Поезд для Анны Карениной
Шрифт:
Карпелов отдал бинокль. Он осмотрел все очень тщательно, но не заметил ни одного бойца группы захвата. Восемь человек растворились в небольшом захламленном пространстве.
– Когда вы прибыли на место?
– Через тридцать пять минут после вашего звонка. Не потей ты так, отклеится, – это Пеликану, – как только зайдешь на площадку, все время говори.
– Что говорить? – бледный Пеликан действительно потел.
– Что видишь, или пой песенку.
– Зачем?
– Чтобы был контакт, понимаешь, контакт. Я тебе в ухо залеплю динамик. Приказания выполнять быстро и без раздумий,
– Он меня убьет, – прошептал Пеликан.
– Не факт. – Карпелов опять взял бинокль и рассматривал крыши ближайших домов. – Темнеет, черт.
– Он настроит свой прибор на вашу прослушку и убьет меня!
– Ну, для этого он должен был успеть сюда за тридцать пять минут и знать про прослушку. Или ты уже предупредил? – Карпелов спрашивал, не убирая бинокль. – Кодовое слово какое-нибудь не сказал по телефону, а?
– Вы что, читаете шпионские романы на досуге? – Губы Пеликана дрожали.
– Нет, голуба, я часто хороню друзей. – Карпелов убрал бинокль от лица и смотрел на перепуганного Пеликана грустно. – И вот что, ты не поверишь, но у меня не бывает досуга!
– Я не хочу туда идти! Это угроза моей жизни, что мне делать, когда он подойдет?
– Быстро лечь на землю и закрыть голову руками.
Москва зажигала фонари, бледные и нелепые в легких сумерках.
Дима Куницын ехал за город, в сером вечернем небе над дорогой тлели фонари, а повыше – тусклые звезды. Он помнил дорогу на дачу генерала плохо: был там два раза и с электрички. Несколько раз спросил дорогу у случайных водителей, потом пошла охраняемая зона поселка. От самой Москвы его вели. Открыто, внаглую. Дима смотрел в зеркальце заднего обзора, стискивая судорогой рта челюсти. Он был очень зол. Он ненавидел женщину, которая застрелилась. Она не смела. Она еще была ему очень нужна. Она еще не стала для него безразлична. Дима резко затормозил, съехав с шоссе. Он помнил запах Ольги и странное ощущение нереальности, когда она выпрыгнула из трамвая. Это было как обещание счастья девушкой-мечтой.
Заглушил мотор, запер все окна и двери, вышел в высокую траву. Раскачивались под сильным ветром деревья, где-то далеко призывно звучала гармонь, закричала невидимая электричка.
Дима вышел из высокой травы на дорогу и сразу заметил темно-серую «вольво». Он пошел быстрее, раздумывая, с чего начать разговор. В «вольво» темнели силуэты трех мужчин.
Один из них, тучный и очень самоуверенный агент наружного наблюдения, с насмешкой смотрел на приближающегося Диму Куницына. Его напарник, помоложе, присвистнул и толкнул толстяка в плечо.
– Ботиночки-то, а?! – Пальцем он показал в окно на медленно подходящего Диму.
Толстяк перестал жевать. Третий мужчина на заднем сиденье зевнул и отбросил яркий журнал.
Толстяк перестал улыбаться и внимательно рассмотрел прикид наблюдаемого объекта.
Дима шел к ним в серых брюках и облегченном белом льняном пиджаке безупречного покроя. Из-под пиджака на три сантиметра опускалась рубашка невесомого шелка пестрой, вишнево-черной расцветки, расширенная книзу фалдами. Ботинки, на которые сразу
– Ребята, – сказал третий, с заднего сиденья, – вы что, на эстраду перешли? Вы кого пасете?
– Смотри, – кивнул толстяк, – вот он, твой объект, завтра ты на него сядешь. А мальчик-то с хитринкой оказался. – Он задумчиво потер подбородок.
– Он к нам идет, – сказал его молодой напарник, – заблудился, красавчик.
– Щас мы его проводим, – хохотнул толстяк.
– А ведь он не мог нас не заметить. – Тот, что сидел сзади, вытащил следующий журнал.
– А мне по фигу! – Толстяк сказал это тихо, потому что Дима уже подошел к машине.
– Мужики! – Дима развел руками и белозубо улыбнулся. – Застрял, мужики, помогите, а у меня пиво в холодильнике в машине. К женщине еду. Заревнует!
Пока толстяк задумчиво разглядывал жизнерадостную физиономию Димы, его напарники вышли из машины и с удовольствием потягивались.
– Пиво, говоришь. – Молодой расставил руки и поднял их вверх, словно собираясь вобрать в себя небо. – Где машина-то?
– Да я тут недалеко с дороги съехал и застрял. – Дима быстро и внимательно взглядывал на толстяка в машине. Толстяк тер подбородок. – Ладно, мужики, чего уж там, я же не дурак. Если не поможете, так вместе всю ночь и проторчим здесь.
Наступила тишина. Молодой агент наружного наблюдения с радостным изумлением посмотрел на толстяка, третий напарник усмехнулся и покачал головой. Толстяк вышел из машины и пнул ногой колесо.
– Честно и откровенно, значит... – Он смотрел мимо Димы в загорающиеся огоньки поселка.
– Да чего там, пасете ведь, а?
Толстяк промолчал. Почти ощутимая тревога скользнула между ними клочком мокрого тумана в наступающей темноте.
– Ну люблю я баб, люблю! – сказал Дима радостно и счастливо и сцепил ладони сзади на затылке. – Когда-нибудь меня ревнивый муж убьет. А что делать, если – люблю?! Подтолкните, а то засядем на ночь.
Напряжение исчезло. Толстяк ухмыльнулся и покрутил головой, его напарники отвели глаза, но тоже не сдержали улыбку. Они пошли вдвоем по дороге за Димой, а толстяк сел в машину.
Он просидел минут пятнадцать и услышал натужный рев мотора. Потом – тишина, и опять мотор.
Стемнело. По дороге к нему бежал человек. Профессиональный агент наружного наблюдения включил фары и осветил улыбающегося Диму. Дима закрывался рукой от яркого света.
– Ключ разводной просят! – крикнул он, запыхавшись. – Чего-то с мотором!
Толстяк чертыхнулся. Тот, третий, который сидел сзади, очень любил покопаться при случае в моторе и выдать такое количество наставлений, какого ни один гаишник себе не позволит.
Стукнув в сердцах дверцей, он подошел к багажнику и открыл его.
Он не услышал осторожных шагов Димы сзади, потому что подошва дорогих ботинок соприкасалась с нагретым за день асфальтом совсем бесшумно.
Пеликан, сдерживая дрожь в коленках, стоял на поддоне для кирпичей и пел в темноту про кузнечика, который совсем как огуречик... и так далее.