Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

Коллектив авторов

ШОЛОМ — АЛЕЙXЕМ (1859–1916)

НАШЕМУ ПОЭТУ

Лето наступило — ясная пора, Чистый, свежий воздух, солнышко с утра, Землю устилая, зеленели травы, Зацвели деревья, пышны и кудрявы, А в саду тенистом звонкий соловей Сладостную песню пел среди ветвей. Но уходит лето. Холод и туманы. Дерево рыдает, лист летит багряный… Маленькая птаха в поисках тепла Прячется от стужи в глубине дупла… Сколько мне досталось горестей и муки, Взаперти сижу я, с близкими в разлуке… Я бы этой жизни хоть десяток лет С радостью бы отдал, дорогой поэт, Чтоб твои напевы снова зазвучали, Чтоб слезой омыли все мои печали… Я твоих далеких песен не забыл, Не остыл поныне слов горячих пыл. Этими словами были мы согреты. Где же ты сегодня? Мы не знаем, где ты. Ах, как ты нам нужен в этот горький час! Ты не отвечаешь, ты забыл о нас, В трудную годину ты покинул братьев, Мы

живем без песен, мужество утратив. Где ты? Встань скорее! Пусть издалека Нам подарит радость мудрая строка. Что еще нам надо? Только б слышать снова Песню утешения, сладостное слово.

НОВОГОДНЕЕ

(Нашей пишущей братии)

Хотелось бы за год проверить итоги, Теперь подвести бы черту, Но наши враги к нашим слабостям строги, Все это у них на счету. Итак, мы хвалиться не будем! Не будем! Жаль тратить бумагу не впрок… К чему эту скуку навязывать людям, Когда Новый год недалек? Уж лучше, друзья, подсчитали бы смело Потери за прожитый год. Какого еще не свершили мы дела? Чего у нас недостает? Иные над нашей судьбой причитают, Но что нам до пролитых слез, Когда нас не слушают и не читают И жизнь наша — вечный вопрос? Печалей не в силах избыть мы слезами. Поможет ли в бедствиях смех? Мы сами должны что-то делать, мы сами… И нам ли страшиться помех? «Что делать? Что делать?» — вопрос постоянный, Но разве мы стали глупей? Поныне в нас бродят какие-то планы И множество всяких идей… Но люди? Где люди? И взять их откуда? Нас мало, чтоб мрак побороть. Пошли нам людей, соверши это чудо, Умножь наши силы, господь! Вновь год пролетит, как минувшие годы… Мы будем писать и писать. Гонения ждут нас, удары, невзгоды… Надежды нас будут питать.

ЗИМА

Дни веселья отзвучали, Настает пора печали. Лету вслед приходят снова Ветры осени суровой. Сыро в комнате, уныло, Стужа к окнам подступила. Сердцу грустно. Дни короче, Все длинней, все глуше ночи. За спиной твоей со злостью Машет ребе длинной тростью, Мрачный ребе, твой учитель. Будь он проклят — твой мучитель! Но, исполненный задора, Ребе лупит без разбора, Бьет нас до крови, но что-то Нам учиться неохота. О катке мечтаем чаще, Там снежок и лед блестящий, Гладкий лед — ах, что за чудо! Нет! Зубри строку Талмуда! Невтерпеж читать трактаты. Лупит, лупит нас проклятый… Учимся до поздней ночи, Тяжко, больше нету мочи. Клонит в сон, ворчанье в брюхе, Но к страданьям нашим глухи, Только палке вдоволь воли. Как солдат, нас учат в школе. Повелел наставник строго Петь молитву, славить бога. Петь не хочется кому-то? Что же, с ним поступят круто. Добредешь домой без силы, Спишь — и снова он, постылый, Ребе лишних слов не тратит: «Добрый день. Поспал — и хватит. Подымайся-ка, паскуда! Раскрывай-ка том Талмуда! Что там сказано о споре Мудрецов?» Не скажешь — горе! Снова — в хедер на рассвете. Ах, как дни унылы эти! Плетка хлещет нас, но что-то Нам учиться неохота.

* * *

Снова радостное солнце Светит в тусклое оконце. Сердцу весело. А ночи Все короче и короче. Дети! Дети! Прочь унынье! Верьте в будущее ныне! Вера в лучшее на свете — Путь к победе вашей, дети! Лучшие наступят годы, В прошлое уйдут невзгоды. Пусть пока зима сурова, Дни весны наступят снова.

₁₈₈₈

СЕМЕН ФРУГ (1860–1916)

МОЛИТВА К СВОБОДЕ

К тебе, Свобода, чья волна Всего, что есть на свете, краше, Обращена молитва наша, Она от горя солона. Над миром ты взойдешь горя, Взойдешь, изменишь нашу участь И ослепит твоя заря Тех, кто неволил нас и мучил. Повеет ветер твой в свой час, Развеет тьму и зло разрушит, И чистый воздух твой задушит Всех, кто душил и душит нас. К тебе, Свобода, чей восход Всего, что есть на свете, краше, Обращена молитва наша, Напев наш хриплый от невзгод.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Ночь холодна, мороз жесток, Спи, мой сынок, усни, сынок! Покуда нет Ни зол, ни бед. Спи, мой сынок, моя опора, Спокойно на моей груди, Бог

даст, поймешь еще не скоро, Что горя много впереди! Ночь холодна, мороз жесток, Спи, мой сынок, усни, сынок. Быть может, все и обойдется. Пусть и для нас Счастливый час Настанет, и печаль уймется, И к счастью всех Раздастся смех Там, где рыданье раздается. Ночь холодна, мороз жесток, Спи, мой сынок, усни, сынок. Все переменится, бог даст, Все беды-горести убудут И цепи, что звенят сейчас, Вблизи тебя звенеть не будут. За окнами мороз жесток, Спи, мой сынок, усни, сынок!..

СЛОВО БЫВШЕГО ЗЕМЛЕДЕЛЬЦА

«Кут Бобровый» — называли Место в том краю, Где в былые дни качали Колыбель мою. Было там в садах весною Все белым-бело, Было время золотое, Было да прошло. Колос тяжелел на воле, Набирая сил, Ветер, прилетавший с поля, В грудь мою входил. Люди сеяли и жали, Как судил им бог, Хлеб свой честно добывали, Умирали в срок. Я с землей простясь родною, Прочь ушел давно. Думал — мне совсем иное В жизни суждено. Мне в полях родного края Землю не пахать, Скудный хлеб свой добывая, С плугом не шагать. Я не знаю то ли благо, Что иду сам-друг И что поле мне — бумага, А перо — мой плуг. Кто мою предскажет долю, Кто мне предречет, Что меня на этом поле Ждет и что не ждет? Люди думают: богат я, Дескать, благодать — За стихи свои лопатой Деньги загребать. Нет, друзья, удел мой трудный. Сын земли, хотя и блудный, Я не зажирел. Хлеб насущный слишком скудный Мой дает надел.

МОРИС РОЗЕНФЕЛЬД (1862–1923)

ЛЕВ

Мне — кость убогую, отброс, А вам — жратвы навалом? Так что же я, выходит, пес, И я доволен малым? В чужих дворах незваный гость, Паршивый пес бездомный, Который, выцыганив кость, Доволен долей скромной? Холуй, хватающий куски И клянчащий подарки, Который лижет башмаки Заносчивой кухарке? Вы ошибаетесь — я лев, И плакать будет поздно, Когда обрушится мой гнев Стремительно и грозно. О близкой мести скажет вам Свирепое рычанье — Ведь я бродяжил по степям, Я жил в лесах вначале. Еще я слаб, но дайте срок — Придет конец оковам: Настанет день — собью замок И глянет смерть в лицо вам!

ПЛАЧЬ, ПЕСНЯ МОЯ!

Ее мне не встретить — Плачь, песня моя! Напрасно мечтаю Увидеться я, Ищу я напрасно — Плачь, песня моя! Могу лишь во сне я Вернуться назад: Лицо ее видеть И ласковый взгляд, Одни сновиденья Мне счастье дарят. Немеркнущий облик — Мученья исток: Я в тщетных надеждах Вконец изнемог; О, плачь, моя песня. Я так одинок…

ДАВИД ЭДЕЛЬШТАДТ (1866–1892)

ПОРТНОЙ

Привычно, тихомолком, Согбенный и седой, С дрожащею иголкой Сидит старик портной. Он отдыха не знает: Все ночи напролет Он плачет, он вздыхает, Кроит, точает, шьет. Он думает с тоскою: «Я — бедный человек, Ни хлеба, ни покоя Не заслужил за век». Передохнуть минуты Нельзя ему никак: Необходим кому-то На завтра новый фрак. Должна обнова гладко Сидеть, как никогда, Не там примнется складка, Пошивщику беда! Все франта молодого С пристрастьем оглядят, Но о слезах портного Подумают навряд. Усталый и несытый, Он впопыхах идет. Заказ, по мерке сшитый, Портной в руках несет. Но как дождаться платы, Когда готовый фрак На щеголе богатом Чуть-чуть сидит не так. Старик портной съестного Домой не принесет. Сиди с иголкой снова Все ночи напролет. He есть детишкам сладко, Не пить им молока, На новом фраке складка Топорщится слегка. Ах, дети, плачьте тише, Поймите наконец, Что фрак чуть-чуть не вышел Стал старым ваш отец. Ах, франты, право слово, Не слезы ли портных Горят на ваших новых Одеждах дорогих?