Подлеморье. Книга 1
Шрифт:
Ганька сперва увязал свою долю сухарей, а потом, уже сверху, стал приторочивать книжки и тетради, завернутые в далембовую куртку. Вдруг сверток выпал из рук, и книжки рассыпались по камням. Король удивленно посмотрел на Магдауля, потом на Ганьку.
— Э, паря, столько бумаги на пыжи?
Магдауль улыбнулся, подозвал к себе сына. Раскрыл одну из книг, ткнул толстым пальцем.
— Мотри, Король, чо тут баит книга. Ты не знай и я не знай. А Ганька знаит. Но-ка, хубун [54] , читай.
54
Хубун — парнишка.
Ганька бойко прочитал всю страничку. Магдауль улыбался.
Король вытаращил свои насмешливые серые глаза, сбросил шапку, удивленно воскликнул:
— Вот те и дикой тунгус!.. Да ты, паря, где выучился?
— Ванфед Лобанов его учил.
Король нахмурился:
— Шибко-то не возрадуйся, брат.
— Пошто? — удивился Магдауль.
— Эвон, у Ефрема-то Мельникова парень… Я про Кешку баю… Учился тоже у Лобанова и грамоту одолел хорошо, башковитый, чертяка, а вот она, грамота-то, ему не в пользу, а во вред пошла. Спутался с политиками и супротив царя бунтарские речуги перед народом держит. За это в каталаге парень сидел. Слышал: их с Лобановым на каторгу упечь собираются. Хушь и крутит хвостом Ефремка-то, подачки начальству сует, а все тут одно, чует мое сердце, не сдобровать Кешке. Ей-бог, помяни мое слово.
Ничего не ответил другу Волчонок. Тайга перед ним: слава бурхану, оторвался он от всего тяжелого, оторвался… и думать, значит, ни о чем не надо.
А думы, вот они! Не так тяжела поняга. Такую понягу не на горбушках, а впору лишь коню вьюком везти. Думы тяжелы, совсем придавили Магдауля. «Думал: выучится Ганька, тунгусят учить будет. Хорошо. Почему же человеку худо от того, что он выучился читать по знакам на бумаге чужие мысли? Почему моему Ганьке будет худо?.. Почему Кешку люди прочат в тюрьму лишь за то, что он дружит с Ванфедом?
Раньше сам думал: Ванфед человек плохой, раз хулит царя, богачей… сидел за это в тюрьме. Но потом пригляделся: Тудыпка ворует рыбу у рыбаков… Я же ведь не глупая сойка… Эхэ! Нам все же купец дал харчи, одежонку, провиант и завез нас сюда на «огненной» лодке. Это тоже чего-то стоит… Понятно: отдай ему половину соболей. А там-то ведь вода!.. Своя артельная лодка, сгоношили скопом несколько рыбаков, свои сети, почему же половину рыбы отдай даром?.. А сколько муки принимают они! Ветер, дождь хлещет! Лодку, как скорлупку, кидает», — Магдауль поежился, вспомнил, как чуть не утоп. Если б не Цицик! Узнал он ее, беленькую! И тонут же рыбаки немало. А другие снова лезут в море. Ничего не боятся. Давно ль перевернулась лодка, и пять человек как не бывало! Слышали все, как они кричат, бедняги, да разве ночью подойдешь к ним, когда самим погибель уготована тут же… А вот Ванфед с Кешкой добились своего. Хотя и в темном амбаре отсидели… Отменил купец рыбалку из половины. Ох, как были рады все рыбаки! Правда, Ванфеду дня не дали жить в Онгоконе, увезли мужика с собой. Все же ухитрился спросить у Ванфеда: «Ты кто таков? Скажи, пожалуйста, без утайки». Он шепнул одно слово: «большевик». Больше ни о чем и не баяли — рябой не дал. А что это значит? Сгодя несколько дней прислал Лобанов из Баргузина книжки да тетради и велел беречь Ганьку, да еще Веру с дитей.
Тяжело идет Волчонок. Никак не может от жизни своей оторваться. Давит спину поняга. Давят голову мысли. Вот солнце над закатом. Багрово-желтыми стали деревья — это лучи уходящего светила щедро дарят последнюю теплоту тайге и людям.
…— Юрта! — радостно крикнул Король и, охнув, упал на бок.
Сбросив свои поняги, к нему подбежали Волчонок с Ганькой.
— Ой!.. Ой! — стонет Король. — Несите в юрту!.. Ногу, кажись… Ой!.. Ой!..
Магдауль осторожно взял Короля на руки и понес к юрте. А сам охает и жалеет друга. Ганька сморщился, чуть не плачет.
— Здесь посади!.. Ой!.. — стонет Король.
Волчонок осторожно опустил больного у двери юрты.
В следующий миг Король вскочил на ноги и пустился в пляс.
Сначала Волчонок с Ганькой опешили и стояли не шевелясь, а потом давай смеяться над шуткой Короля.
— Ганька, ужин вари! Будем пить! Потчевать хозяев тайги и Николу святого! — Филантий вывязал из поняги топор, Волчонок — тоже, и они пошли готовить дрова.
Тайга улыбалась. У Магдауля все… все думы улетучились вмиг. Вот она, родная!.. Здесь покой!.. Здесь всем хорошо. И у Магдауля на сердце стало легко, и голова не шумит от дум.
— Э-эх, родная ты моя! — поет душа охотника.
Ганька с Королем еще не раз ходили на берег моря. Затащили на свою сайбу [55] все продукты. А Волчонок в это время в горах скрадывал зверя. Сперва нужно мясо упромыслить, а потом можно и за соболем. Горы тихо подставили свои бока увядшей траве, а на нее нападали золотистые и багряные листья с берез и осин. Вдруг раздался громкий призывный рев быка-изюбра. Удивился Волчонок: «Эка, как поздно свадьбует рогаль!» Приложился Волчонок к стволу берданки, вывел тонкий протяжный ответ. Немедленно повторился рев уже в другом месте. Бегает. Матку ищет. Еще раз подал Магдауль голос нежной изюбрихи. Трепетный зов в ответ переполнен любовной страстью. Ближе, ближе!
55
Сайба — кладовая на дереве.
Высоко поднял Магдауль берданку, тщательно приложился губами к стволу ружья, зазвучал по лесу ответный рев истомившейся по любви молодой изюбрихи.
Охотник бесшумной тенью переметнулся в сторону, притаился за толстым стволом могучей лиственницы.
Впереди него треснула сухая веточка, и Магдауль увидел среди деревьев быстро несущегося к нему зверя.
Осторожно передернул затвор берданки охотник, нацелился в то место, где должен появиться изюбр.
В следующий миг громкий выстрел прокатился по тайге и замер где-то в темных падях.
Истомившийся таежный красавец, наверно, даже не успел почувствовать боль — вознесся в царство богини Бугады.
Мясо перетащили к юрте, порезали на тонкие длинные куски, подвесили на гладкие шесты, которые висели на кольях, высотой с Ганькин рост. Под вешалами развели небольшой костер и начали коптить.
Магдауль взвалил на плечо рогатую голову, бросил на ходу Королю.
— Блюди огонь. Я буду дарить богу рога.
— Ладно, иди.
Каменистая тропинка привела Магдауля с Ганькой к могучей лиственнице. Парнишку обуял страх, — разнаряженная разноцветными лоскутьями далембы и сукна, лиственница встретила их каким-то таинственным отрывистым звоном и трескотней. Ганька попятился назад и хотел улизнуть к дяде Королю, но отец предупредил его:
— Не бойся, здесь живет бог леса, он добрый.
Охотник подвел сына ближе к священному дереву и показал на три-четыре пустых жестяных баночки из-под пороха, связки ребер и черепов, развешенные на сучках. Легкий ветерок шевелил их, и они, прикасаясь друг к дружке, издавали звуки, которых испугался Ганька.
Ганька успокоился и стал разглядывать дерево. Кругом по сучьям висели обрывки тканей, пучки волос, мотауз, кусочки кожи, пустые гильзы, монеты — дары многих охотников, которые промышляли здесь в разные времена. Охотники молились богине Бугады и всем лесным богам-духам, просили их, чтоб они послали удачливую охоту, чтоб прочь гнали с ихней тропы болезни и злые напасти.