четыре и пять лет, когда к нам приезжал Александр Александрович Солодовников — эти годы остались в нашей памяти на всю жизнь, как светлые лучи солнца, озарившие нашу замкнутую провинциальную жизнь.
А «Дед Мороз», или друг нашей семьи Александр Александрович Солодовников, вернувшись в Москву с гребневской елки, тут же сел и, будучи под впечатлением вечера, написал стихотворение. Машина мчалась. Час назад еще мы были на Арбате. Бегут поля, леса летят И вот мы — в царстве благодати.
Москву сокрыла ночи мгла,
Старинный храм среди села,
И Дед Мороз с большим мешком
Идет утихнувшим селом.
Дом — терем, лесенки, светелки,
Огни лампад, дыханье елки
И пенье детских голосов,
Как хор весенних соловьев.
В какую же попали даль мы?
Звучат колядки, гимны, псалмы,
Двух скрипок праздничный дуэт,
А у рояля — старый дед.
Ребячьих губ прикосновенья,
И глаз их нежное свеченъе…
И бабушки счастливый взгляд
На дедушку и на внучат.
Старушки — феи Андерсена —
Полны забот об угощеньи.
Мальчонка с мягкими кудрями
Уселся на колени к маме
И на потеху взрослым всем
Счищает с торта сладкий крем.
Здесь люди все одной чертой
Друг с другом схожи — добротой!
Исчез, пропал безбожный мир:
Здесь вера и любовь, и мир.
В этом стихотворении излил свои чувства старик, переживший много на своем веку, вернувшийся из концлагеря Воркуты.
Александр Александрович был родом из дворянской семьи — богатой, обеспеченной. До революции он получил прекрасное юридическое образование, играл на рояле, пел, писал стихи, говорил на нескольких европейских языках. Лишившись в результате революции всех благ мира сего, Александр Александрович работал в советском учреждении на должности юриста.
Однажды он увидел, что сослуживцы его находятся в затруднении: один из них собрал продовольственную посылочку своему родственнику, сидящему в тюрьме, но не имеет возможности эту посылку послать по назначению. Почему? Да потому, что почта не принимает посылок без обратного адреса. А если написать свой адрес, то это все равно, что подтвердить свои близкие родственные отношения с заключенным. Сие же грозит большими неприятностями. И вот, опасаясь быть приписанным к «делу» заключенного, никто из родных и друзей не решался послать бедняге посылку. Обладая чутким сердцем, не безучастным к чужому горю, Александр Александрович был возмущен положением дел. Он сам охотно предложил подписать на посылке свой обратный адрес, уверяя всех, что ему, незнакомому даже с арестованным человеком, не может грозить никакая опасность. Через некоторое время Александр Александрович был арестован как соучастник «дела» того человека, которому было послано не что иное, как продовольствие, то есть сахар, сухари и т.п. Так Александр Александрович получил ссылку в далекую северную Воркуту, где полярные ночи, метели, снежные заносы и тяжелая работа добычи угля на шахтах.
В 1996 году вышел из печати сборник стихов Александра Александровича. Он очень автобиографичен. Читая стихи, ясно представляешь себе скорби и радости души этого замечательного человека:
Погиб ребенок мой,
Что был милее дня…
Распалася семья,
И я один — в темнице.
Вспоминая годы своей молодости, Александр Александрович всегда кручинился. За эти годы он в старости всегда приносил Господу глубокое слезное покаяние. Он пишет в стихотворении «Покаяние»:
О, если бы темной страсти
Не отдал я чистоты…
И дальше:
Сердце под грудой грозной
Раскаяния и стыда…,
Но жаркой струей слезной
Растопится эта беда.
К покаянию, к Богу привел Александра Александровича старец Андроник, с которым он вместе
Комариной тайгою
В толпе обреченных шагал,
Сгибался в шахтерском забое,
На лагерных нарах лежал.
Видя Промысел Божий, то есть заботу Господа о спасении его души, Александр Александрович благодарил Бога за тюрьму, где он был «Уловлен апостольской вершей» (то есть сетью). Он пишет:
Запоры крепкие, спасибо!
Спасибо лезвию штыка.
Такую мудрость дать могли бы
Мне только долгие века.
Et[7] чуя близость тайн чудесных,
Я только верю и люблю.
Так Александр Александрович узнал счастье души в единении с Богом. Теперь он уже писал:
В грудь мою ударяют лучи.
Она — тимпан и звенит в ответ.
Свет! Свет! Божественный свет!
Ликуй, радуйся, царствуй, звучи!
В эти-то годы, годы духовной зрелости Александра Александровича, мы познакомились с ним через моих родителей. Они, отдыхая летом в Гребневе, сняли рядом комнатку для него. Зимой он был еженедельным гостем в их квартире, а летом гулял с моими старичками, молился в нашем храме, рисовал со мною пейзажи.
Конечно, сближение с таким замечательным человеком, как Александр Александрович, сильно влияло и на моих детей, которые в двенадцать-четырнадцать лет впитывают, как губки, идеи окружающей их среды. А Александр Александрович давал пример полной отдачи своей судьбы в руки Всевышнего:
Как Ты решаешь, так и надо.
Любою болью уязви.
Ты нас ведешь на свет и радость
Путями скорби и любви.
Дедушка Николай Евграфович
Большое влияние на моих детей и их сверстников оказывал в 70-е годы их дедушка Николай Евграфович Пестов. Он предупреждал, чтобы после вечернего чая никто не расходился. Часам к шести на террасу собиралась детвора от шести до шестнадцати лет. Многие из их родителей также приходили на эти беседы. Содержание их во многом отличалось от тех, которые отец проводил с нами в моем детстве. Папа уже не читал подряд жития святых по святителю Димитрию Ростовскому. Николай Евграфович теперь критически смотрел на многое из старинной духовной литературы. Он говорил: «Это написано, в основном, монахами и для монахов, написано в далекие от нас времена. Но всякому овощу свое время». Наставления для монахов не годятся для веселой молодежи, начинающей свою жизнь в суете шумной огромной столицы. В разные времена Бог посылал еврейскому народу разных пророков. Теперь верующие люди должны руководствоваться современными наставниками, а духовная литература должна соответствовать умственному развитию новых людей.
Отец мой тщательно подбирал отрывки из духовной литературы, отдельные рассказы. Он обсуждал со слушателями характеры и поведение «героев» всем известной (со школьной скамьи) классической и художественной литературы. Николай Евграфович критически относился, например, к Лермонтову, возмущался поведением Печорина, называя его подлецом. Лермонтов находил что-то прекрасное в образе демона, а Николай Евграфович доказывал, что в сатане нет ничего привлекательного, а только ложь, гнусность и греховная скверна.