Поезд для Анны Карениной
Шрифт:
– А наша сталь лучше, – басом сказал огромный, – перекидывай, не спи. Нам еще работать и работать.
Маленький перекинул через небольшую наковальню чемоданчик, уложил поудобней цепочку и обхватил своей грязной рукой руку японца, отвернув другой рукой его лицо в сторону. Его напарник, почти не размахиваясь, ухнул где-то внутри себя и рубанул, тоже отворачивая лицо.
А ты говорил – Япония! – Он бросил инструмент в угол. – Стольник.
Ева посмотрела на японца, тот рассматривал обрубленный конец цепи и демонстрировал полное непонимание русского языка. Она вздохнула и достала деньги.
У консульства мистер Акона Тиу сказал:
– Эва, вы можете быть свободны до понедельника утра, – заправил под рукав пиджака наручник и медленно вылез из машины.
Ева посмотрела в зеркальце. На заднем сиденье чернел чемоданчик. Она стояла и ждала пятнадцать минут, пока к ней не подошел милиционер. Номер ее машины не соответствовал тем, которые имеют право здесь стоять.
– Ну что за дурдом, – пробормотала она, отъезжая.
Ворота распахнулись, и Ева увидела во дворе консульства пожарную машину.
– Ты что, совсем чокнулась, притащить это сюда?! А вдруг там бомба?!
Зоя, розовенькая, бодрая и с макияжем, в полседьмого утра на рабочем месте.
– Вот вы, специалисты, и выясните, что там такое. Мне пора домой.
– Чем перерубили цепочку? – проявил Аркадий мужской интерес.
– Топором на бензоколонке. Кто-то вытащил японца на Воробьевы горы и бросил там в четыре утра, пристегнув к чемоданчику. Позвоните, когда откроете.
– А что ты скажешь, если он поинтересуется, где его чемоданчик?
– Скажу, что сдала в камеру хранения.
– Эй, – крикнула Зоя, когда Ева спускалась по лестнице, – а как вообще успехи?
Есть контакт, – отрапортовала Ева и поплелась вниз.
Через сорок минут Ева плелась по лестнице вверх в своем подъезде, усталая и злая. Ее обогнал Кеша, радостно тащивший ворох каких-то железок.
– Мы собираем микросхему! – сообщил он.
– Прекрасно...
– Я переписываюсь по компьютеру с одним другом из Австралии, он пишет на английском, а я почти все понимаю!
– Просто восхитительно.
– Ты знаешь, что температура тела у кошки выше, чем у человека, а у крокодила и удава – ниже?
– Что-то мне это напоминает, – пробормотала Ева, взъерошив волосы мальчика.
А тебе Илия тоже письмо написал на мамин компьютер. А ты сколько дней можешь прожить без еды? А Муся ест шесть раз в день, потому что кормит? Она сказала, что если будет есть мало, то высохнет, останутся только сиськи. Сиськи высохнут последними!
Суббота, 12 июля, вечер
Ева ждет Диму Куницына на Киевском шоссе. Проносятся, заливая ее светом фар, машины, появляясь из темноты сзади и исчезая в темноте впереди.
Дима опоздал. Он выбежал из своей машины, прижимая к груди что-то косматое. Его залила светом машина, ехавшая сзади, косматый ворох оказался розами, почти нераспустившимися, – они торчали в небо острыми бутонами.
Садясь с ней рядом, вгляделся напряженно в близкое лицо, словно сомневался, действительно ли это лицо он носил в себе со вчерашнего дня.
– Розы, – вздохнула Ева, – а я спелые люблю. – Она отодрала лепестки, которые отошли от тельца цветка распустившись, собрала в ладонь и съела, закрыв глаза.
Дима затаил дыхание, потом неуверенно оторвал лепесток и попробовал.
– Куда поедем развлекаться? – спросил, с трудом проглотив терпкий лепесток.
– На мосты, – ответила Ева и завела мотор.
– Что, на те самые мосты?
– На те самые.
Ехали минут десять молча. За эти десять минут Ева вспомнила себя девчонкой, с закрепленными вокруг ушей косичками, огромными пластмассовыми наколенниками и мягкими поролоновыми прокладками на локтях. Особый шик был, когда едешь на роликах вприсядку, оттолкнуться и сделать кувырок назад через себя. Очень ценились эластичные велосипедные трусы – почти до колен и в восхитительную обтяжку, тупорылые ботинки «стайсы» и белые гольфы с эмблемой «Адидас». Никакого Димы тогда и в помине не было, да и могла ли помнить десятиклассница какого-то восьмиклассника. Интересно, он прыгал на поезда?
Затормозив, включила в салоне свет и повернулась к Диме, улыбаясь:
– Сорок третий! – Она вытащила из большой сумки пакет, Дима удивленно посмотрел на нее, заглянул в пакет и опешил.
Ботинки с роликами.
– Ты что... – начал он.
– Я с тобой! – Ева достала ботинки и себе. – Это будет поинтересней твоей рулетки. Помнишь еще, как правильно шнуроваться?
– Да я никогда не прыгал с этих мостов!
– Значит, удовольствие будет по полной. – Ева открыла дверцу машины и высунулась, обуваясь.
Конечно, он не прыгал. Рациональный мальчик.
– Ну, ты идешь? – Ева подсвечивала себе фонариком.
– А почему именно в темноте? Почему не прыгнуть днем, когда светло?
– Потому что днем нельзя, тот парнишка разбился именно потому, что видел все под собой. Он отлично проехал по поезду, подпрыгнул, зацепился за железку моста, а когда поезд под ним ушел, испугался низа, понимаешь. В темноте – совсем другие ощущения.
Дима шел за ней, размахивая руками, чтобы сохранить равновесие, если попадалась неожиданная кочка. Они въехали на мост, затрещали колеса роликов. Ева остановилась посередине моста, перекинула ноги и села на перила.
– В десять тридцать две будет поезд. До другого моста двести метров. Прыгаем на крышу поезда, катимся по вагонам, поднимаем руки, подпрыгиваем и цепляемся за железку на том мосту. Висим, потом, перемещаясь на руках, продвигаемся к насыпи и спрыгиваем. Все. Может, ты не хочешь прыгать, ты подумай, еще четыре минуты. Я тогда сама, я балдею от этого. Это похлеще любого наркотика заряжает. А если надумаешь, я возьму тебя за руку. – Ева засовывала фонарик за пояс.
Дима вдруг понял, что не может думать. Перед ним мелькали какие-то отрывочные образы, вдруг – близким лицом учительница химии, он ее боялся...