Поэты 1880–1890-х годов

Мережковский Дмитрий Сергеевич

341. «И осень уж давно, а дни еще румяны…»

И осень уж давно, а дни еще румяны, Как раннею весной. Морозит по утрам, И легкой дымкою молочные туманы Ползут по убранным полям; Они задернули увядшие равнины И матовую гладь безжизненных озер; Одни лишь озими оазами в пустыне Блестят, как бархатный ковер, Да лес, пурпуровой и желтою листвою Расцвеченный, горит при солнечных лучах. Над ним грачи кричат с досадной суетою И ястреб реет в облаках. Лесной опушкою рассеянно бреду я. Вдруг вальдшнеп выпорхнул почти что из-под ног И меж ветвей, хрипя, исчез из глаз… Тоскуя, Тихонько шепчется с осиной ветерок, Как бы прощается… За дальнею горою Погас последний луч… Вечерняя звезда Свечой затеплилась… Всё дышит тишиною… О, в этот мирный

час усталою душою С природой слиться б я хотел, как никогда! <1898>

342. СУМЕРКИ

Еще на небе ночь огней не зажигает, А гомон стад умолк. Прощальным вздохом дня Вечерняя заря туманится и тает… И долго в тишине, отчетливо звеня, Дрожит и носится протяжный оклик женский, Оборванная песнь и ржание коня, Собачий лай и скрип калитки деревенской. Но с первою звездой за звуком гаснет звук, И с тьмою тишина плывет, чаруя землю. Неведомой тоской душа полна… И вдруг Я замер, затаил дыхание и внемлю: В вечернем воздухе, дрожащем, как струна, Волнуя, радуя и что-то обещая, Бубенчик прозвенел. Всплеснулась тишина. Клубится пыль вдали, и тройка удалая, Как смелый барельеф чугунный, в полутьме На фоне золотом застыла на холме. Сюда?! Сюда?.. Увы, промчались кони мимо, И только пыли столб, теряющийся звон Да сердца быстрый стук твердят неумолимо, Что то был не мираж, не грезы и не сон, <1898>

343. «Нет, не просите у певца…»

Нет, не просите у певца Могучих песен ободрения, Когда вокруг него сердца Изнемогают от мученья, Когда, ни в чем не находя Для чувств возвышенных исхода, Толпа напрасно ждет вождя, Борцов напрасно ждет свобода. И не корите вы с тоской Его в покорности бесплодной: В страданьях он, как ключ с рекой, С душой сливается народной. И если стоном, полным мук, Прорвется песнь его из груди, За вас рыдает он, как друг, За вас, измученные люди! <1898>

344. ПРИВЕТ

Вновь к тебе пришел я, море, В сердце, в мыслях и во взоре Истомленный, я принес Тяжкий груз людских страданий, Эхо горестных рыданий, Яд невыплаканных слез. Как свое дитя больное, Успокой меня, родное… Всю тоску моей души На волнах своих размыкай И мелодиею дикой Вопли сердца заглуши! <1898>

345. СТРАХ

Ночь. Ненастная ночь… Веет холодом мрак. В сердце ужас вползает змеею: Точно встал за спиною неведомый враг И грозит мне костлявой рукою. Острый ветер шумит в обнаженном саду. Злобно хмурое небо беззвездно, И деревья, качаясь, как будто в бреду, Шепчут что-то безумно и грозно. Старый сад мой, скажи мне, скажи мне: о чем В эту ночь ты шумишь так уныло? Бурный ветер, поведай, что в мире земном Твой тоскующий дух возмутило?.. Как скелеты, деревья гремят в тишине… Ветер всё безнадежнее стонет: Точно горем грозит неизведанным мне, Точно всё мое счастье хоронит. Чу… Стучатся… Кто там?.. На вопрос мой в ответ Ночь шепнула зловещее что-то И взглянула в окно… В небе звездочки нет, А в душе моей — страх без отчета! <1898>

346. «Заплутался я в потемках, затерялся…»

Заплутался я в потемках, затерялся. Я дороженьки искал, не доискался. Погубил я даром время лишь да силу. Обступили меня чудища лесные, Охватили меня ужасы ночные… Убежать бы! Убежать бы, хоть в могилу. Я глаза свои зажмурил, чтоб не видеть. Я закрыл руками уши, чтоб не слышать. А лесной проклятой погани неймется: Пуще дразнит, пуще давит и пугает, Диким полчищем всё ближе обступает; Свист да хохот неотвязней раздается. Но просить у них пощады я не стану. Лучше грудью упаду я на поляну, Обниму я землю-матушку руками, Стисну сердце я печалью, как тисками, — Пусть деревья в диком ужасе вздыхают, Меня заживо листвою засыпают. <1898>

347. «Отгремели в дымных тучах разыгравшиеся громы…»

Отгремели в дымных тучах разыгравшиеся громы, Отблистали молний жгучих быстролетные изломы, Вырывайся, как лава, струйкой яркою, нежданно Из расщелин и из трещин огнедышащих вулкана; И весенний дождь веселый голубыми полосами Пал на нивы и на долы, окаймленные лесами, Пал счастливыми слезами первой страсти, вешней страсти, У которой все богатства, вся вселенная во власти. Зашептался, засмеялся дождь в саду моем зеленом, Каждый листик отозвался вздохом, трепетом иль звоном… Сад стоял в цвету, подобно новобрачной у порога, Осыпаемый, как хмелем, благодатью щедрой бога. Дождь прошел с улыбкой вешней. Сад умолк и притаился, Точно он душой безгрешной благодарственно молился, И по небу, из-за тучи с серебристыми краями, Еле спрятанное солнце разбежалося лучами. <1898>

348. СЕРДЦЕ ПОЭТА

Колокол — сердце поэта, Колокол наш вечевой. Не пропадет без ответа Звон его властно-живой. Всем, кто неправдой унижен, Всем, кто сильнейшим обижен, Голос дарует он свой. Ночью уснувших он будит, Если им гибель грозит, Злых беспощадно осудит, Добрым любовь возвестит. Всем, и богатым и бедным, Звоном торжественно-медным Он равномерно гудит. Путник с дороги собьется, Всадник погубит коня,— Всем он, гудя, отзовется, Всех ободрит он, звеня. Колокол звоном отрадным Страшен лишь хищникам жадным, Совам, боящимся дня. В дни треволнений народных, В дни неудач и утрат В звуках его благородных Мир и надежды звучат: Весть, что погибнут обманы, Знак, что исчезнут туманы, Снова лучи заблестят. Если же праздник настанет, Праздник любви и труда, Колокол радостно грянет Гимном весне, и тогда Эхом земля его встретит, Каждый цветочек ответит, Каждая в небе звезда. Песня — пестунья народа, Песня — его часовой. На голос песни свобода Шествует смелой стопой. Песнь — это музыка света… Колокол — сердце поэта, Колокол наш вечевой. <1898>

349. О, УМЧИ МЕНЯ ВДАЛЬ!

О, умчи меня вдаль, в горы, в горы с собой, Где сверкают снега, как земной ореол, Где, стрелою пронзая простор голубой, Расправляет звенящие крылья орел; Где земля уж не прах, где не тронет меня Голос света, пустой, как глупцов суета, Где, сильна и горда, не паду я, стеня, Под тяжелою ношей земного креста. О, умчи меня вдаль, чтоб могла я тебя Без боязни любить там, где ветры — цари, Средь цикламен и сосен косматых, любя, Напоить тебя лаской нежнее зари. Здесь туман тяготеет над сердцем моим, Здесь поэзия гибнет на ржавых полях. В горы, в горы умчи, к небесам голубым, Где безмолвная вечность стоит на часах. Между 1896 и 1898

350. ПУСТЫНЯ

Пустыня мертвая пылает, но не дышит. Блестит сухой песок, как желтая парча, И даль небес желта и так же горяча; Мираж струится в ней и сказки жизни пишет. Такая тишина, что, мнится, ухо слышит Движенье облака, дрожание луча. Во сне бредет верблюд, как будто зной влача, И всадника в седле размеренно колышет. Порою на пути, обмытые песком, Белеют путников покинутые кости И сердцу говорят беззвучным языком: «О бедный пилигрим! Твой путь и нам знаком: Ты кровью истекал, ты слезы лил тайком. Добро пожаловать к твоим собратьям в гости». <1903>