Подменыш
Шрифт:
Иоанн, увидев это смятение, прикусил губу и решил, что бегут все. Он глубоко вздохнул, твердо намереваясь исполнить данный в душе обет, но тут сбоку промелькнуло что-то светлое. Иоанн обернулся и увидел белое полотнище с вышитым на нем ликом Христа. «Вот с ним пускай и погибну», — промелькнуло в голове, и он, вырвав из рук какого-то совсем молодого воина святую хоругвь, которую тот безропотно отдал, видя, кто перед ним, и высоко подняв ее над головой, медленно двинулся в сторону Царских ворот. Правда, он старался не смотреть вперед, повернувшись в седле и принявшись деятельно распоряжаться — кого и куда послать.
Сопровождавшие его люди вначале старались держаться следом, но Иоанн, гневно нахмурив брови, повелел им спешиваться и выдвигаться вперед. Большая часть дружины тут же выполнила его распоряжение, и давление на татар вновь усилилось.
Те еще отчаянно сопротивлялись, отступали тесно сомкнутым строем к высоким каменным мечетям, где стояло все духовенство, включая верховного имама Кульшерифа. В руках у них тоже поблескивали клинки. И тут, истошно визжа, на ратников стали прыгать, сваливая с коней, черные вонючие люди в странных плащах с яркими заплатами. Поначалу мусульманских «попов» пытались как-то щадить, но, придя к мысли, что тут что-то нечисто, в ожесточении порубили всех до одного.
Попутно один из ударов русского меча безвестного ратника пришелся по Кульшерифу, вспоров ему внутренности, которые тут же вывалились наружу. Имам еще стоял несколько секунд, изумленно взирая на собственные кишки и требуху, после чего, бездыханный, повалился навзничь, и вот уже какая-то бродячая собака вначале осторожно, с опаской, приблизилась к его телу, а затем все смелее и смелее стала пожирать свежее мясцо, урча и давясь заглатываемыми огромными кусками.
О том, что творилось на другой стороны крепости, где был расположен ханский дворец, Иоанну рассказали значительно позже. Поведали и то, как Ядигер, затворившийся внутри, вначале держался, а затем, видя невозможность дальнейшего сопротивления, ринулся в нижнюю часть города, к Збойливым воротам, думая прорваться, но был встречен небольшим русским отрядом под началом князя Курбского — пара сотен воинов, не больше, который пересек дорогу хану и, постепенно отступая, но в то же время затрудняя каждый шаг вперед, дал время остальным, чтобы те, подоспев, ударили в тыл.
Рассказали и то, как Курбский откатился уже до ворот, где ему на выручку подоспело еще несколько сотен, а сзади уже напирало главное войско, и как тогда гонимые и теснимые со всех сторон казанцы, спотыкаясь о трупы своих же воинов, скользя по еще теплой крови, завопили, что хотят вступить в переговоры, после чего бывший там рядом воевода князь Дмитрий Палецкий остановил сечу.
Рассказали, как казанцы выдали Палецкому Ядигера вместе с его ближайшими советниками и как оголтело затем рванулись кто куда, прыгая даже со стен в надежде спастись, бросившись вначале к стану полка правой руки, но там их поджидали две трети всех имеющихся пушек, после чего они метнулись влево.
Поведали и то, как лихо успели сесть на коней юные князья Курбские, Андрей и Роман, с малочисленною дружиною нагнав неприятеля и с разгона ударив по нему.
Но это все было потом, а в горячке боя первой до Иоанна донеслась лишь весть — без подробностей — о том, что татары перемахнули мелкую Казанку и сейчас бегут в сторону болота, норовя укрыться в густом темном лесу за ним. Царь немедленно послал всех, кто оставался у него под рукой, наказав не преследовать, но вновь взять в клещи, что князья Симеон Микулинский, Михайла Васильевич Глинский и боярин Шереметев со своими конными дружинами успешно проделали.
— А как быть с теми, кто кидает сабли на землю? — подскакал к царю разгоряченный боем Воротынский.
— Раньше надо было кидать, — сурово отозвался Иоанн. — Не хочу, чтоб из сего змеиного племени хоть одна былинка проросла. Всех под мечи пускайте, — и, повернувшись к остальным, громко крикнул: — Слышите, кровь нашей погибшей братии вопиет! Всех под мечи!
— А баб и детишков? — уточнил дотошный Милославский.
— Они тут ни при чем и за своих мужиков не в ответе, — передернул плечами царь, понемногу остывая и начиная уже жалеть о своем жестоком приказе. Остановить резню было бы еще не поздно, но как это так — дал повеление, а через миг его отменил?! Нет уж, пусть будет, как сказал.
Глава 11
МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ
Между тем со всех сторон стали съезжаться гонцы, докладывая, что с их конца град очищен полностью, а затем постепенно собрались и воеводы. Одним из первых прискакал князь Михайло Воротынский. Преклонив колено, он устало произнес:
— Радуйся, государь! Победа совершилась — Казань наша. Что повелишь?
— Славить всевышнего, — ответил Иоанн, вновь не найдя ничего более подходящего для ответа.
К тому же все равно требовалось сказать какое-то слово — вон как глядят выжидающе, — но, как назло, ничего в голову не лезло, и тогда, как он обычно и поступал в таких случаях, Иоанн повелел отслужить молебен. Затем он под своим знаменем и собственными руками вместе с духовником водрузил крест и велел поставить церковь во имя Спаса нерукотворного на том самом месте, где стояло царское знамя во время взятия города.
После молебна князь Владимир Андреевич, оглянувшись на собравшихся подле, звонко крикнул во всю глотку:
— Радуйся, царь православный, божией благодатью победивший супостатов! Будь здрав на многие лета на богом дарованном тебе царстве Казанском! — и, на правах двоюродного брата обняв государя, тихонько шепнул ему на ухо: — Осталось тебе, государь, попросить у бога милости, чтоб он дал тебе сыновей — наследников престола.
И что-то недоброе мелькнуло у него во взгляде. Так, на миг, не больше. Но настолько недоброе, что царь успел это уловить.
«Ах ты ж, язви тя в корень, — изумленно подумал Иоанн. — Неужто завидуешь мне, братец?! Хотя да, пока у меня сыновей-то нет, ведь ты ж наследник. Вон оно, стало быть, как…»
Но это была единственная горчинка в минуту сладкого долгожданного торжества победителя и покорителя Казанского царства. Теперь и он мог гордо сказать своим будущим наследникам, что к пышному титлу, кой оставил ему по наследству Василий Иоаннович, и он приложил длань. Разумеется, в сторону его расширения.
Потому вслух ответил миролюбиво и добродушно:
— Бог это совершил твоим, князь Владимир Андреевич, попечением, да всего нашего воинства трудами и всенародною молитвою! — и, обнимая его, в свою очередь, вполголоса заверил: — Нет ничего крепче и надежнее братского пожелания. Оно сыновнему, материнскому да отцовскому равно, так что непременно богу в ушки долетит, и верую, что в это лето моя Анастасия твою Евдокию по наследникам непременно нагонит [109] , а там как знать — может, и обогнать сумеет, — и по тому, как вздрогнули плечи Владимира, понял — в точку попал.
109
Как раз в 1552 году третья жена князя Владимира Андреевича Старицкого Евдокия Александровна (в девичестве Нагая) родила мужу первенца Василия. Правда, мальчику суждено будет пережить невинно убиенного отца всего на пять лет.