Под мостом из карамели
Шрифт:
Лета покачала головой.
– Зря!
Ивентер затянулась и выпустила струю сладковатого дымка.
– Я однажды с ребенком пришла к врачу…
– У тебя есть ребенок? – удивилась Лета.
– Ага, пять лет зайке. Сладкуся мой, масяня, янтарек, он у меня беленький, волосики золотые, – голос ивентера стал мягким, как крестильная рубашечка.
Вот, значит, как мамы называют своих детей. Зайка, масяня, сладкуся.
– Короче, пришли мы к лору в районную поликлинику. У масяни подозрение на гайморит. И вот врачиха – за копейки в районной поликлинике, понимаешь? – просит масяню высморкаться, подносит эти сопли себе к лицу, смотрит, чуть не нюхает и говорит: «Выделения не гнойные, гайморита нет, погреете озокеритом». И снова внимательно эти, так сказать, выделения, изучает. Понимаешь, люди в жопе ковыряются, в соплях и блевотине. А у нас с тобой работа – праздник каждый день.
– Да я бы лучше в жопе, чем перед этими… – сказала Лета, встала и поставила ковш на плиту.
– Да, публика сегодня левая, глянуть не на кого, хоть бы один козёл из списка «Форбс».
– А зачем он тебе? – взвешивая сахар, спросила Лета.
– За тем же, зачем и тебе – чтоб денег по горло.
– А зачем столько? – хмыкнула Лета.
– А что, ребёнка можно вырастить без денег?
– Дети и в войну, и в блокаду рождались. Ребёнку главное, чтобы его любили. Голубые кроватки и розовые коляски – для родителей, а не для детей. Моя бабушка родилась недоношенной и две недели лежала в обувной коробке на печке. Дети до года вообще вблизи плохо видят, им нравится запах матери.
– А ты откуда знаешь? – усмехнулась ивентер.
Лета осеклась. Действительно, откуда ей знать, как пахнет мама?
– Товарно-денежные отношения – самые честные, – заявила ивентер. – Можно сказать, целомудренные. Внимательно читай ценник, и никогда не будешь обманута. Ну, что покажешь публике на все деньги?
– Что-нибудь тупое, – сердито сказала Лета. Она была плохим проповедником, никто не хотел верить в то, во что верила она. – Красные сердца и розовые розы.
Лета ненавидела приторный розовый, развратный красный, а так же настырное золото и расцветку «под леопарда». Но ей казалось, если она, как и задумала сначала, покажет этой пьяной толпе леденцовые весенние тюльпаны в струях прозрачного как березовый сок дождя, карамель не переживет предательства и замкнётся в себе.
Лета сердито вышла в зал и с вызовом глянула на гомонящих зрителей.
– Королева карамели Лета Новикова! – напористо объявила ивентер. Лета скривилась от звания, звучавшего, по её мнению, пошло и по-дурацки.
– Тишина в студии! – приказала певица, шум стих.
На груди певицы висел чехольчик авторской работы для мобильника, из которого она извлекла вовсе не телефон, а пачку сигарет и держала, страстно желая закурить.
Лета нахмурилась, обратила взгляд внутрь, и, взмахивая алыми карамельными языками, в течение нескольких минут исторгала шевелящего лапами китайского огненного дракона с горящими глазами и светящимся хвостом.
Певица, полагавшая себя неукротимой, как огонь – в семьдесят лет она всё ещё называла себя девушкой, отнесла пламенную аллегорию на свой счёт и благосклонно зааплодировала. Гости подхватили овации. Лета обвела зал сухим как песок взглядом и ушла, не склонив головы.
В одиннадцать вечера, собрав вещи и утварь, еле двигаясь от усталости, все пошли к микроавтобусу.
На крыльце в поволоке дыма толпились гости.
– О, девушка, сосущая леденцы! – опьянённо сказал испорченный малыш, приехавший покорять Москву из Воронежа.
– Слушай ты, петушок на палочке! – заорала ивентер.
Бригада отработала оплаченное время, и теперь она и званые гости, среди которых не оказалось ни одного мало-мальского олигарха, были на равных.
Малыш был сиротой. Карамельный мулат с отбеленным анусом. Иногда под утро он думал, что не хочет быть плохим, звал маму, которую никогда не видел, и плакал. Но Лета об этом не знала.
– Сейчас ты у меня огребёшь по полной! – зверским голосом закричала она и перехватила металлический кейс с лопатками и плунжерами.
Стальная оснастка, сокрушаясь, что она не кастет, ринулась в угол чемоданчика, и через мгновенье порочный малыш упал, а из недавно созданной на подбородке ямочки плавными толчками потекла кровь.
В микроавтобус они ворвались помятые и растрёпанные. Ивентер припадала на сапог, от которого отломилась шпилька, за пекарем волочился зацепившийся пряжкой пояс пальто. Водитель пристрельно закрыл автоматическую дверь и рванул, не прогревая двигатель. Лета и ивентер повалились на сиденья, пекарь, пристегнутая поясом к дверям, упала на пол, на колени, и все принялись хохотать. Дом за каменным забором исчез в темноте, как потухший адский костер.
Водитель, не оборачиваясь от руля, протянул бутылку унесённой со стола водки. Ивентер и пекарь, в задохе приложившись к горлышку, сунули спиртное Лете. Она подержала тёплую бутыль в руке, застонала и с отвращением сделала пару глотков, залив куртку. Водка опустилась в желудок, быстро просочилась в живот и ноги, и Лета блаженно улеглась на сиденье, глядя как в окне колышется зарево растекающейся карамели.
– Много не пьём, – скомандовала ивентер, встряхивая бутылку и закатываясь хохотом. – Армянская свадьба на носу!
– Сикварули, сикварули-и! – с пьяной страстью затянула пекарь.
– За тебя калым отдам, душу дьяволу продам! – отбивая по рулю, как по барабану, вопил водитель.
– Армянская – это что! – вскинулась ивентер. – Армяне, грузины, осетины – христиане, можно сказать, наши братья-крестоносцы. Узбекская свадьба у меня была – вот где жёсткое порно. Ресторан замаскировали под мечеть. Молодые прикатили на белом «Хаммере», из окна зелёный флаг торчит. Пришел старик-хоттабыч в халате, мулла их, что ли, я не разбираюсь, и начал: «Муж не должен бить жену шестью ударами». Невеста в платке, всю свадьбу голодная просидела – ей есть нельзя. А мамаша жениха под мышкой всё время какую-то лепешку держала.
– Это же традиции, – еле шевеля языком, заступилась Лета.
– В задницу традиции! Кому они сейчас нужны? А потом гости дорогие в микрофон рассказали, что мамаша жениха, когда решила сына женить, искала не невесту, а подходящих родителей, у которых есть дочь.
– Зато у их женщин по девять детей, а у наших – по девять абортов, – сообщила пекарь, но потрясла головой, не желая рожать в таких количествах.
– Если их традиции такие хорошие, чего они к нам лезут? – закричала ивентер. – Вот и сидите в своем арыке, чего в Россию ползёте, как саранча? Девять немытых чурок, а не девять детей!