Поезд для Анны Карениной
Шрифт:
– Ты боишься? – спросила Ева, приблизив к нему лицо. Он услышал запах ее дыхания и наконец о чем-то подумал. Он подумал: «Почему я ее не целую?»
Зашумел приближающийся поезд.
– Я как-то уже давно ничего не боялся. Забыл, как это – бояться.
– А-а-а! А мне даже приказано было вспомнить, как это – страх. Я тоже забыла нечаянно. Так ты со мной? Смотри, и не темно совсем, не ночь, а сумерки ночи.
Дима перелез через перила моста и сел, держась руками.
– Приготовься, здесь выступ совсем маленький, упрись не колесами, а пяткой ботинка. Ну?! – Ева нащупала его руку, но схватить не смогла, Дима вцепился в перила очень сильно. Под ними полетели вагоны скорого. –
Они выпрямились, преодолевая сопротивление ветра. Дима ничего не видел перед собой от выступивших слез, размахивал свободной рукой, балансируя.
– Если хочешь, – кричала ему Ева, – просто постоим, не поедем!
Дима махнул рукой вперед. Трудней всего было оттолкнуться первый раз. Потом – перепрыгивая выступы-отдушины на крышах, перелетая через пустоты между вагонами, как в полусне. Дима только почувствовал приближение восторга сквозь ледяной ужас в груди, а Ева уже крикнула «хоп!», они присели и подпрыгнули, подняв руки. Он успокаивал себя, что если не уцепится, то упадет на крышу, влепится в нее, обхватит руками и ногами и не пошевелится до какой-нибудь станции, пока поезд не остановится. Это странное утешение будущей остановкой поезда его успокоило, и ржавая железка, выступающая под вторым мостом, сама прыгнула ему в руки.
Ева висела рядом, болтая ногами, и смотрела на убегающие под ними вагоны.
– Ну что, – сказала она, когда между ними и рельсами внизу уже ничего не было, – девочки – налево, а мальчики – направо? – Быстро перехватывая руками выступающую арматуру, она стала удаляться от него в сторону, к зеленеющей насыпи, – вот она уже отрывается и падает вниз, сгруппировавшись, перекатывается с бока на бок на траве.
Дима посмотрел вниз. Его организм сопротивлялся тому, что с ним вытворяют. Подступила тошнота и странное беспокойство, как будто он что-то пропустил, сделал не так. Даже сердце заныло, как при утрате. Он оторвал правую руку, ухватился ею подальше, переместил левую, потом перестал следить за руками и быстро продвинулся к насыпи. Он только забыл про ролики, прыгнув вниз; хотел подняться и опять упал, покатившись с насыпи.
Ева потихоньку вошла в квартиру с родными запахами дома, где живут дети, прошла в ванную и посмотрела на себя в зеркало. Она открыла холодную воду и намыливала руки, не отводя от зеркала взгляда. Дверь открылась, заглянула Далила в ночной рубашке.
– Что с тобой? – спросила она, показывая на ободранные ладони, которые Ева заливала перекисью.
Я здорова, – ответила Ева. – Я вспомнила.
Воскресенье, 13 июля, утро
Ева слышит звонок в дверь, но встать не может. Дверь открывает Кеша.
– Все спят, – сообщает он Карпелову, – а мне на свалку надо. Одной схемы не хватает, ее можно поискать в видиках. Вы не заметили, нигде на улице видик не валяется?
Карпелов честно вспоминает, потом качает головой. Нет, нигде не валяется.
– А у вас есть пистолет? – интересуется Кеша. – Дадите подержать? Не дадите? Ну и не надо. Скоро все пистолеты можно будет засунуть в задницу, потому что следующий век – век электронного оружия!
– Что-то мне это напоминает, – шипит Карпелов.
Январь молчит и изучает обои в коридоре. Потом они проходят в кухню и кладут на стол печенье. Январь ставит чайник, Карпелов сидит за столом с видом человека, от которого ускользнуло какое-то позарез нужное слово.
Входит Ева, зевает и демонстративно смотрит на часы на стене. Часы показывают восемь и еще три минуты.
– Мы сегодня дежурим, вот, заскочили перед работой, – шипит Карпелов.
– Чувствуйте себя как дома, холодильник полный.
Январь посмотрел на нее внимательно – никакого намека на ехидство. Ну что за невыносимое лицо – глаз не оторвать!
– Мы по делу. У меня к тебе разговор. Я буду шипеть, но ты вникай. Дело такое. Приблизительно в ноябре прошлого года выехали мы на труп. Молодая женщина, Анечка Кокошкина, девятнадцать лет. Прыгнула с моста прям под поезд. Специально прыгнула, свидетели были, поджидала-поджидала и прыгнула. Он ее, конечно, и раздолбал соответственно. А когда стали мы по этому делу работать, доработали до следующего Анечка была лимитной девочкой, но устроилась хорошо. У нее был «папик», так она его называла. У па-пика, понятно, семья, дети уже взрослые и интересная должность. Министром он был. Чтобы тебя долго не занимать, я коротко пробегусь по фактам. Жила Анечка спокойно и денежно содержанкой, пока не встретила молодого и красивого офицера. Полюбили они друг друга до потери сознания, это она, заметь, так пишет в дневнике: «до потери сознания». От папика прячутся, по кинотеатрам целуются, он студент академии, не богатенький, но глаз не отвести. Анечка его жалеет, подкармливает и соглашается однажды пронести в баню, где папик с друзьями и девочками обычно любит мыться, небольшой такой приборчик. Этот приборчик, говорит ей студент, запишет все на пленку, а потом мы вытащим из папика столько денег, что страшно сказать, да и вообще, пусть купит Анечке квартиру, в конце концов. Так или этак, но он ее уговорил. Прикрепила Анечка приборчик, прошла банька, и вдруг пленка из этой специальной камеры наблюдения во влажных условиях попадает к одной журналистке. Та побыстрей перья взъерошила, телевизионщики подсуетились, все покатилось дальше само собой. Короче, отставка министру юстиции полная. Что интересно в этом деле. Студент был парнем простым, пел частушки, часто вспоминал деревенское детство. Ты слушай, слушай!
– Я слушаю, – кивнула Ева, запахиваясь в халат. Ей стало зябко.
– Ну вот и слушай. Журналистка пару раз сказала в камеру, что не выдаст источник информации, да и сгинула после этого с экранов вообще. А источником выбрали Анечку, потому что студент, естественно, как сквозь землю провалился. Может, говорила Анечка, уехал в свою деревню? Допрашивали ее по двенадцать часов, пока не поняли, что она дурой не прикидывается. А когда отпустили, Анечка поплакала и пошла на мост.
– Все? – спросила Ева, отсчитав минуты две молчания.
– Все.
– Ну и?..
– Мы тут с майором и его любимой женщиной в пятницу пошли в театр, – решил поучаствовать в разговоре Январь. – Очень скандального давали режиссера. Мне еще майор говорит...
– Я сказал, что уклон у режиссера в голубизну натурально!
– Ну да. А в антракте в буфете пиво пили... Вот так.
– Я поняла. Спасибо за рассказ. Карпелов, ты свои доллары где меняешь? – Ева решила быстренько сменить тему разговора. – А то я пошла поменяться, а мне говорят – нет рублей в Москве. Что это за ерунда?
– Это он все сделал, – Карпелов показывает на потупившегося Мишу Января, – это он рубль обрушил и кризис заварил, сдохнуть мне на месте.
– Товарищ майор... Да все и так бы рухнуло к осени!
– Он сказал, что нас всех следят через факсы, ксероксы и принтеры. Мы решили проверить.
Понятно, перед таким важным делом приняли немного. Ты нам еще тогда ДТП устроила. Ну вот, меня подвело, что это было виски. А у него, молодого, где голова была?! Он подправил что-то в банковских бумажках, а я написал рапорт с видами на тебя. Мы это отксерили в нескольких местах.