Под самой Москвой
Шрифт:
Не прошло и получаса, как перед нами выросли светящиеся неоновые буквы: «Ресторан Хамсин»…
Приведя себя в порядок, глубоко разочарованные и почему-то даже несколько сконфуженные, мы сидели в углу вполне благоустроенного зала с подачей кондиционированного воздуха, где только тонкий слой золотистой пыли на всем напоминал о том, что делалось снаружи, за окнами, завешанными плотной тканью.
Мальчики-бои беспрерывно работали метелочками из перьев, но тончайшая пыль упорно просачивалась где-то в щели окон или влетала в двери, то и дело впускающие новых, подобных нам «жертв пустыни».
Она походила на тонкий слой золотого песка, остающийся на дне лотка после промывки.
Кузнецов объявил жизнерадостным голосом, что мы застряли здесь надолго.
— Неужели на все пятьдесят дней? — испугалась Маргарет, но Кузнецов сказал, что, если ночью, как это иногда бывает, хамсин хоть несколько утихнет, мы будем продолжать наш путь, так как до Великих Пирамид уже совсем недалеко.
Мне хотелось вставить язвительное замечание, что до них и было недалеко и что при такой благоустроенности пустыни вряд ли стоило грузить бурдюки с водой на верблюдов, но я подумала, что Миша поддержал этот розыгрыш «для интересу».
Ам-Рами продолжал привычную игру, заметив, что ночью нас ждут «новые трудности».
Муджахид, сидевший с нами за столом, подыгрывал ему, давясь от смеха.
Я только теперь как следует его рассмотрела. Он был очень похож на отца, но как бы во втором, дополненном и улучшенном издании. То, что в отце было только намечено: редкая искорка юмора в глазах, короткая белозубая усмешка, тотчас гаснувшая между глубокими складками у рта, скупой и точный жест крупной смуглой руки, все в его семнадцатилетнем сыне повторялось в избытке. Его веселье и живость накладывались на меланхолический облик отца и скрашивали его.
— А где Рахман? — спросила я.
Ам-Рами сказал, что он пошел в пустыню: надо помочь добраться сюда группе туристов.
«Пошел в пустыню» звучало обыденно, как «побежал в лавочку». Впрочем, было бы странно, если бы это звучало иначе, учитывая, что за полчаса из этой пустыни можно добраться до фешенебельного ресторана.
Мы справились с обильным обедом и перешли к кофе, когда в двери показался Рахман. Весь запыленный, он не решался войти и жестом позвал брата, они пошептались у входа, и Рахман снова исчез.
— О чем он? — спросил Ам-Рами.
— Отец, только не сердись… — нерешительно начал Муджахид, но Ам-Рами властно прервал его:
— Говори.
— Рахман привел мистера Роберта. Они сейчас будут здесь.
Ам-Рами ничего не ответил. Известие, казалось, сразило его. Он опустил на стол сжатые кулаки, лицо его стало еще жестче, каменнее сжались губы.
Муджахид с опаской следил за отцом. Мы делали вид, что ничего не замечаем, продолжая негромкий разговор о пустяках. Тяжкое молчание отца и сына угнетало нас.
Ам-Рами сказал, обращаясь к Муджахиду:
— Приведи сюда Рахмана.
Юноша послушно поднялся, но в этот миг Рахман сам, уже вымытый и в хорошем европейском костюме, появился в ресторане. Он сопровождал высокого мужчину лет пятидесяти с лишним, несомненно англичанина. По тому, как впились в него глазами Ам-Рами и Муджахид, нетрудно было догадаться, что это и есть мистер Роберт.
Он был худощав, подтянут, спортивный костюм подчеркивал то, что худоба эта не от старческой слабости, а результат тренировки. Темно-коричневое от загара лицо казалось еще темнее от маленьких седых усиков над сильно выдающейся верхней губой.
Англичанин направился прямо к нашему столу. Ам-Рами хотел пойти ему навстречу, вероятно желая, чтобы их разговор не происходил на глазах у посторонних.
Но что-то, может быть растерянность, задержало старика, и мистер Роберт очутился у нашего стола.
Он протянул руку Ам-Рами, но тот не подал своей.
— Зачем вы приехали? — сурово спросил он.
— Надо же кончить дело, — с досадой ответил англичанин, усаживаясь за столиком рядом.
— Вы приехали за моими сыновьями? — не то спросил, не то объяснил старик.
— Бог с вами, друг, вечно вы выдумываете! — англичанин отмахнулся салфеткой и углубился в меню. По его знаку Рахман сел с ним за столик.
Он бросил беглый взгляд на брата и пожал плечами, как бы говоря: что ж с ним поделаешь, со стариком!
— Не пройти ли нам на крытую веранду? Там почти не ощущается ветер, а в окна видна пустыня, если, конечно, что-нибудь можно разглядеть, — предложил Кузнецов.
Мы не понимали смысла сцены, только что разыгравшейся на наших глазах, но догадывались, что надо увести отсюда старика.
Мне показалось, что он несколько овладел собой и замкнулся в обычной своей мрачности. Но когда мы устроились на застекленной веранде с кофе и мороженым, Ам-Рами сам начал разговор.
Хотя мы не подогревали его ни одним вопросом, а только напряженно и в полном молчании слушали, он уже не прерывал своего рассказа. Все было так необычно и ново для меня, что запомнилось почти дословно. Во всяком случае то, что я поняла: английский язык Ам-Рами оставлял желать лучшего.
— Этот человек, которого мы зовем мистер Роберт, появился в наших краях очень давно. Он был тогда молод, я — тоже. Из этого вы можете заключить, как давно все это происходило. Молодой англичанин не располагал тогда большими деньгами. Но, конечно, это была не та бедность, которая выгнала меня из дому на поиски заработка, когда мне еще не было и шестнадцати.
Вероятно, вам не доводилось бывать в нищенских кварталах Хусейнии. А если вы и были там теперь, то это совсем другое дело, чем когда-то. Даже там я был, наверное, беднее всех, хотя гонялся за всяким случайным заработком так рьяно, как ни один охотник за дичью.
Если я попадал в богатые кварталы, куда мне случалось относить какую-нибудь кладь или заказ, я смотрел вокруг себя большими глазами. Эта жизнь казалась мне такой далекой, как звезда в небе. Я не мечтал ни о чем другом, как только вернуться домой хоть с какими-нибудь деньгами. Вложить их в свое маленькое хозяйство и жениться на девушке, которая меня ждала.