Подводная уральская
Шрифт:
Корабль двигался все с той же скоростью, но Федору Силычу Петренко казалось, что «Челябинский комсомолец» пошел быстрее. Письмо о расстрелянной семье набатом ударило в сердце.
Шла вторая половина июня. Два месяца минуло с тех пор, как лодка пустила ко дну фашистское судно. Чем же экипаж занимался все это время?
В мае «Челябинский комсомолец» совершил второй поход. Почти десять дней лодка находилась на боевой позиции в Варангер-фьорде, но так и не встретила противника. Вернулась ни с чем. Однако, когда Хрулев доложил на совещании в бригаде о
— Не огорчайтесь. Все впереди.
Каким он будет, третий поход?
Вот что мучило не только Хрулева и Петренко, но и весь экипаж.
В полночь Петренко вылез на мостик определить местонахождение корабля. Осмотрелся. С трудом нашел Полярную звезду: в бледном небе она то и дело терялась. Сигнальную вахту нес старшина 2-й статьи Евгений Шатов. Наблюдая краешком глаза за Петренко, который уж очень долго смотрел в секстан, стараясь зафиксировать звезду, Шатов несмело кашлянул:
— Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант?
— Бачьте.
— Много ли осталось пути?
— Половина.
— А не меньше? Волна ныне попутная, бьет в корму, — сказал Шатов и тут же пожалел об этом. Петренко сердито заметил:
— Трэба молчати!
И увидев, что Шатов пытается что-то сказать, произнес тоном, не терпящим возражений:
— Довольно балакать!
Помощник командира на «Малютке» выполнял одновременно и обязанности штурмана. В сутки ему много раз приходилось выходить наверх, чтобы определить место, где находится лодка. А потом он тут же нырял в люк. Как-то Шатов сказал ему дружелюбно:
— Вы как поршень.
Петренко в ответ улыбнулся:
— Як поршень и есть: ввирх, вныз.
Тем не менее заниматься посторонними разговорами на вахте он не разрешал никому, в том числе и Шатову, который был не против «потравить».
Петренко стал спускаться по трапу, держа в руке секстан с такой осторожностью, будто нес хрустальную вазу, которая может разбиться при малейшем ударе о металл.
До берега оставалось еще десять-двенадцать миль. На расстоянии трех-пяти миль вдоль берега тянулось минное поле. «Челябинский комсомолец» стал осторожно курсировать вдоль зловещей кромки, стараясь найти безопасное для прохода место.
«Эх, если бы из базы или в базу шло какое-либо судно! — с досадой думал Хрулев. — Вслед за ним можно бы спокойно форсировать минное заграждение».
Судов, к сожалению не было, сколько их ни ожидали.
Целый день «Малютка» вела разведку района. В полночь она погрузилась и на предельной глубине направилась к берегу. Хрулев спустился в центральный пост, включил переговорное устройство, объявил:
— Форсируем минное поле.
Затем он приказал всему экипажу внимательно прислушиваться к забортным шумам.
Прошел час. Лодка благополучно избегала минрепов. От мин, поставленных в шахматном порядке в несколько ярусов по глубине, шел к якорям вниз стальной трос, именуемый минрепом. Лодка, задев его, тащит за собой, а тот — мину. Достаточно мине слегка коснуться корпуса лодки, как последует взрыв. А это — конец.
Из торпедного отсека донесся голос Русскова:
— Слышу скрежет. Минреп по левому борту!
Надо во что бы то ни стало освободиться от стального троса. Вот уже и в центральном посту слышен его «скрипучий голос»: словно кто рвет тебе душу. Хрулев подал необходимые команды, боцман Дьячков чуть-чуть переложил штурвал вертикального руля и стоит, весь превратившись в слух. Но вот из его груди вырвался вздох облегчения. Минреп, проскрежетав до кормы, сорвался.
Два часа преодолевала лодка минное поле. Два часа с перерывами, то с правого, то с левого борта слышался зловещий скрежет, леденящий кровь. Наконец все стихло. По всем расчетам «Малютка» миновала минное заграждение, однако какое-то время она продолжала все так же осторожно двигаться вперед. Прошло еще двадцать минут. Ни одного касания. Потом, соблюдая все меры предосторожности, лодка всплыла на перископную глубину.
И опять потянулись томительные часы. «Малютка» медленно двигалась вдоль берега, на мгновение поднимая перископ. В сумерках она всплывала. Тогда несли сигнальную вахту. И вот однажды вечером вахтенный старшина 1-й статьи Иван Овсянников доложил с мостика:
— Вижу катер! Курсовой… Дистанция…
— Все вниз! — приказал командир и, когда Овсянников скатился по трапу, скомандовал:
— Срочное погружение!
Через некоторое время Хрулев поднял перископ и вздохнул, словно охотник при виде уток, плывущих по озеру. За катером, идущим несколько мористей, шел транспорт.
— Боевая тревога!
На лодке установилась такая же напряженная и чуткая тишина, какая была два месяца назад, когда М-105 выходила в свою первую атаку. Она и на этот раз, казалось, не торопилась, подворачивала то вправо, то влево. Наконец, прозвучали команды: «Аппараты — товсь!», а через две секунды: «Пли!»
В торпедный аппарат из-под боевого клапана стремительно ворвалась тугая струя сжатого воздуха. Командир опустил перископ. Толчок, еще толчок.
— Торпеды вышли! — доложил Руссков.
Освободившись от грозного груза, лодка стремится вверх. Голубев строго смотрит на Дьячкова. Боцман уже успел переложить рули чуть ли не полностью на погружение и поторапливает трюмного машиниста Николая Господченко. Тот заполняет цистерну быстрого погружения и принимает воду в носовую — дифферентную. Хрулев увеличивает обороты, разворачивается на глубине.
Взрывов пока не слышно.
«Только бы враг не заметил белого следа торпед, — думает Хрулев. — Отвернет, и они пройдут мимо».
Стрелка отстукивает секунды. Вот и расчетная цифра. Пора бы!
Наконец донеслись два глухих взрыва. Хотелось уйти сразу как можно дальше. Место, откуда лодка дала залп, противник мог засечь.
И в самом деле, Демьяненко доложил, что с левого борта — курсовой сорок — шум винтов, пеленг быстро меняется на нос. Противолодочный корабль заходит в атаку. И не один.