Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

Коллектив авторов

ИЗ ЕВРЕЙСКИХ ПОЭТОВ

ШЛОЙМЕ ЭТИНГЕР (1801–1856)

МУХА

Телега с бочками вина, Как будто впрямь она пьяна, В грязи застряла и вперед, Хоть матюгайся, не идет. Возница кнут сломал, кляня Невиноватого коня. Сам надрывался у колес, Ни тпру, ни ну! На месте воз. Вдруг с бочки муха: «Жу-жу-жу! Ты, возчик, дурень, я гляжу, Заехал в грязь! Теперь вольна Тебе помочь лишь я одна. Знай, мною перегружен воз, Взлечу: кати, как под откос!» И с бочки поднялась она Великодушия полна… Я прав сказать единою строкой: — Избавь нас бог от помощи такой!

МОЛОДО-СТАРО

Когда еще юн, То кажется все Легко объяснить И мудрым прослыть. А в старости лишь Одно ты познал, Не хватит всех лет, Что бог даровал, И целого века, Чтоб стать человеком.

МИХЛ

ГОРДОН (1823–1890)

МОЕ ВРЕМЯ

Из чрева матери родной Пришел кричащим и в слезах, А в вечный дом в земле сырой Безмолвным унесут мой прах. Как в дверь открытую иду, И никому не удержать, Так в яму темную сойду, Оставив навсегда кровать. Жизнь слишком быстро пронеслась, И недалек последний час, — Казалось, только началась, А смерть уж поджидает нас. Прошли мильоны долгих лет До появленья моего, Еще мильон пройдет им вслед, Я не увижу ничего. Как море, каплею одной На миг под солнцем заблестит И унесет ее с собой, В своей пучине растворит. Так жизнь подобна капле той, На миг из вечности мелькнет, Случайно всплыв на свет земной, И навсегда в нее уйдет.

АБРАМ ГОЛЬДФАДЕН (1840–1908)

Род уходит и род приходит.

Екклезиаст, гл. 1, стр. 4.

Мчатся годы, мчатся годы, И стремителен их бег, Мученики от природы, Люди трудятся весь век. От работы, что натужна, Сохнет мозг в костях людских. — А кому все это нужно? — До вопросов ли таких! Вечна смена поколений, Все как сон, как вещий знак. И герой ушел, и гений, И вельможа, и бедняк. Даже самых знаменитых Время, схоронив сперва, Не спеша с надгробных плит их Принялось стирать слова. На кладбище многолюдно, И надгробных плит не счесть, Но на них бывает трудно Эпитафии прочесть. Есть рождению и тлену Предназначенный черед, Поколению на смену Поколение придет И героев новых время Породит среди веков. Снова племя сменит племя Богачей и бедняков. Принесут с собою годы Жизнь другую, мир иной. Представленья, нравы, моды — Все не вечно под луной. Надмогильными камнями Дверь закрывших за собой Позабудут, хоть корнями С ними связаны судьбой. От работы, что натужна, Долго ли сойти на нет? — А за чем все это нужно? — Есть один простой ответ: — Нрав наш не переупрямить, Будь нам хоть под сотню лет, О себе оставить память Мы стремимся — не секрет… За ушедшими в жестокий Становлюсь черед земной. Знаю, что тысячеокий Ангел прилетит за мной. Встречей с ним прельщусь едва ли, Но ему желанный, я Отложу перо в печали И скажу: «Адье, друзья!» И, как фон-барон-бездельник, Развалюсь в земле. Причем Окажусь, хоть жил без денег, По соседству с богачом. Он при жизни был вельможей, Я держался в стороне, Но богач по воле божьей Ровней сделается мне. После моего заката Книжный лист напомнит вам, Что писал сие когда-то Я — Гольдфаден Абраам!

САМОВАР

— Ты зачем, ответь по чести, В обществе хорошем, друг, Стоя на почетном месте, Дуешься на всех вокруг? Почему, вздувая пар, Кипятишься, самовар? — Оттого я так серчаю, Что иные вкруг меня, Рады, приступая к чаю, Сплетничать день ото дня. Не терплю таких речей И пыхчу все горячей… Налил чай гостям хозяин, Слушать — мед на языке, Но в душе желает Каин Им свариться в кипятке. Рад, когда уходят гости. Фальшь презрев, киплю от злости… Гость иной поесть попросит, Еле держится душа. Чай пустой ему подносит Мой хозяин не спеша. Экий скряга! Я, признаться, От стыда готов взорваться! Вновь придет к хозяйке дама: «Ангел мой, прошу к столу!» А простятся — тут же прямо Говорит о ней хулу. Выскочить готов за дверь я, Ненавижу лицемерья!.. Явится иной с визитом. Беден? Что за благодать! Раз слывет не именитым На смех след его поднять! Ха-ха-ха! А я киплю, Издевательств не терплю!.. Пьют иные чай богатый, Венское стекло, фарфор, Но красны долги расплатой, И стучится кредитор. Тех клеймить не перестану, Кто живет не по карману… Коль за чаем вечерком Муженька бранит супруга, Словно шпарит кипятком, И дрожит он от испуга, Я встреваю в их раздор: — Подкаблучнику позор!.. Отбыл муж на таратайке, И тайком проник во двор Щечки целовать хозяйке Златоусый ухажор. Я киплю. Я негодую На хозяйку молодую… — Помолчи, пузан, немного, Не суди их грешных чар. Эй, служанка, ради бога, Убери-ка самовар! Он пыхтит здесь ни к чему, Льнет хозяйка не к нему.

МАРК ВАРШАВСКИЙ (1848–1907)

ПЕСНЯ О ХЛЕБЕ

Боже! О твоей защите Молим чисто и светло! Братья, поле уберите, Пока солнце не зашло. Братья! Поле уберите, Пока солнце не зашло. Солнце! Как ты нас ни жжёшь, Освещаешь путь наш к счастью. Ныне урожай хорош И назад ни шагу, братья! Ныне урожай хорош И назад ни шагу, братья! Богу мы молиться будем, Чтобы не пришла беда. Боже! Ты поможешь людям, Чтобы с хлебом быть всегда! Боже! Ты поможешь людям, Чтобы с хлебом быть всегда! Только с жатвой мы покончим, Только урожай сберем, Золотой венок колосьев Тотчас в школу отнесем. Золотой

венок колосьев Тотчас в школу отнесем. Пусть узнают дети в школе, Что уже давным-давно Хлеб наш — с собственного поля, Наше — каждое зерно. Хлеб наш — с собственного поля, Наше — каждое зерно. Боже! О твоей защите Молим чисто и светло! Братья! Поле уберите, Пока солнце не зашло. Братья! Поле уберите, Пока солнце не зашло.

СОРЕ И РИВКЕ

Двух красавиц сестер встретил я в Рахместривке, Когда в юности давней я прибыл туда. Звали старшую Соре, а младшую Ривке — Я прекрасней невест не видал никогда. Голова закружилась в тоске и печали Оттого, что не знал я, кого предпочесть. Ведь такие достоинства их отличали! И у каждой свои преимущества есть! Словно солнце в июле у Соре глаза: До того улыбались они и горели, Что выдерживать взор долго было нельзя. Отворачиваюсь, поглядев еле-еле. А у Ривке поглядка, как уголь, черна, Ровным взором пылает подземное пламя. Как потупит глаза — и вся жизнь не нужна. Как поднимет — вся радость сияет над нами. Даже те, кто в ученые лезет тома, Мастериц лучше Соре и там не находит. Сшила чудные туфельки Соре сама. Под венец в этих туфлях пойти она хочет. Ривке, пятницу всю напролет просидя, Сшила платье. В субботу его надевает. Будет счастлив, кто Ривке возьмет за себя, Потому что прекрасней невест не бывает. Кое-что как-то Соре шепнул на ушко, И она разрыдалась, как малые дети: «Мол, зачем не остался, где был — далеко. Мол, живут негодяи такие на свете!» Видно, бес в самом деле мне в душу вошел, Я шепнул то же самое Ривке, однако. «Я не уличная! Не такую нашел! — Заявила она. — Не целую до брака!» Думал я, думал я, понял я: это стыд. Это срам. И, чтоб не было больше позора, Ноги в руки я взял. Бог мне это простит. Восвояси домой возвратился я скоро. Женихаться — я понял — не стоит труда. Я навеки запомнил и Соре и Ривке. Холостяцкую жизнь предпочел навсегда С той поры, как покинул тогда Рахместривку.

ЗИМА

Ой, помогите, дети… Она пришла сама… На всем на белом свете Теперь зима, зима! Пришла, белоборода, В домишко малый мой И ломится в ворота, Словно к себе домой. С ухваткой удалою, Чуть сгорбившись, идет. Своей большой метлою Метет, метет, метет. Заснежены дороги, В снегу леса до пят. У них озябли ноги. «Нам холодно!» — гудят. Для моего дитяти И для больной жены Ни щепки нету в хате. Давно все сожжены. Знать ничего не хочет Зима про холод тот — То в кулаки хохочет, То головой трясет. Нет, не дают пощады Лихие холода Тем домикам дощатым, Где горе и нужда. Ой, помогите, дети, Она пришла сама… На всем на белом свете Теперь зима, зима!

ФРЕЙЛЕХС

Братцы, Едут сваты, Мы веселью рады — Тихо, не шурши! Наш жених — что надо. «Виват» нашим сватам от души Вот он, Дядька Коне Вместе с тетей Хане — Тихо, не шурши! Грянем же заране «Виват» нашим сватам от души! Вот сестрица Гите, В круг ее возьмите — Тихо, не шурши! Как волчок вертите — «Виват» нашим сватам от души! Вот реб Эле Дядька, Его брюхо гладко — Тихо, не шурши! Он всем дядькам дядька. «Виват» нашим сватам от души! Сват наш Старый Дуся, Как индюк, надулся, Тихо, не шурши! Он не в нашем вкусе. «Виват» нашим сватам от души! Дай нам руку Все же И невеста — тоже. Тихо, не шурши! Помоги же, боже, Всей родне, мы молим от души!

БАБУШКА

Думаю Думу я, Помоги мне, боже! В двадцать лет Счастья нет И жены нет тоже. В городу, Как в саду — Розами он полон. Выбрать смог, Ты цветок. Я прошу, Биньомин… Циреле, Миреле, Золото — девицы. Гителе, Рителе, Глаз не надивится! Переле, Сореле Двух голубок краше! Песеле, Гнеселе — Это счастье наше! Ханеле, Брайнеле Веселы, пригожи… Рохеле, Брохеле — С звездочками схожи! Хинценю, Шпринценю Красотой гордятся! Рикеле, Микеле И царю сгодятся. Думаю Думу я, Как нам быть, Биньомин? В двадцать лет Счастья нет. Холост ты, Биньомин. В городу, Как в саду — Розами он полон… Выбрать смог Ты цветок. Я прошу, Биньомин.

ИЦХОК-ЛЕЙБУШ ПЕРЕЦ (1851–1915)

ЖДИ И ВЕРЬ!

Жди! Весна — не за горами… Мотылькам — опять резвиться! Заливаться песней новой В новых гнездах новым птицам! Верь, ночная мгла растает, Вновь прозрачным станет воздух. Снова плыть по новой сини Новым солнцам, новым звездам! Новый мак, шиповник новый Даль весеннюю встревожат. Мед, лучи и песня — всюду! И — над нашим склепом тоже…