Под самой Москвой
Шрифт:
Я привык к тяжелой работе в поле, по пояс в каналах стоячей воды, под нашим щедрым солнцем, которое бывает так жестоко к нам, своим детям. А кайло и фас [7] словно приросли к руке феллаха, потому что если сейчас каждый ребенок шести лет идет в школу, то в те времена шестилетние выходили на поле.
Таков был обычай, который всегда бежит за необходимостью, как собака за хозяином.
Я не чурался никакой работы, но аллах прогневался на меня: не давал мне прокормить даже самого себя. И возвращение домой все отдалялось. И только во сне я видел теперь девушку, которая ждала меня.
7
Кайло и фас — разновидность мотыги.
Так прошло пять лет. Однажды меня разыскал мой ровесник, сын соседа. Он рассказал удивительные вещи. В окрестностях нашей деревни начались большие работы по розыску древних гробниц. Требуется много людей, молодых мужчин, которые не боятся тяжелой работы, а боятся голодной смерти.
Я вернулся домой и нанялся на земляные работы. К англичанам — искателям древностей.
Мистер Роберт был правой рукой своего отца, главы фирмы, которая организовала раскопки. Нет, сами они, мистер Роберт и его отец, не были ни археологами, ни учеными. Но археологи и ученые работали на них.
А они вложили в дело деньги, надеясь получить много-много больше, чем вложили. И они говорили о значении раскопок, о цивилизации и о таланте нашего древнего народа.
Я вернулся в родную деревню и начал работать землекопом у англичан. Ворочая камни от зари до зари, я заработал достаточно, чтобы отремонтировать домик, доставшийся мне от отца, и женился на девушке, которая ждала меня пять лет.
Фирма дала заработок многим жителям окрестных деревень, а они дали фирме славу и деньги, большие деньги, потому что раскопки были успешны. А найденные древности, которым, как я теперь понимаю, и цены не было, поплыли на пароходах от наших берегов в Европу и Америку.
Удачливые предприниматели замышляли новые поиски и все глубже вгрызались в недра земли. И все громче твердили о цивилизации и о талантах нашего древнего народа.
А под землей все шло по-прежнему. Фирма экономила, крепежные работы велись кое-как. Не раз происходили обвалы, и не однажды хоронили мы близких в каменных недрах земли.
Шли годы. Старик умер, и мистер Роберт стал главою фирмы. И уже мои старшие сыновья ушли в штрек. Я называю подземную галерею штреком, потому что она имела вид штрека, со своими каменными подпорками и деревянными креплениями. Только добывали мы не уголь, а древности. Древности, которые не греют, как уголь, но стоят гораздо больше и прославляют нашу страну во всем мире.
Возможно, вы осудите меня за то, что я отправил четырех своих сыновей зарабатывать деньги в гиблом месте, где человеческая жизнь ценилась много дешевле черепка древнего сосуда, но все не так просто.
Поиски под землей манили и завлекали молодых людей, словно азартная игра, которая лишает человека разума.
Но это не была игра: здесь была благородная цель. И не только заработок светил молодым людям во тьме подземных галерей.
Не один десяток лет наши люди проходили с кайлом по каменным подземельям, и это дело стало их делом, их профессией. Мальчики слушали рассказы отцов о великих сокровищах, скрытых под землей. А когда старый человек рассказывает о своем прошлом, то, да простит его аллах, он всегда найдет, чем приукрасить его. Юноши хотели не отставать от отцов в мужестве. И с этим ничего нельзя было сделать.
И в самом деле, разве многим людям выпадает счастливый случай войти туда, куда тысячелетиями не ступала нога человека? И первому увидеть нетленным то, что тысячелетия было скрыто от глаз людей?
Своими руками я однажды отвалил каменную плиту, за которой светился полированный алебастровый саркофаг…
Нет, я не казню себя за то, что отпустил сыновей.
Я казню себя за то, что не кровь, а вода смирения текла в моих жилах. За то, что только между собой тише, чем шелестит тростник под легким ветром, говорили мы о злодеяниях наших хозяев. И неслышно роптали. А хозяева продолжали экономить, и ставить негодные крепления, и губить людей.
…Кто может предсказать черный день твоей жизни? Если аллах хочет покарать тебя, он не засылает вперед своих вестников. И горе обрушивается на тебя, словно каменный свод, и вдавливает тебя в землю.
Роберту говорили о том, что шахта слабо укреплена, о том, что она опасна… Но, говоря об этом, не уходили из шахты.
А ведь если бы мы все ушли, и сели бы на корточках в тени под навесом, и сидели бы так долго, даже молча, то хозяева укрепили бы свод. Ведь они вложили в работы большие деньги и не захотели бы их терять.
Но мы были каждый по себе и не чувствовали своей силы.
В той шахте я был вместе с сыновьями, с двумя своими старшими сыновьями. Каменное небо раскололось над нами и увлекло нас потоком камней глубоко вниз, туда, где нашли смерть мои сыновья. Я был вместе с ними там, в их каменной могиле. Недвижим, как они.
Но когда нас отрыли, я оказался жив. И я остался жить…
Ам-Рами замолчал. Глаза его были прикованы к стеклянной двери, которая вела в ресторан. К двери, за которой сидели двое: его младший сын Рахман и человек, который был виновником несчастий семьи.
Словно отвечая на мысли отца, не выраженные вслух, Муджахид успокоительно заметил:
— Сейчас совсем другие времена, отец. И о подземных рабочих заботятся. Что страшного в том, что брат будет работать в поисках древностей!
— Нет, — сказал старик. — Я ничего не забыл.
Муджахид подошел к окну и отдернул занавес.
В застекленную веранду вошла пустыня.
Все было настоящее там, за стеклами: неистовое беснование хамсина, грозная игра стихии, беспредельное пространство, которое угадывалось за крутящимся вихрем песка.
И все это снимало наше мелкое разочарование и наши иронические мысли о бутафорской поездке в пустыню.
И хотя мы не могли их сейчас видеть, ясно ощущалась близость Великих Пирамид.
МУСТАФА ИЗ ХИЛТОН-ОТЕЛЯ
Хилтон-отель есть Хилтон-отель. Это явление само по себе. Обособленное от климата, обстановки и социальной атмосферы. В отеле кондиционированный воздух, своя обстановка и свои социальные контрасты.
Он не арабский, он не английский: он космополитичен. Национальные черты его обитателей стерты. Эти люди стандартны, как их чемоданы с бесчисленными пестрыми наклейками, как мисс Джейн из Бюро путешествий, восседающая под полосатым зонтиком с надписью: «Здесь говорят на всех языках мира», со своей стандартной прической и стандартной улыбкой.