Поэты «Искры». Том 2

Минаев Дмитрий Дмитриевич

231. ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО ВОРОВСТВУ

1

Не рожден я ликующим лириком, Я не склонен к хвалебным речам, К юбилейным стихам, к панегирикам, Не пишу мадригалов «очам», Алым щечкам и губкам коралловым, Не хвалю я маститых ослов (Без меня, господа, разве мало вам На Руси всяких спичей и «слов»). Исповедую дух отрицания, Хоть и слышу за то порицания Я, как русский реальный певец; Но теперь долг гражданский молчание Мне нарушить велит наконец. Часто в жизни молчанье обидное Хуже всяких крикливых обид, И всеобщая робость постыдная Мне подняться за правду велит. Тон для песни избрав соответственный, Я похвальную оду спою. На возвышенный лад и торжественный Перестроивши лиру свою, У державинской музы сообщества Я прошу, чтоб бесстрашно сказать То, что смутно в сознании общества Уже бродит давно, что печать Лишь по трусости жалкой, ей свойственной, Громогласно не смела почтить… Публицист наш, с натурою двойственной, Любит торной дорожкой ходить. Мысль,

которая в воздухе носится, Чтоб облечься в горячую речь, И у всех с языка точно просится, Я попробую в звуки облечь.

2

Я пою воровство!.. Брать не смело ли, Скажут мне, столь опасный сюжет? Но какой бы вопрос мне ни делали, У меня есть готовый ответ. Воровство на Руси оклеветано. В массе всяких общественных бед оно, Став давно «очищенья козлом», Самым меньшим является злом. Зло — понятье коварно-тягучее… Если в виде лишь частного случая Заявляет себя воровство, Если деньги, толпы божество, Оставаясь в пределах отечества, Из кармана, положим, купечества Переходят в карманы мещан, А от них к плутократам в карман, От погонцев к дельцам и так далее, То какая же в том аномалия И какой для отечества вред? Патриот русский, дай мне ответ!.. От домашней такой операции Не скудеют богатые нации; Так и наша страна не бедна, Хоть кишит вся ворами она, Хоть идут грабежи в ней повальные, По размерам своим колоссальные, Хоть орда жадных хищников ждет Только случая грабить народ. Велика их орда разнолицая; Отличить невозможно патриция От червонных валетов порой, А иной биллиардный герой, Спавший некогда вместе с маркёрами, На своих рысаках кровных, с шорами, Выезжает, живет как набоб, Вверх закинув свой бронзовый лоб.

3

Но за что же пред целой отчизною Будем в них мы бросать укоризною, Надоевшею всем одинаково? Без того уж о них вздору всякого Много молото и перемолото… Если нашего русского золота Не швыряют они в Баден-Бадене (Больше любят Москву, Петроград они), По Парижу теперь не мотаются (Парижанки к ним сами съезжаются) И те деньги, которые сцапали, Не бегут тратить в Риме, в Неаполе,— То решимся ли, быв патриотами, Подстрекаемы личными счетами, В них бросать обличенья каменьями, С жаждой мести, со злобой нервической, И считать их дела преступленьями? Кто знаком хоть слегка с политической Экономией и хотя на слово Верит знанью Вернадского, Маслова, Тот на свежую голову в утренний Час придет к мысли той, что наш «внутренний Вор» — явленье совсем не опасное, А подчас — говорю беспристрастно я — Есть явленье такое полезное, Что смягчить может сердце железное.

4

Русский вор — честный рыцарски мот, Сам ворует, другим жить дает, Поощряет в отчизне коммерцию, Нарушает торговли инерцию, Рассыпает свой дождь золотой, Оживляя фабричный застой, Наживаться дает окружающим, От щедрот его дань получающим, Рестораторам, погребщикам, Поварам и голодным приятелям, Всевозможных сортов прихлебателям, Фигуранткам, портным, игрокам И кокоткам последней формации… Тот, кто жжет на огне ассигнации, Тот, кто нажил легко капитал Или попросту смело украл, Для него наше золото дешево, Может сделать немало хорошего При посредстве различных даров,— И немало «почтенных воров», Обирая чужого и ближнего Без смущенья до платья их нижнего, Жить дают в то же время другим, Поправляя зло делом благим, Нас подобною честностью трогая… Пусть же наша юстиция строгая Привлекает к суду их, громит, Отдаленною ссылкой грозит, Но все мы, став на точку особую, Укорять их не будем со злобою; Я же, лиру настроив свою, Им похвальное слово пою. <1879>

232. ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ

Баллада

1

Утро позднее. Небо туманное Над столицей как саван висит, И движенье кругом беспрестанное — Шум, и говор, и звон от копыт. Всё торопится, с ног всё сбивается, Словно времени каждому нет, Но столица не той представляется, Как назад тому двадцать пять лет. Вновь проложены улицы многие, Омнибусы бегут на парах; Репортеры, как мухи двуногие, На воздушных летают шарах. Электричеством весь освещается Петроград… Каждый день, например, Домонтович, чтоб в Думу отправиться, Приготовить велит монгольфьер. Посмотрите — кругом не Европа ли? Питер с Лондоном спорить готов. Обессмертили Струве в Петрополе Чрез Неву пять висящих мостов. Телефоны связали все здания, Все жилища: при помощи их Композиторов новых создания Можно слушать в квартирах своих И, забыв суматоху напрасную, В зимний или в осенний сезон Чтоб не бегать в погоду ненастную, Можно сплетничать чрез телефон, Разболтавшись при этой оказии С «дамой сердца» удобно весьма… Две-три лишних явилось гимназии И чрез пятый-шестой дом — тюрьма. Словом, всюду прогресса знамения, И хоть два миллиона людей — Невских жителей, стало всё ж менее Завирательных прежних идей. Перестроилось общество заново, Места нет в нем реальным творцам; Пять домов генерала Мартьянова Отдаются бесплатно жильцам.

2

На Неву из Усолья далекого Прикатил

коммерсант-сибиряк; От казны был тяжел кошелек его, Сам он был далеко не из скряг. Новичком он явился в Петрополе, И при виде различных чудес Не однажды глаза его хлопали: Восхищал его невский прогресс. Всё его возбуждало внимание, Так что с раннего часто утра, Свой восторг предвкушая заранее, Он чуть свет покидал номера И по городу рыскал богатому, Где смущал его грохот и гул… Раз — знаком уже был Петроград ему — В лавку книжную он завернул. «Подписаться хочу на газету я, А притом и на толстый журнал. Укажите, по правде советуя, Чтобы сам я впросак не попал, Чьи изданья в ходу теперь более?» — «Господина Суворина. Он, Знать такая далась монополия, Всю печать нынче забрал в полон. Да-с, один завладел прессой целою, И других соиздателей нет. Все журналы — я список вам сделаю — „Огонек“, „Голос“, „Слово“ и „Свет“, „Время новое“, „Речь“, „Иллюстрация“, „Нива“, „Вестник Европы“ и „Сын“ (Чтоб в руках была целая нация) Издавать стал Суворин один, Чем ужасно была раззадорена Отставных журналистов толпа…» — «А вот эта чья лавка?» — «Суворина. В книжном деле нет выше столпа: Он убил магазины все книжные, И бороться нельзя с ним никак. Верьте в слово мое необлыжное…» Лишь руками развел сибиряк, Речь приказчика важного слушая, И, покинувши лавку, шептал: «Видно, бил лишь в Сибири баклуши я, Если дива такого не знал…»

3

Суета на проспекте обычная. Сибиряк по панели бредет, Погружен в размышленья различные, И, лицо свое пряча в енот, Чтоб от ветра избавиться резкого (Петербургский неласков зефир), До угла дотащился он Невского И Владимирской; видит — трактир С освещенной парадною лестницей. К ней стремятся в обеденный час Туз-делец с рыжекудрой прелестницей, Правовед, только кинувший класс, Аферисты, валеты червонные, Бюрократы, шагистики цвет, И татары, как бы окрыленные, Их в особый ведут «кабинет» Или в общую залу громадную… Увлеченный толпой, наконец В ту же залу трактирно-нарядную Пробрался и сибирский купец. Заказавши уху со стерлядкою, Блюдо редкое очень зимой, Он спросил у слуги с миной сладкою: «А чей это трактир, милый мой?» И, вопросом смущенный сильнее, чем Всякой грубостью, молвил слуга: «Куплен он Алексеем Сергеичем Был у Палкина втридорога». — «Куплен кем? Человеку нездешнему Ты толковее должен сказать: Алексея Сергеича где ж ему По единому имени знать. Кто такой он?» Татарин куражится, Посмотрел на купца, словно зверь: «Господина Суворина, кажется, Знает каждый младенец теперь».

4

Вечер. Прежнего сада Демидова Не узнать. В нем огромный вокзал, И каскадно-заманчивый вид его Всех невольно к себе привлекал. А в вокзал так и ломится публика Торопливо с различных сторон: Ей знакома газетная рубрика, Что гласит: «Вновь открыт Демидрон». Можно здесь позабыть важность чинную, Все дневные заботы и труд,— И валит, и валит в залу длинную Петербургский скучающий люд. На эстраде — певицы французские, Знаменитостей целый реестр; Музыканты приезжие, прусские, Занимают огромный оркестр; Плясуны и плясуньи канатные, Много клоунов, «Новый Боско», Шансонетки клубнично-приятные И игривые, точно клико; Блеск и шум, гул толпы прибывающей, Полусвета отборный цветник, Самый воздух слегка одуряющий — Всё влечет в Демидрон в этот миг. Сибиряк сбросил шубу тяжелую, Занял кресло в четвертом ряду И певицу в трико, полуголую, Созерцает в каком-то чаду, То краснеет, то, жмурясь, волнуется (Он недаром родился в избе), А сосед его просто беснуется И отхлопал все руки себе. Атмосфера такая уж жгучая, Быть нельзя хладнокровным никак… Вот, дождавшись удобного случая, Речь с соседом завел сибиряк: «Превеселое здесь заведение, И пьянит оно, словно вино, Только думаю — на поведение Может действовать дурно оно». — «Почему же?» — взглянул вопросительно На купца еще юный сосед. — «Да уж очень здесь всё соблазнительно И обычной пристойности нет». — «Отсталое у вас очень мнение…» — «Чей же, сударь, теперь Демидрон?» — «Лишь на днях перешел во владение Алексея Суворина он». — «Как, и здесь он поспел?» — «Воротилою Стал он первым у нас на Неве, Стал финансовой нашею силою, Да и в прессе стоит во главе. Хоть в идеях дошел до убожества, Но барыш от изданья таков, Что имеет он портерных множество И четыреста шесть кабаков»

5

День субботний. Погода суровая, Жмется каждый столичный жилец, Но отправился в бани торговые По привычке сибирский купец, Взял фуфайку, в дороге полезную, И с бельем небольшой узелок, Занят думой одной разлюбезною: «Поскорей бы залезть на полок!» Вот и баня. Дверь настежь растворена. Но уж сам порешил сибиряк: «Вероятно, здесь бани Суворина?» И швейцар отвечал: «Точно так…» 1879

233–234. НАРОДНЫЕ МОТИВЫ

1. «„Ты куда бежишь?“ — „Купаться“…»

«Ты куда бежишь?» — «Купаться»,— Крикнул сын из-за угла, И старуха-мать ругаться По привычке начала: «Попадись-ка мне, парнишка, Встрепка будет, — погоди!.. А утонешь если, Мишка, То домой и не ходи».

2. ЛУННОЕ ЗАТМЕНИЕ