Под самой Москвой

Гуро Ирина Романовна

— Господин помощник капитана! — запыхавшись, умолял Шванке.

— Пожалуйста, — сказал безучастным тоном Олег: он был помощником по пассажирской части.

— Моя жена… — лепетал Шванке, ухватившись за кольцо иллюминатора. Кольцо вырвалось из его рук. Нас всех качнуло вправо и швырнуло куда-то вниз. — Моя жена, она лежит, ей уже плохо, — Шванке с трудом подыскивал английские слова, — но ей надо записать… Скажите, во сколько обошлось суммарно, разумеется, строительство вашего теплохода!

Олег ответил на своем корректном английском и, подхватив Шванке под руку, повлек его к трапу.

Мотало ужасно. Но вокруг неслышно и слаженно шла работа: задраивали люки, крепили шлюпки, принайтовывали палубные грузы.

Мы прошли через кают-компанию. Из салона доносились громкие мужские голоса и выделялся фальцет горбуна итальянца, у которого были неприятности с коврами в Одесской таможне.

— Впереди штормяга на восемь баллов! — радостно закричал матрос Левка, высунувшись из какого-то люка, и тотчас исчез, словно его втянуло вниз.

В баре было не очень светло: стойка не работала. Навинченные на иллюминаторах черные колпаки напоминали жерла орудий. Две лампы торшера освещали стол для игры. Тут все были в сборе. Все — это англичанин Хармс, Иозеф Кемп из Гейдельберга, Котляров и Вурих — советские инженеры, возвращающиеся на Асуан после отпуска.

Покер — игра интернациональная, и мы вполне обходились немецким, в который для Хармса вставлялись незатейливые английские фразы по ходу игры.

Кемп сдал карты. Хармс многозначительно объявил: «Плей» — играю. «Туфта», — заметил Вурих. Хармс спросил, что это значит, и я перевела «туфту» как «блеф».

К всеобщему удивлению, Хармс открыл карты: он выиграл. Игра становилась все напряженнее, а беспрерывные толчки, крены, адское громыхание вверху и внизу, залпообразные выхлопы как будто подогревали игру. Все-таки в этом баре было еще сравнительно спокойно в смысле качки.

Мы играли не на деньги, а на разноцветные фишки, но от этого интерес не снижался.

Мы ничего не знали друг о друге и не хотели знать. Нас связывала только игра.

Но я все-таки думала о них, о своих случайных партнерах. О снобе Хармсе с его лакированным пробором и лакированными ботинками, плывущем неизвестно куда. Сначала он хотел сойти в Пирее, потом раздумал… И о Кемпе, это был самый неприятный в компании. Резкий и безулыбчивый.

Впрочем, может быть, меня настроила против него моя же промашка…

Грузный и безвкусно одетый мужчина с жирными складками на затылке — типичный шибер… Да, конечно, преуспевающий делец из крупного портового города. Почему портового? Я слышала, как он со знанием дела отпускал шуточки при погрузке в Одессе. И с ним жена, много моложе его и, вероятно, поэтому так капризна. А он рабски послушен ей… Но ветер донес до меня несколько слов: она была его дочерью! Это меняло дело: мать, наверно, умерла, дочь — его единственная наследница. Все ясно.

Моя антипатия к нему даже усилилась, когда он неожиданно отрекомендовался «Иозеф Кемп, доктор фюр националь экономи из Гейдельберга». Интересно, что доктор делал двадцать пять лет назад?

…Почему, думая о нем, я вспомнила этого бедолагу Шванке, это ничтожное существо, помыкаемое старой тощей женой?

Да, конечно, просто потому, что оба — немцы.

И еще потому, что тут была какая-то странность… Мы только что отвалили

от Констанцы. Я сидела на палубе в шезлонге. И этот Шванке подошел ко мне и как-то робко — ну, это, конечно, потому, что он вообще совсем забитый, — спросил, откуда я. Он увидел в моих руках немецкий роман и рассчитывал найти во мне соотечественницу. И, вероятно, был разочарован. Я сказала ему: «Здесь есть еще один немец, я могу его вам представить». — «Благодарю, — сказал он поспешно, — я, кажется, его видел. Пожилой господин с молодой женой». — «Нет, это его дочь». — «Дочь? — он удивился. — Дочь? — Он что-то соображал, — Ей лет двадцать с лишним, вероятно». — «Вероятно». Мне уже хотелось отвязаться от него. Всем всегда хотелось отвязаться от него.

Да, так в чем же заключалась странность? А, вот в чем! Шванке искал земляков, но вовсе не заинтересовался Кемпом. И я ни разу не видела их одновременно ни на палубе, ни в ресторане. Нигде. Они были, как день и ночь…

У меня составилась «игра», и я взяла банк.

— Я должен ее вывести, — сказал Хармс, путешествовавший с таксой. Его два раза здорово тряхнуло, пока ему удалось нажать ручку двери.

В его отсутствие мы сплетничали насчет него и его таксы.

— Была бы она еще молодая, — сказал Вурих, — а то таскать с собой старую собаку.

— Интересно, куда можно тут выводить ее, — задумчиво проронил Кемп.

— У него есть место. На носу. За александрийскими грузами, — объяснил Вурих, которые, всегда все знал. — У него там запрятаны тряпки, — добавил он успокоительно.

Кемп вспомнил, что за обедом, когда началась качка и официантка уронила подкос с пирожками, Хармсова такса сожрала пирожки…

Я выбралась из бара и очутилась в простенке, продуваемом шквальным ветром. Передо мной возник Шванке из Целендорфа-на-Нидерзее.

Шванке с блуждающим взглядом, словно привидение, двигался за Олегом:

— Господин помощник… моя жена, ей совсем плохо, но она хочет знать, каково водоизмещение вашего судна.

Олег дико посмотрел на него и сказал что-то, чего я не расслышала. Из салона выскочил итальянец-горбун.

— Кар-рашо! — сказал он мне.

Пришел Хармс и положил конец сплетням. Игра продолжалась. Теперь я думала об этих двух инженерах: что их связывало так тесно — полного достоинства, мужественного Котлярова и вертлявого Вуриха? Как мог Котляров позволить это подхалимство: ведь Вурих подавал ему пальто, подымал уроненный портсигар?! Конечно, по возрасту он мог быть сыном Котлярова, но ведь он не был его сыном, а только помощником. На Асуане и, кажется, еще раньше на каких-то гидростроительствах.

Размышляя, я продолжала подбирать «комбинации», но карта не шла. Выигрывал Хармс. «Покер! У меня покер!» — ошалело закричал он. Он выбросил свои карты на стол, и мы все вскочили, так необыкновенно это было: четыре короля и джокер! Королевский покер! Невероятно! Никто из нас никогда этого не видел. Королевский покер!

И в эту минуту погас свет. Я почувствовала, что пол уходит из-под ног. Дверь бара распахнулась сама собой. Что-то произошло. В освещенном простенке я увидела Шванке, лежащего на полу, а Кемп бил его наотмашь по лицу.