Поэты 1880–1890-х годов

Мережковский Дмитрий Сергеевич

63. ДОН КИХОТ

Шлем — надтреснутое блюдо, Щит — картонный, панцирь жалкий. В стременах висят, качаясь, Ноги тощие, как палки. Для него хромая кляча — Конь могучий Росинанта, Эти мельничные крылья — Руки мощного гиганта. Видит он в таверне грязной Роскошь царского чертога, Слышит в дудке свинопаса Звук серебряного рога. Санчо Панса едет рядом; Гордый вид его серьезен: Как прилично копьеносцу, Он величествен и грозен. В красной юбке, в пятнах дегтя, Там, над кучами навоза,— Эта царственная дама — Дульцинея де Тобозо… Страстно, с юношеским жаром Он в толпе крестьян голодных, Вместо хлеба, рассыпает Перлы мыслей благородных: «Люди добрые, ликуйте, Наступает праздник вечный: Мир не солнцем озарится, А любовью бесконечной… Будут все равны; друг друга Перестанут ненавидеть; Ни алькады, ни бароны Не посмеют вас обидеть. Пойте, братья, гимн победный! Этот меч несет свободу, Справедливость и возмездье Угнетенному народу!» Из приходской школы дети Выбегают, бросив книжки, И хохочут, и кидают Грязью в рыцаря мальчишки. Аплодируя, как зритель, Жирный лавочник смеется; На крыльце своем трактирщик Весь от хохота трясется. И почтенный патер смотрит, Изумлением объятый, И громит безумье века Он латинскою цитатой. Из окна глядит цирюльник, Он прервал свою работу, И с восторгом машет бритвой, И кричит он Дон Кихоту: «Благороднейший из смертных, Я желаю вам успеха!..» И не в силах кончить фразы, Задыхается от смеха. Он не чувствует, не видит Ни насмешек, ни презренья; Кроткий лик его так светел, Очи — полны вдохновенья. Он смешон, но сколько детской Доброты в улыбке нежной, И в лице, простом и бледном, Сколько веры безмятежной! И любовь и вера святы, Этой верою согреты Все великие безумцы, Все пророки и поэты! 1887

64–65. ДВЕ ПЕСНИ ШУТА

1. «Если б капля водяная…»

Если б капля водяная Думала, как ты, В час урочный упадая С неба на цветы, И она бы говорила: «Не бессмысленная сила Управляет мной. По моей свободной воле Я на жаждущее поле Упаду росой!» Но ничто во всей природе Не мечтает о свободе, И судьбе слепой Всё покорно — влага, пламень, Птицы, звери, мертвый камень; Только весь свой век О неведомом тоскует И на рабство негодует Гордый человек. Но увы! лишь те блаженны, Сердцем чисты те, Кто беспечны и смиренны В детской простоте. Нас, глупцов, природа любит, И ласкает, и голубит, Мы без дум живем, Без борьбы, послушны року, Вниз по вечному потоку, Как цветы, плывем.

2. «То не в поле головки сбивает дитя…»

То не в поле головки сбивает дитя С одуванчиков белых, играя,— То короны и митры сметает, шутя, Всемогущая Смерть, пролетая. Смерть приходит к шуту: «Собирайся, Дурак, Я возьму и тебя в мою ношу, И к венцам и тиарам твой пестрый колпак В мою общую сумку я брошу». Но, как векша, горбун ей на плечи вскочил, И колотит он Смерть погремушкой, По костлявому черепу бьет что есть сил И смеется над бедной старушкой. Стонет жалобно Смерть: «Ой, голубчик, постой!» Но герой наш уняться не хочет; Как солдат в барабан, бьет он в череп пустой, И кричит, и безумно хохочет: «Не хочу умирать, не боюсь я тебя! Жизнь, и солнце, и смех всей душою любя, Буду жить-поживать, припевая: Гром побед отзвучит, красота отцветет, Но дурак никогда и нигде не умрет,— Но бессмертна лишь глупость людская!» 1887

66. «Летние, душные ночи…»

Летние, душные ночи Мучат тоскою, веют безумною страстью, Бледные, звездные очи Дышат восторгом и непонятною властью. С колосом колос в тревоге Шепчет о чем-то, шепчет и вдруг умолкает, Белую пыль на дороге Ветер спросонок в мертвом затишье вздымает. Ярче, всё ярче зарница, На горизонте тучи пожаром объяты, Сердце горит и томится, Дальнего грома ближе, всё ближе раскаты… 1888

67. «Дома и призраки людей…»

Дома и призраки людей — Всё в дымку ровную сливалось, И даже пламя фонарей В тумане мертвом задыхалось. И мимо каменных громад Куда-то люди торопливо, Как тени бледные, скользят, И сам иду я молчаливо, Куда — не знаю, как во сне, Иду, иду, и мнится мне, Что вот сейчас я, утомленный, Умру, как пламя фонарей, Как бледный призрак, порожденный Туманом северных ночей. 1889

68. ОДИНОЧЕСТВО

Поверь мне, люди не поймут Твоей души до дна!.. Как полон влагою сосуд,— Она тоской полна. Когда ты с другом плачешь — знай, Сумеешь, может быть, Лишь две-три капли через край Той чаши перелить. Но вечно дремлет в тишине, Вдали от всех друзей, Что там, на дне, на самом дне Больной души твоей. Чужое сердце — мир чужой, И нет к нему пути! В него и любящей душой Не можем мы войти. И что-то есть, что глубоко Горит в твоих глазах И от меня так далеко, Как звезды в небесах… В своей тюрьме — в себе самом — Ты, бедный человек, В любви, и в дружбе, и во всем Один, один навек!.. 1890

69. <ЛИРИЧЕСКОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ ИЗ ПОЭМЫ «СМЕРТЬ»>

О век могучий, век суровый Железа, денег и машин, Твой дух промышленно-торговый Царит, как полный властелин. Ты начертал рукой кровавой На всех знаменах: «В силе — право!» И скорбь пророков и певцов, Святую жажду новой веры Ты осмеял, как бред глупцов, О век наш будничный и серый! Расчет и польза — твой кумир, Тобою властвует банкир, Газет, реклам бумажный ворох, Недуг безверья и тоски, И к людям ненависть, и порох, И броненосцы, и штыки. Но ведь не пушки, не твердыни, Не крик газет тебя доныне Спасает, русская земля! Спасают те, кто в наше время В родные, бедные поля Кидают вечной правды семя, Чье сердце жалостью полно, — Без них бы мир погиб давно!.. Кладите рельсы, шахты ройте, Смирите ярость волн морских, Пустыни вечные покройте Сетями проволок стальных И дерзко вешайте над бездной Дугою легкой мост железный, Зажгите в ваших городах Молниеносные лампады, — Но если нет любви в сердцах — Ни в чем не будет вам отрады! Но если в людях бога нет — Настанет ночь, померкнет свет… ………………………………… ………………………………… Как в древних стенах Колизея Теперь шумит лишь ветер, вея, Растет репейник и полынь,— Так наши гордые столицы И мрамор сумрачных твердынь — Исчезнет всё, как луч зарницы, Чуть озарившей небосклон, Пройдет — как звук, как тень, как сон! О, трудно жить во тьме могильной, Среди безвыходной тоски! За пессимизм, за плач бессильный Нас укоряют старики; Но в прошлом есть у вас родное, Навеки сердцу дорогое. Мы — дети горестных времен. Мы — дети мрака и безверья! Хоть на мгновенье озарен Ваш лик был солнцем у преддверья Счастливых дней… Но свет погас, — Нет даже прошлого у нас! Вы жили, вы стремились к цели, А мы томимся, не живем, Не видя солнца с колыбели!.. Разуверение во всем Вы нам оставили в наследство. И было горько наше детство! Мы гибнем и стремимся к ней, К земле родимой, на свободу, — Цветы, лишенные корней, Цветы, опущенные в воду,— Объяты сумраком ночным, Мы умираем и молчим!.. Мы бесконечно одиноки, Богов покинутых жрецы. Грядите, новые пророки! Грядите, вещие певцы, Еще неведомые миру! И отдадим мы нашу лиру Тебе, божественный поэт… На глас твой первые ответим, Улыбкой первой твой рассвет, О Солнце будущего, встретим И в блеске утреннем твоем, Тебя приветствуя, умрем! «Salutant, Caesar Imperator, Те morituri» [31] . Весь наш род, Как на арене гладиатор, Пред новым веком смерти ждет. Мы гибнем жертвой искупленья. Придут иные поколенья, Но в оный день пред их судом Да не падут на нас проклятья: Вы только вспомните о том, Как много мы страдали, братья! Грядущей веры новый свет, Тебе от гибнущих — привет! <1891>

31

Идущие на смерть приветствуют тебя, император Цезарь! (Лат.). — Ред.

70. ВОЗВРАЩЕНИЕ

О березы, даль немая, Грустные поля… Это ты — моя родная, Бедная земля! Непокорный сын, к чужбине, К воле я ушел, Но и там в моей кручине Я тебя нашел. Там, у моря голубого, У чужих людей, Полюбил тебя я снова И еще сильней. Нет! Не может об отчизне Сердце позабыть, Край родной, мне мало жизни, Чтоб тебя любить!.. Теплый вечер догорает, Полный тихих грез, Но заря не умирает Меж ветвей берез. Милый край, с улыбкой ясной Я умру, как жил, Только б знать, что не напрасно Я тебя любил! Конец 1891

71. ПАРКИ

Будь что будет — всё равно. Парки дряхлые, прядите Жизни спутанные нити, Ты шуми, веретено. Всё наскучило давно Трем богиням, вещим пряхам: Было прахом, будет прахом,— Ты шуми, веретено. Нити вечные судьбы Тянут парки из кудели, Без начала и без цели. Не склоняют их мольбы, Не пленяет красота: Головой они качают, Правду горькую вещают Их поблеклые уста. Мы же лгать обречены: Роковым узлом от века В слабом сердце человека Правда с ложью сплетены. Лишь уста открою — лгу, Я рассечь узлов не смею, А распутать не умею, Покориться не могу. Лгу, чтоб верить, чтобы жить, И во лжи моей тоскую. Пусть же петлю роковую, Жизни спутанную нить, Цепи рабства и любви,— Всё, пред чем я полон страхом, — Рассекут единым взмахом, Парка, ножницы твои! <1892>

72. ЮВЕНАЛ О ДРЕВНЕМ РИМЕ

Сердце наше огрубело. Хоть к свободе не привык, По кощунствует он смело, Лживый, рабский наш язык. Мы смиренны, бог свидетель! Скучен подвиг, скучен грех. Трусость — наша добродетель, Наша мудрость — жалкий смех. Но, смеясь над целым миром, Только сильных мира чтим, Перед мерзостным кумиром На коленях мы стоим. Мы послушны, мы незлобны… Что же нет награды нам? Наши празднества подобны Погребальным торжествам. Не хотим или не смеем? Почему так скучно жить? Или, мертвые, умеем Только мертвых хоронить? Кто был счастлив? Кто был молод? Где веселье? Где любовь? Вечный мрак и вечный холод… Влага Леты — наша кровь. Братьев гибнущих мы видим, Сами гибнем без борьбы. Мы друг друга ненавидим И боимся, как рабы. Пред таким позорным веком И среди таких людей — Стыдно быть мне человеком, Сыном родины моей! <1893>