Подари мне себя до боли
Шрифт:
Макс начал двигаться в ней, сначала медленно, как бы устраиваясь поудобнее, потом толчки его стали агрессивнее. Он собрал Сонины волосы на затылке и потянул на себя. На удивление, не грубо, а даже можно сказать, ласково что ли, словно маньяк, оценивающий качество и ценность трофея…
Не дождёшься! Ни звука! Внизу отозвалось новыми бутонами. Макс, будто почувствовав это, отпустил рвавшегося с цепи зверя. Входил в неё жестко, сильно, резко, глубоко, одной рукой все также удерживая Соню за волосы на затылке, другой — через
— Давай, детка… я же чувствую. Не сдерживай себя… — бормотал он над ней, задыхаясь, — давай, сладкая. Я с ума схожу… ты видишь? Что ты со мной делаешь? Ты ничего не изменишь… Пойми это! Я в тебе… ты моя. Такая тугая и горячая… Будь послушной… — бессвязное бормотание перешло в срывающийся шёпот, — и плохой… только… для меня. Я так… хочу тебя…сильно…
И Соня не смогла больше сдерживать букет. Внутри неё все сжалось, завибрировало крупно до боли и вспыхнуло, сливаясь в один большой ярко-алый цветок. Она с силой уткнулась в постель лицом, и выпустила глухой короткий рык в серую ленту, иначе, ее разорвало бы изнутри от неозвученных стонов.
Макс, упал на неё сверху всей своей тушей, содрогаясь и отрывисто рыча ей в шею. Лежал так на ней пока его дыхание не перестало угрожать жизни. Откатился на спину справа от Сони и с наслаждением выгнулся, словно он кот, только что поймавший и слопавший птичку.
Соня не шелохнулась. Так и лежала ничком распластанная, со связанными руками — бессловесная, безвольная тварь. Которая только что кончила, как никогда в своей жизни…
Макс шевельнулся рядом. Соня почувствовала мягкое касание его ладони на своём затылке. Он гладил и перебирал ее волосы. И это было так… так… прекрасно и так ужасно…
Не вовремя.
Даже если бы он сейчас встал равнодушно с кровати, бросив ей презренные сто евро, это было бы, наверное, лучше, чем вот это все, что он сейчас делает.
Он перевернул ее на спину, разгреб налипшие на лицо волосы. Осторожно подцепил уголок скотча и аккуратно отлепил. Приласкал раздражённую кожу легкими касаниями своих губ. Освободил руки.
— Что с тобой? — ей показалось, или он правда интересуется ее состоянием? Надо же! — Я что, сделал тебе больно?
Он серьезно? Действительно, откуда он может знать, что такое «больно»! Разве это в его жизнь ворвался псих? Не спрашивая, без звонка, без предупреждения, как к себе домой? Разрушил в ней все до основания, сжёг всё дотла, вместе с душой? А потом спросил у кучки пепла: «что с тобой?».
— Нет, что ты, — тихо, будто чужими губами проговорила Соня и пожала плечами, — ты не сделал ничего такого. Мне не больно, — она равнодушно хмыкнула, — я вообще ничего не чувствовала. Мне было никак!
Макс застыл. По его внезапной серости Соня поняла, что своим «признанием» сломала всю стратегию переговоров.
— И не только сегодня… — добила она.
Он навис на ней, заслоняя собой свет ночной лампы. Глаза его сузились в чёрные щелочки, челюсть заходила, как ковш у бульдозера.
— Ты когда обмануть хочешь,
— Самое большое мужское заблуждение! — Соня усмехнулась уголком рта, изображая безразличие, а у самой зуб на зуб не попадал. — Вы, мужчины, слишком самоуверенны в этом вопросе. Я притворялась и много раз!
— Мужчины? Это кто? Бонифаций, что ли, твой? — прошипел Макс. — Не со мной, девочка! Допускаю, что его ты и дурила, но меня ты не наебёшь, Орлова! Хочешь сказать, всё, что было — фейк? Паль?
Его нервно передернуло.
— А ничего не было! Банальный секс — это ещё не всё! — Соня уперлась ладонями ему в грудь. Такая горячая. Будто его лихорадит. Отстранила Макса от себя и он даже препятствовать не стал. Смотрел, как она поднимается, поглощая каждое ее движение. Потом вдруг, словно очнувшись, крепко ухватил за запястье.
— Я не отпускал!
Соня дёрнула локтем на себя, пытаясь высвободить кисть из его клешни.
— А я не спрашивала разрешения! Пусти!
— Нет!
— Ты хотел меня, — голос все-таки сорвался, горький ком подкатил к горлу, перекрывая доступ кислорода. Соня мучительно вдохнула, чтобы выкрикнуть: — Ты меня получил! Я тебе отдала всё. Теперь у меня больше ничего нет. Дай мне уйти. Отпусти. Эта игра слишком затянулась. Ты заигрался, Макс!
— Что ты хочешь? — Соне показалось, что пальцы, сжимающие ее запястье дрогнули и в них перестал стучать пульс. — Скажи, я всё дам!
— Дай. Мне. Уйти. — Отчеканила она, не моргая. — Я исполнила сегодня твою фантазию, теперь ты мне должен: исчезни из моей жизни, будто тебя и не было в ней никогда!
Она сказала это! И даже почти ровным, максимально холодным тоном, на который была способна под его пристальными взглядом.
Моронский смотрел на Соню снизу вверх, как будто впервые видел. И как будто она говорила на языке, который Макс упорно не хотел понимать.
— Я не могу. Ты мне себя подарила, — с какой-то подтаявшей уверенностью напомнил Моронский.
— Я сломалась, Макс! — голос треснул пополам, подтверждая серьёзные внутренние повреждения. — В самом тонком месте. Я знала, что так и будет, пыталась тебе объяснить, но ты не слушал. Найди себе для развлечения игрушку менее хрупкую, чем я. Уверена, предложений у тебя всегда достаточно. А меня не трогай больше. Да тебе и не понравится играть со сломанной игрушкой…
Моронский оскалился и дёрнул ее на себя. Врезавшись ему в грудь, Соня потеряла опору под ногами и снова оказалась под ним на кровати. Рука нырнувшая под майку, бесстыже напала на сосок, который тут же съёжился в ответ на грубую ласку.
Следуя по уже отработанной схеме, Соня снова зажмурилась и обмякла, как мокрая вата. «Если на вас готовится напасть дикий зверь — не бегите! Постарайтесь прикинуться трупом и не дышите. Уважающие себя хищники падалью не питаются. Возможно, вам повезёт и вы отделаетесь сломанными рёбрами и хребтом или в лепёшку раскатанной волей».