Поэты 1880–1890-х годов

Мережковский Дмитрий Сергеевич

381. МИКУЛА

Песня о старом богатыре

СКАЗ ПЕРВЫЙ

Стародавние былины, Песни родины моей! Породили вас равнины, Горы, долы, даль полей. Ширь, размах, захват глубокий — Всё звучит в вас, всё поет, Как в забытый край далекий — В глубь былых веков зовет… Песнотворцев древних ладом Убаюкивает слух, Дышит зноем, веет хладом Струн гусельных русский дух. Вижу я: седое время Восстает в лучах зари; Вижу — едут, стремя в стремя, О конь конь, богатыри. Шишаки, щиты, кольчуги, Шестоперы, кистени, Самострелы, шелепуги, Копий лес… В его тени — Волх Всеславьевич с Добрыней, Ставр, Поток, Алеша млад, Стар Илья — седой, что иней, Всем хоробрым — старший брат; А за ним — еще, еще там Богатырь с богатырем; Все стоят стеной-оплотом Перед вражьим рубежом. Словно сталь — несокрушимый, Окрыленный духом строи… Кто же в нем из всех любимый Богатырь заветный мой?!.

СКАЗ ВТОРОЙ

С непокрытой головою И с распахнутой душой — Он встает передо мною Из-за дали вековой. Вон он — мощный и счастливый Сын деревни и полей! Ветерок, летя над нивой, Треплет шелк его кудрей… Нет копья, меча-булата, Каленых-пернатых стрел; И без них бы супостата Наземь грянуть он сумел,— Да, о том не помышляя, Знай свершает подвиг свой, Сам-друг с лошадью шагая За кленовою сохой. Пашет он, каменья, корни Выворачивая прочь; Что ни шаг — идет проворней, Могутнеет сила-мочь. Посвист пахаря в далеком Слышен во поле кругом; Не окинуть сразу оком Новь, им вспаханную днем! А сохи его кленовой Не взяла и Вольги рать; Сумки ратая холщовой Святогор не смог поднять! Не живал он в неге-холе Княженецкого кремля,— Нет, Микулу в чистом поле Любит Мать Сыра Земля…

СКАЗ ТРЕТИЙ

Мать Земля Микулу любит, До сих пор Микула жив, И ничто его не сгубит Посреди родимых нив. День за днем и год за годом Он крестьянствует века, Ухмыляется невзгодам, Счастлив счастьем бедняка. И зимой теплы полати, Коль не пусто в закромах; Светит свет и в дымной хате, Просвет есть и в черных днях! День красён: пирушки правит, Мужиков зовет на пир; И Микулу-света славит По Руси крещеный мир. Чуть весна на двор — за дело: Селянина пашня ждет! Только поле зачернело — Там Микула… Вот он, вот — С непокрытой головою И с распахнутой душой, Держит путь свой полосою За кленовою сохой. Шелест ветра, птичий гомон И весенний дух цветов — Всё, с чем вёснами знаком он С незапамятных веков, — Всё зовет его в одну даль — В даль полей, в степную ширь; И, сохе вверяя удаль, Знает пахарь-богатырь, Что за ним-то — вдоль загонов Идут родиной своей Девяносто миллионов Богатырских сыновей!.. 15 января 1896 С.-Петербург

382. ОТВЕТ

Молчанье, молчанье… Другого не будет Ответа! А кто-то так жаждет привета… Нет, в сердце его не пробудит Признанье… В холодной могиле Все чувства, все страсти Былого! И к жизни не вызвать их снова Ничьей очарованной власти И силе… О, если б желанье… Но нет, не пробудит Желаний Поэзия поздних признаний! Ответом одним только будет Молчанье… 14 июня 1896

383. ЖИГУЛИ

…Жигули, Жигули!.. И — опять предо мной К облакам вознесли Горы лес вековой. Взоры верхом скользят — От скалы до скалы, Где лишь тучки парят Да ширяют орлы. Люб им Волги простор — Белопенная гладь, Зеленеющих гор Красота-благодать. Здесь пред ними встает За курганом курган, Где (гуторит народ) «Думу думал Степан», Где бессудным судьей Разин правил свой суд, Где о воле родной Бури песни поют… Июнь 1896

384. «Под темным наметом сосны вековой…»

Под темным наметом сосны вековой, Пронизанной солнца лучами, Лежу я безмолвно… Ковер меховой Пестреется всеми цветами. В глуши благодатной, вдали от людей, Недвижно — как мертвый — лежу я И в ближний просвет из-за хвои ветвей Любуюсь на высь голубую. Кругом — тишина, тишина, тишина… Как будто в истоме от зноя Забылась природа, в объятиях сна Неспящую жизнь успокоя. Пролетное облачко держит свой путь; За облачком думы несутся. И хочется здесь мне заснуть, так заснуть — Чтоб после вовек не проснуться!.. 21 июля 1896

385. «К пустынному приволью…»

К пустынному приволью Склонился небосклон; Душистый воздух смолью И зноем напоен. Ни зверя и ни птицы Среди прямых стволов; Над ними — вереницы Жемчужных облаков. Пески, да мхи, да хвоя В безлюдной стороне. Предчувствие покоя — В природе и во мне!.. 22 июля 1896

386. РАСЧЕТ

В последней пристани… К затону Их ловко «хватальщик» подвел… Стоят по горному услону На якорях… Весь лес дошел!.. Окончен плес… С плотовщиками Свел счет приказчик кое-как… И торопливыми шагами С плотов побрел народ — в кабак… Расчет — разгул… Бренчат казною… Дешевка плещет через край… Сошлись пред стойкою одною Волгарь, пермяк и ветлугай… «А ловко, братцы, обсчитали?..» — «Куда ловчей! Народ лихой!.. Всё берегли, недоедали; Осталось — разве на пропой!..» Яр-хмель — давно свой брат в артели. В соседстве с ним и бурлаки Не то чтоб очень захмелели — Поразвязали языки!.. «Хватили горя?!.» — «Было дело! Чуть не пропали все за грош!..» — «Аль жить на свете надоело?» — «Не плыть, так по миру пойдешь!..» «По чарке дай еще на брата!..» — «Ну, со свиданьем!» — «Сто лет жить!..» — «Бог спас… Спасет еще, ребята!..» — «Как ни гадай, придется плыть!..» И впрямь — хоть спорь не спорь с судьбою — А нет другого им труда: Погонят с новою водою Они — плоты, а их — нужда!.. 4 августа 1896

387. ПАМЯТИ ГРАФА АЛЕКСЕЯ КОНСТАНТИНОВИЧА ТОЛСТОГО

1

Наш вдохновенный бард, наш северный Баян… Он был певец — воистину народный! Как небо синее, что море-окиян, Глубок его напев торжественно-свободный. В годину смутную озлобленной борьбы Сумел он овладеть святынь предвечных тайной. Не поняли тогда пролётных дней рабы, Что он в их стане был свободный «гость случайный»! «Двух станов не боец» — входил он в пламя сеч С одними гуслями да с вольною душою, И под гуслярный звон могучею волною Всплывала, пенилась разгарчивая речь. Как мощный взмах орла в безоблачном просторе, Как дружеский призыв на общего врага — Звучала в ней «любовь, широкая — как море», И были тесны ей «земные берега»… С повадкой княжею, со взором соколиным, С душою пахаря в живой груди своей — Он Змей-Тугарина разил словцом единым, Как будто был рожден в века богатырей. Нрав Муромца Ильи, стать статная Потока, Алёши удаль-смех, Добрыни смелый склад — Сливались в нем с тоской библейского пророка И в песнях залегли, как заповедный клад. И вот живая песнь, как солнце над землею, Восходит из его пророческой мечты, И тают перед ней весеннею водою Снега над вечною святыней Красоты… Я верю: вспыхнет тьма, зимы утихнет заметь, Опять Весна пойдет родимой стороной. Близка она, близка, — когда проснется память О вешних пахарях поэзии родной!

2

О, если бы — вещий певец-богатырь — Восстал он из гроба и кречета взором Сверкнул через всю святорусскую ширь, Над всем неоглядным привольем-простором! О, если б весь гул перекрестных речей, Стоп песен, рожденных мятущимся духом, Всю смуту конца наших сумрачных дней Услышал он чуждым смятения слухом! Свои бы звончатые гусли он взял, Стряхнул бы с них пыль, наметенную ложью, И, кликнув свой клич по всему бездорожью, Как в старую старь, по струнам пробежал. Вся кровь расходилась бы с первых же слов, Душа загорелась бы полымем-гневом,— Наносную немочь с бессильных певцов Спугнул бы он мощным, как буря, напевом… «За честь нашей родины я не боюсь!» — Грозою промчалось бы смелое слово. Всяк вторил бы песне Баяна родного: «Нет, шутишь! Жива наша русская Русь!» 10 декабря 1898 С.-Петербург