Город полуночной грезой объят;Точно дыхание спящей земли,Струны воздушные тихо звенят Где-то вдали..Точно в аккорд мелодичный слилисьОтзвуки в вечность ушедшего дня…Кто-то мне шепчет как будто: «Молись, Друг, за меня..Я истомился в чаду суеты,Скинуть не в силах я бремя забот,Скорбь тяжелее могильной плиты Сердце гнетет.День пережитый прошел без следа,Нечем в молитве его помянуть…Больно без милого сердцу труда Жить как-нибудь.Плакать — нет слез, и молиться — нет слов.Друг, если можешь, поплачь за меняИ помяни на молитве рабов Праздного дня!»1887
88. «Как пламя дальнего кадила…»
Как пламя дальнего кадила,Закат горел и догорал…Ты равнодушно уходила,Я изнывал, я умирал…И догорел костер небесный,И отзвучали струны дня,И ты, как день, ушла прелестнойИ
странно чуждой для меня.Зажгутся вновь огни закатаИ зорь прозрачных янтари,Лишь зорям счастья — нет возврата,Ночам сердечным — нет зари!1887
Луна, как факел, осветила Безмолвный сад;В лазури звездные кадила Чуть-чуть дрожат…В ограде звякнула калитка, Шуршит сирень,И молодая кармелитка Скользит, как тень.Трепещет грудь под рясой черной, Раскрыт клобук,И четки змейкою проворной Ползут из рук.Вдохнул ей замысел греховный Учитель зла…«Ты звал меня, отец духовный,— И я пришла».Но, вместо страстного объятья, Сердечных слов,Над ней раздалися проклятья И звон оков.«Покайся, грешная черница! Забывши стыд,Ты не монахиня — блудница, Твой грех открыт!Тебе — костер, тебе — отрава И мрак могил…Я искусил тебя лукаво — Но искусил».Она трепещет в смертном страхе, Звучат ключи.Идут суровые монахи, Как палачи.Упали темные одежды, Обнажена,Без покаянья, без надежды Стоит она…Судья с пергаментного свитка Сорвал печать,—И услыхала кармелитка: «Замуровать!»И скрылась тайна в темной нише, Исчез тайник,И замирал всё тише, тише Предсмертный крик.Октябрь 1887
40
Кармелитка — монахиня католического ордена. Явления, подобные описанному в этом стихотворении, конечно, давно уже отошли в область исторического, почти легендарного прошлого.
Затмился день. Ночная мгла,Как паутина, облеглаВсе очертанья… АмстердамБезмолвен, пуст, как людный храм,Когда обедня отошла,—И небо куполом над нимСияет бледно-голубым…С террасы низкой в темный сад,Глубокой думою объят,Выходит юноша… КругомЛьют гиацинты аромат,В аллеях тополи шумятИ точно сыплют серебром…Но бледный юноша идетТак ровно, медленно вперед —И, только выйдя из ворот.Последний взгляд, прощальный взглядБросает горестно назад…Как догоревшая звездаС зарею гаснет без следа,Так в сердце гаснет у негоСвятое чувство… БожествоСамо низвергнуло себя,Само алтарь разбило свой,И, всё минувшее губя,Слилось со тьмою вековой…Как обманулся он, любя!Пред кем клонил свое чело!..Но солнце разума взошло,И смолкло сердце… Мощный умРазгонит тень печальных дум,И свет обманчивый любвиВ сияньи радостной зариЗатмится скоро навсегда…Так догоревшая звездаС зарею гаснет без следа…И бросил он последний взглядНа этот дом, на этот сад,Где столько радостных минутДано Олимпией ему…Как увлекал их общий труд,Отрадный сердцу и уму!Как звучен был в ее устахЛатинский стих, певучий стих!..В очах, как небо голубых,Сквозила мысль… И он в мечтах,В мечтах полуночных своихЕе так нежно называл —Своей подругой… Он мечталПо жизни тесному путиЕе любовно повести,—Но счастья пенистый бокалИз рук невыпитым упал…Богач пустой, голландский Крез,Пленился нежной красотой, —И дождь рассыпал золотойУ ног прелестной, как Зевес…И, как Даная смущена,Позорный дар взяла она,—Как дар, ниспосланный с небес…Невольный зритель, в этот мигОн бездну горести постиг,И всё доступное умуПонятным сделалось ему…Бессильным юношей входилОн так недавно в этот дом, —Но вышел мыслящим бойцомИ взрослым мужем, полным сил…И, взор глубокий отвративОт стен, где юности веснаНавеки им погребена,Пошел он вдаль, как на призывНезримых гениев. И в нем,Как будто выжжена огнем,Блеснула мысль — и думал он:«К чему бесцельный, жалкий стон,К чему бессилия печатьНа тех, кто в силах — понимать!»И тихо взор он опустил…Он понял всё — и всё простил.Май 1888
41
У амстердамского врача Фан ден Энде была дочь Олимпия — красивая девушка, хорошо владевшая латинским языком. Сохранилась легенда, что Спиноза, пожелав научиться этому языку, одно время был ее ревностным учеником и… поклонником. Расчетливая девушка предпочла, однако, стыдливому и робкому философу богатства молодого гамбургского купца Керкеринга, умевшего подкреплять свои притязания жемчужными ожерельями, кольцами и другими соблазнами.
42
Не смеяться, не плакать, но понимать. Спиноза (лат.). — Ред.
91. «Бледнеют полночные тени…»
Бледнеют полночные тени;Я в комнату тихо вошел…Букет из лиловой сирениПоставил мне кто-то на стол.Вокруг всё полно ароматомВесенних, душистых цветов, —И в сердце, волненьем объятом,Слагается песня без слов.Какой-то мелодией дивнойДуша молодая полна,—И слышится голос призывный,И манит меня из окна…Я знаю, ты спишь, дорогая,Но слышится все-таки мне,Как, имя мое называя,Уста твои шепчут во сне…Во сне ты цветы мне бросаешь,Так сладко волнуется грудь,—Ты нежно меня призываешь,И хочешь меня оттолкнуть…Томительно радостны грезы,Ты вся — вдохновенье любви,И льются счастливые слезыНа белые руки твои…Но завтра, я знаю, суровоТы будешь себя упрекать,—И к вечеру влюбишься снова,А утром разлюбишь опять!1888
92. «Не знаю почему — недвижная природа…»
Не знаю почему — недвижная природаМне кажется подчас так явственно живой,Как будто дышит всё — от облачного свода До травки полевой.В раскатах вешних бурь мне слышатся угрозы,В прибое мощных волн — напевы божества,И в эхо — чей-то стон, и в шелесте березы — Влюбленные слова.И, мнится, небеса, созвездия и скалыМечтательно грустят и молятся, как я,И грезят ландышей склоненные бокалы О тайнах бытия…1888
93. ОТШЕЛЬНИК
Набросок
В бору ароматном, где сосны и ельникСплотилися тесно в зеленый плетень,Где дятел стучит и блуждает олень,От грешного мира спасался отшельник.И вот омрачила предсмертная тень Черты изможденного лика…И старец воскликнул: «Господь мой, владыкаНезримых и зримых пространств и миров,Прими мою душу и бренный покров, На ней тяготевший, как цепи!Я в жизни томился, как в сумрачном склепе,Я жаждал безумно грядущей зари,Покинул людей и твои алтари,И всё, что к земному меня привлекало…Но истины сердце напрасно алкало:Во мраке я жил и во мраке умру…И совесть мою, как змеиное жало,Язвит сожаление… В темном боруЯ был равнодушен к земному добру;Мирские тревоги, мирские печалиСмиренной молитвы моей не смущали,Я духом стремился в небесную даль, —И вот, у могилы, чего-то мне жаль, О чем-то былом я тоскую!..О боже, ты пенишь пучину морскуюИ вновь превращаешь в зеркальную гладь,—Верни же твой мир и твою благодать Душе, омраченной сомненьем!Легко умереть, тяжело умирать…О боже, овей мою душу забвеньемИ в очи мне славой твоею блесни,Зажги на мгновенье святые огни, Огни вековечного света…»Но сумрачно в келье… Послышался где-тоДвух сов заунывный, глухой переклик…И старец с мольбою к святыне приник — И не было старцу ответа…1889
94. «Когда, приникнув к изголовью…»
Когда, приникнув к изголовью,Твой взор печальный я ловлю,Ты говоришь, что я люблюКакой-то странною любовью.Ты говоришь, что я не весьВ порывах нежности и страсти,Что я иной покорен властиИ что мечты мои не здесь…Права ли ты? Я сам не знаю,Но может быть, что ты права…В тебе, мой друг, я созерцаюКак будто отблеск божества.В тебе люблю я отраженьеСквозящей в мире красоты,И молодое вдохновенье,И вдохновенные мечты…1889
95. «Смеркается. Тихо. Ни песен, ни шума…»
Смеркается. Тихо. Ни песен, ни шума…Всё замерло в чаще; вокруг разлитаКакая-то полная дум красота, Какая-то стройная дума…Всё будто бы грезит — не смутными снами,А странным, прозрачным подобием сна,—И кажется мне, что сама тишина Трепещет немыми струнами…Гляжу и любуюсь… И, мнится, готоваПрирода поведать мне тайну свою, —И я, как влюбленный, пред нею стою И жду вдохновенного слова…Но тихо, как прежде, в дубраве угрюмой,И тщетно стараюсь я в звуки облечьЕе вековечную, стройную речь С ее величавою думой…1889
96. «Всё движется стройно: плывут облака…»
Всё движется стройно: плывут облака,Колеблется небо… Ладьей мировою,Как парусом белым, как легкой ладьею, Незримая правит рука…Вселенная движется… Звезд вереницыСвершают намеченный богом полет,И солнца, вращаясь, стремятся вперед, Как оси одной колесницы…Сменяются ровно прилив и отлив,И волны седые в бушующем море,И ранние зори, и поздние зори, И жатвы возделанных нив…Один человек в бесконечной тревогеВозводит без устали призрачный храм,И вечно стремится к священным дарам,— И вечно стоит на пороге…1889