Подгоряне
Шрифт:
Завершив церемонию "посошка у радиатора", проводив глазами гостей,
помахав им на прощание, Алексей Иосифович основательно уселся за руль своего
автомобиля. С видимым облегчением радостно возгласил:
– Ну, Саврасушка, трогай!.. Слава богу, уехали! Истинно сказано: не
бойся гостя сидячего, а бойся гостя стоячего!.. Нас с тобою, Тоадер, ждет
уха у генерала!..
Самый цивильный человек на свете, Шеремет наконец-то подружился с
генералом, с настоящим, а не свадебно-чеховским! Его острый гастрит, который
все время находился на грани перехода в язву (а может быть, уже и перешел в
нее), часто заставлял корчиться от боли, лишь несколько глотков- чистого
спирта малость приглушали эту боль. Генерал, с которым сошелся секретарь
райкома, страдал тем же недугом, и общая беда переносилась немного полегче,
как бы поделенная пополам. Отставной генерал облюбовал себе местечко возле
пруда, который одним своим берегом вдавался в чащу леса, а сам пруд чуть ли
не весь тонул в зарослях камыша и осоки. Таких прудов и озер было много в
Шереметовом царстве-государстве, так же как и в царстве Берендеевом.
Каларашский район холмистый, с резкими перепадами, балками и оврагами, так
что воде было где задержаться и выбор у генерала был большой. Из всех прудов
он отдал предпочтение этому. Помимо воды тут к твоим услугам и лес с его
свежестью, запахами листвы и сушняком для разведения костра и варки ухи.
Алексей Иосифович подробно рассказал мне, откуда пришла к нему эта
дружеская связь с генералом.
Все началось с пионеров и комсомольцев, совершавших поход по следам
героев и боевому пути 95-й Молдавской стрелковой дивизии. Когда у красных
следопытов собралось достаточно материала, в городе был воздвигнут монумент
в честь павших и живых солдат и офицеров этой дивизии. На его открытие были
приглашены ныне здравствующие ее ветераны. Приехавший на
пионерско-комсомольскую "зарницу" будущий приятель Шеремета заявил после
торжеств, что хотел бы на недельку остаться в местах, через которые когда-то
прошел со своим соединением. Хорошо бы, добавил он, прахчнться возле
какого-нибудь водоемчика да порыбачить. Желание боевого военачальника было,
конечно же, с радостью удовлетворено: не нанесет он большого урона рыбному
хозяйству республики своей удочкой, и отдых его в здешних краях более чем
заслуженный. Словом, генерал остался. Облюбовал местечко. Вернулся в
Кишинев. Приехал оттуда уже на своей машине. Поставил брезентовую палатку
под кроной самого большого дуба. Проходит одна неделя, другая, третья, а
палатка стоит себе на одном месте и стоит. Генеральская "Волга" лишь изредка
появлялась у хлебного магазина. Постоит там немного, "заправится" батонами и
"кирпичами" и возвращается к палатке. Алексея Иосифовича это заинтриговало:
уж не обнаружил ли генерал место, неизвестное местным любителям рыбной
ловли? Долго не раздумывая, отправился к генералу с визитом. Застал некогда
грозного вояку за потрошением карасей. Их у него было штук пять-шесть, общим
весом не более полукилограмма. Тут же были приготовлены две луковицы,
несколько морковок, две-три картофелины. Только и всего! Ни красных
помидоров, ни горького перца, ни чесночного настоя - ничего этого не было.
Не было даже соли. И тут выяснилось, что генерал не отдыхал, а лечился.
Организовал себе санаторий на берегу лесного пруда. Начисто отказался от
минеральных вод Железноводска и Моршина. Пользовал себя теплой ушицей. Ухой
без соли, без помидоров, без стручкового перца и чеснока. Уверял при этом,
что рыбий желатин смазывает пораженную язвой слизистую оболочку желудка и
ему, генералу, становится хорошо. К лекарству этому надобно прибавить
тишину, безлюдье, чистый воздух, настоянный на лесных запахах, целебных
самих по себе. Правда, случалось, что старик тосковал в одиночестве. Жена,
сыновья, внуки и внучки остались в Кишиневе. Лишь изредка кто-нибудь из них
наведывался к нему. Что касается досуга, то его у генерала было хоть
отбавляй. У нового товарища, то есть Шеремета, со временем было похуже Как
ни отчитывал, как ни бранил его генерал за нарушение "ушиного режима",
секретарь райкома приезжал к его палатке нерегулярно. Благотворному действию
ухи мешало пристрастие генеральского друга к курению. Поругивал Алексея
Иосифовича за это пристрастие и генерал, и врачи во всех санаториях, в каких
он только побывал. Шеремет выслушивал их, соглашался, что поступает
относительно своего здоровья дурно, отрывал половину сигаретной начинки,
чтобы вдыхать в себя поменьше никотина, носил в кармане мятные конфеты,
надеясь, что они заменят ему курево. Но совсем отказаться от сигарет не мог.
Не мог регулярно наведываться и в генеральский "санаторий". Приезжал туда
лишь в редкие дни, когда его не вызывали в Кишинев на совещания, заседания,
активы и пленумы, коими так богата жизнь руководящих работников. В отличие
от хозяина палатки Шеремет хлебал и уху, и поедал вареных карасей. Ветеран
соблюдал строжайшую диету: ел только юшку с размоченными в ней сухариками,
размоченными настолько, что уха превращалась в рыбную кашицу, которая была
бы впору беззубым сосункам.