Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов

Гильем IX

ПЕЙРОЛЬ

* * *

Я велел с недавних пор Сердцу своему молчать, Но Любовь со мною спор Не замедлила начать: Друг Пейроль, решили, знать, Распрощаться вы со мной, Да и с песнею былой? Что ж, бесславный ждет удел Тех, кто сердцем охладел! Ах, Любовь, на ваш укор Мне не трудно отвечать: Долго Донны светлый взор Я готов был воспевать, Но в награду мог стяжать Только боль обиды злой,— Дайте ж наконец покой! Я роптать на вас не смел, Но уж песни-то отпел! Друг Пейроль! Со мной в раздор Не годится вам вступать: Ведь, поверьте мне, не вздор — В жизни донну повстречать, Чтоб умела привечать Вас улыбкой молодой, И веселой, и простой. Кто ж ей раньше славу пел? Видно, дар ваш оскудел! Все ж, Любовь, я на запор Должен сердце закрывать: На Востоке стал позор Крестоносцам угрожать. Бога буду умолять: Пусть пред общею бедой Пренебречь своей враждой Королям бы он велел — И маркиз бы преуспел! Друг Пейроль, к чему задор? Турок и арабов рать, Верьте мне, любой напор Будет долго отражать. Стен Давидовых не взять! Да и не утихнет бой Королей между собой. А бароны! Кто и смел, Тоже в распрях закоснел. Пусть дерутся меж co6oй, Но Дальфин — совсем другой: Он, Любовь, для славных дел Вас бы позабыть умел. Нет, без Донны дорогой Можно изойти тоской! Саладин осточертел — Людям мил родной предел!

* * *

— Мой сеньор, сейчас вопрос О двух доннах я задам, Что, допустим, милы вам И свежее майских роз,— Ту ль, кто без забот Сердце отдает, Вы б предпочитали? Ту ль, кто норовит Строгой быть на вид Чтоб болтать не стали? — Мой Пейроль! Без

мук, без слез Жить привольно, знаю сам. Неразумно все же нам Трусить толков и угроз. С милой мук не знать Хорошо, но глядь — Оба заскучали! А какая сласть — Наконец украсть То, о чем мечтали. — Мой сеньор, хвалу вознес Я бы смелым сим словам, Если бы по временам В рощах не трещал мороз, Не было вокруг Ни дождей, ни вьюг Там, где встречи ждали. Если ты продрог, Зря прождать свой срок — Сладостно едва ли! — Мой Пейроль, ни стуж, ни гроз Не страшится, кто упрям, И наперекор ветрам Мужу он натянет нос. Слаще нет побед: После тяжких бед, Что любви мешали, Ты всего достиг — И земных владык Так не ублажали! — Эх, сеньор, ей-ей, Лучше без скорбей! Не люблю печали! — Эх, Пейроль, ей-ей, Хуже всех скорбей Счастье без печали!

ГИЛЬЕМ ДЕ БЕРГЕДАН

* * *

— Ласточка, ты же мне спать не даешь — Хлопаешь крыльями, громко поешь! Донну свою, за Жирондой-рекою, Зря прозывал я Надеждой Живою,— Не до тебя мне! Что песенка эта Бедному сердцу, чья песенка спета! — Добрый сеньор! Вы послушайте все ж То, что давно мне сказать невтерпеж: К вам я ведь послана Донной самою: Будь, мол, я тоже касаткой ручною, Я бы слетала к нему на край света. Верен ли мне? Ведь ни слова привета! — Ласточка! Сколь же я был нехорош! Встретил ворчаньем, а ты мне несешь Радость нежданную с песней лесною. Все же прости, хоть прощенья не стою. Милостью божьей да будешь согрета, Милая вестница счастья и света! — Добрый сеньор! Где же силы найдешь Донны ослушаться: всюду, мол, сплошь Ты побывай и, любою ценою, Другу напомни про данное мною — Перстень заветный, застежку колета И поцелуй в подкрепленье обета. — Ласточка! Доуне известно давно ж: Мне ненавистны измена и ложь! Но короля не оставлю — весною С ним на Тулузу идем мы войною. Я у Гаронны, в лугах ее где-то, Насмерть сражаться готов без завета. — Добрый сеньор! Храбреца не запрешь Даже у Донны в светелке. Ну что ж! С богом, воюйте! Но не успокою Донну я вестью досадной такою! Гневаться будет,— а перышки мне-то После отращивать целое лето...

ГИЛЬЕМ ДЕ КАБЕСТАНЬ

* * *

Когда впервые вас я увидал, То, благосклонным взглядом награжден, Я больше ничего не возжелал, Как вам служить — прекраснейшей из донн. Вы, Донна, мне одна желанной стали. Ваш милый смех и глаз лучистый свет Меня забыть заставили весь свет. И, голосом, звенящим, как кристалл, И прелестью бесед обворожен, С тех самых пор я вага навеки стал, И ваша воля — для меня закон. Чтоб вам почет повсюду воздавали, Лишь вы одна — похвал моих предмет. Моей любви верней и глубже нет. Я к вам такой любовью воспылал, Что навсегда возможности лишен Любить других. Я их порой искал, Чтоб заглушить своей печали стон, Едва, однако, в памяти вы встали, И я, в разгар веселья и бесед, Смолкаю, думой нежною согрет. Не позабуду, как я отдавал Перед разлукой низкий вам поклон,— Одно словцо от вас я услыхал — И в горе был надеждой окрылен. И вот, когда доймут меня печали. Порою радость им идет вослед. Ужели ей положите запрет? Снося обиду, я не унывал, А веровал, любовью умудрен: Чем больше я страдал и тосковал, Тем больше буду вами награжден. Да, есть отрада и в самой печали... Когда, бывает, долго счастья нет, Уменье ждать — вот весь его секрет. Ах, если б другом вы меня назвали! Так затрепещет сердце вам в ответ, Что вмиг исчезнет всех страданий след.

* * *

Я сердцем таю, Забыв весь мир порой, Воображаю Вас, Донна, пред собой. Стихи слагаю Я только вам одной, Изнемогаю, Томим своей мечтой. Как от любви бежать? Где б ни укрылся, глядь, Любовь уже опять Мной овладеть готова. Отверженный сурово, Вновь стану воспевать Ваш нрав, красу и стать. Я почитаю Любви завет святой, Не уступаю Я прихоти пустой, О вас мечтаю, Не нужно мне другой. И счастье знаю, И одержим тоской. О Донна, вам под стать На свете не сыскать! Так мог ли вам давать Я клятвы суеслова! Нет, не забыть былого, И невозможно снять С себя любви печать. Зачем другого Искать в чужих краях? Блеск жемчуговый В смеющихся устах, Груди шелковой Мерцанье при свечах — Все это снова Предстанет в светлых снах. (Коль так я б верен был Царю небесных сил, Меня б он в рай пустил...) Всех донн других объятья За ваш поклон отдать я Немедля бы решил — Так ласков он и мил. Дня прожитого Не помню, чтоб во прах Не падал снова Пред вами я в мечтах. Одно бы слово, Чтоб я по вас не чах! Огня б живого, Любви у вас в очах! Ужель за весь свой пыл Ее не заслужил? А иначе бы жил — Немало, как собратья, Даров бы мог собрать я. О них я не тужил: Ваш дар меня манил. Чтобы страдать я Не стал еще сильней, Чтоб мог стяжать я Награду стольких дней, К вам шлю заклятье — Мольбу любви моей. Пусть без изъятья Вы всех вокруг щедрей, Но, Донна, буду рад Одной лишь из наград Она мне во сто крат Других даров дороже. А коль желанья тоже И вас ко мне стремят, Блаженству нет преград! Могу ль не знать я, Кто в мире всех милей! Могу воздать я И славу только ей. Лицеприятья Нет в похвале моей. Нет вероятья, Чтоб стал я холодней. Дары волхвов назад Я все верну подряд — Пусть только подарят Мне дар, ни с чем не схожий: Пусть, этой нежной кожи Впивая аромат, Уста мои горят! Касаясь нежной кожи И поцелуи множа, О милая, чего же Уста не посулят — И правду возвестят! Раймон! Ну до чего же Я духом стал богат, Вкусив любви услад!

ГИЛЬЕМ ФИГЕЙРА

* * *

Сирвентес сложу Про римские порядки, Все, как есть, скажу, Лишь на напев в оглядке,— Знаю, заслужу Жестокие нападки: Ведь стихом своим Мечу в папский Рим! Бесом одержим, Растления зачатки Он несет другим. Так чего ж хотим От паствы подопечной, Коль неукротим Сам Рим, не первый встречный! Честь, добро, как дым, Раздор развеял вечный. Рим, ты корень зла. Ласкова, мила, Лесть твоя подла И Англии беспечной Рану нанесла. Паства стричь дала Ужель себя навеки? Вот кабы ушла Овца от злой опеки И покров нашла В нем, в богочеловеке! Вняв моим мольбам, Дал бы по зубам Он святым отцам,— А нам-то с вами, греки, Их позор — бальзам. Рим! И беднякам Глодаешь плоть не ты ли? Горе им, слепцам! Ты их ведешь к могиле. Риму стыд и срам: Торговлю там открыли: «Коль грехи томят, Раскошелься, брат,— Будешь чист и свят». Но сроки наступили, Карой день чреват! Рим! Ты виноват В потере Дамиетты. Нам бедой грозят Всегда твои советы. Алчный пустосвят, Лишь помнишь о себе ты. Да низвергнет бог Пышный твой чертог! Низость и порок — Вот, Рим, твои приметы. Глуп ты и жесток. Рим! В поход повлек Ты цвет французов лучший, Шли не на Восток — На братьев темной тучей, Во грехе полег Пришельцев строй могучий. Ты людей мутишь, Людовика ты ж Загубил, бесстыж: Ты свой призыв трескучий Слал к нему в Париж. Рим! Ты все хитришь, В коварстве ты повинен: Сарацин щадишь, А греков и латинян Скоро истребишь,— Так список павших длинен. Будет соблюден Божеский закон: Ад тебе сужден За то, что звал, бесчинен, Всех на Авиньон. Рим! Последний стон Те вскоре издавали, Кто за светлый сон Считал войну вначале: Тот же небосклон, А не чужие дали. Но не божий, нет, Шли творить завет: Возжелав побед, Безумцы поспешали Дьяволу вослед. Рим! Держи ответ, Не жди себе прощенья. Каждый твой совет — Лишь беса наущенье, Для тебя всех бед Желаю ночь и день я. Братьев христиан Двух соседних стран Нудит твой обман Сражаться в исступленье, Теша басурман. Рим! Твой новый план Вершить пошли французы, Их военный стан У самых стен Тулузы. Бесом обуян, Ты чести снял обузы, Но тулузский граф, К счастью, жив и здрав, И других держав Еще вольны союзы Обуздать твой прав. Рим! Ногой поправ Все заповеди бога И святых устав, Ты сатане подмога, Глуп ты, хоть лукав. От дел твоих тревога И напасти ждут Наш крещеный люд. Козни все растут, Раймону-графу много Злых обид несут. Рим! А все же суд Господний есть над нами, И французы мрут, Устлав поля телами. Графа ратный труд Несет им смерть и пламя. Граф на бой не звал, Ссор не затевал, Но торжествовал, Свое воздвигнув знамя На сраженных вал. Рим! Конец настал Твоим мечтам исконным,— Мир давно желал, Чтобы вождем законным Император стал Народам истомленным, Чтобы, мудр, и смел, И в боях умел, Распрям он умел, Тобою учиненным, Положить предел. Рим! Ты закоснел Во лжи и преступленьях,— Мастер гнусных дел, Ты множишь каждый день их, Я б не преуспел В одних перечисленьях. Всюду сея страх, Все ввергая в прах, Чтоб держать в цепях, Ты лишь о новых звеньях Помышлял в мечтах. Рим! Ты вор в ворах И, что себе ни сцапай Ты в чужих краях, Все держишь цепкой лапой. Воровством пропах Давно ты, вкупе с папой. Ты, с чумою схож, Миру смерть несешь, И не скроет ложь Ту смерть под яркой вапой. Что ж, господь, ты ждешь! Рим! Мне невтерпеж Все дожидаться срока, Скоро ли падешь Ты, чудище порока, Скоро ль в ад пойдешь, Покаранный жестоко! Господи, вонми! Сжалься над людьми, Грозно устреми На Рим святое око, Власть его сомни! Рим! Легло костьми Из-за тебя немало Тех, кого детьми Ты называл, бывало. Я б хлестал плетьми Любого кардинала. Правя смертный пир, Жаждет римский клир Покорить весь мир Во что бы то ни стало. Власть — вот твой кумир! Рим! Твоих проныр Змеится вереница, В мире лад и мир Сгубить она стремится. Ты их командир, Так нечему дивиться! Гнев мой справедлив, Если, стыд забыв, Корыстолюбив, Ты слышишь, как блудница, Лишь греха призыв. Рим! Чуть возомнив, Что император славный Слаб иль нерадив, И на венец державный Посягнуть решив, В свой замысел злонравный Рад вовлечь ты всех. Гнусен твой успех: Снять измены грех — Он тайный или явный — Папе нет помех. Рим! И тех и сех Ты совратил обманом, Но смени свой смех Рыданьем покаянным: Там, на небесех, Бог оком недреманным Над землею бдит! Твой кошель набит, Ты же все не сыт Тем златом окаянным. Ад тебе грозит. Рим! Елей струит Толпе твой голос скромный. Как елей смердит Враждою неуемной, Как он ядовит, Не распознать ей, темной: В жилах яд течет И к войне влечет, Жизнь — уже не в счет! А пастырь вероломный Множит свой доход. Рим! Слушок идет, Что, мол, тонзура часто Вред попам несет: Зазябнет мозг подчас-то, Вот и не растет, Глуп, а пасть — зубаста! На Безье, в разбой Зван Сито тобой, Скорбным головой. Пуста башка — так баста! Снять ее долой! Рим! Любой ценой — Насилья иль подвоха — Жрешь ты кус чужой, Когда лежит он плохо. Агнца вид святой Состроил ты, пройдоха, Лют, как волк иль змей. Много, лиходей, У тебя сетей,— Да, уж такого жоха Бесу нет милей!

ПЕЙРЕ КАРДЕНАЛЬ

* * *

Хоть клирик ядовит И злобою смердит, А в пастыри глядит,— Он за одежды чтим. Смекнул же Изенгрим: Овечью шкуру надо — И псам сторожевым Не уберечь их стада. В овцу преображен, В овечий влез загон И всласть наелся он,— Вот тем и поп силен!" Наш император мнит, Что всюду он царит, Король свой трон хранит, А граф владычит с ним И с рыцарством своим,— Поп правит без парада, Но поп неодолим, Нет с этим вором слада. Поповский трон — амвон, И под церковный звон Даятель обольщен, А поп обогащен. Тем выше он сидит, Чем меньше башковит, Тем больше лжет и мстит, Тем меньше укротим, Тем больше риска с ним. Попы—не церкви чада: Враги один с другим, Они — исчадье ада. Попами осквернен Всевышнего закон,— Так не был испокон Господь наш оскорблен. Поп за столом сопит,— Уже настолько сыт! — А сам на стол косит, В жратве неудержим, Тревогой одержим, Что жирная услада Сжуется ртом чужим. Да для какого ляда, Не зван, не приглашен, За стол к нам лезет он! Для нищих есть канон, Вот, получай — и вон! Арабов защитит Их мусульманства щит, Арабам не грозит, Что поп вотрется к ним, Смирен, как пилигрим. А где у нас ограда, Коль так попов мы чтим Лишь из-за их наряда? Но нынче посрамлен Их черный легион: Был Фридрих принужден Поставить им заслон. Кто ими охмурен, Да будет упрежден: Мерзавцев всех времен Сей сброд затмить рожден!

* * *

Ну вот! Свободу я обрел. Способен снова есть и спать, Совсем забыв, что может, мол, И в жар, и в дрожь любовь бросать. И по ночам хожденье Меня теперь уже не ждет: Хоть писем мне никто не шлет, Не чувствую томленья. С игрою в кости кончен счет! Не всё продул — и то везет! Я новой радостью расцвел: Не стал изменниц обличать И вспоминать обид укол, На гнев мужей негодовать, Метаться в исступленье, Скорбеть, что годы напролет Любовь мне счастья не несет, Что стал с тоски как тень я. Нет! Искренность душа блюдет. И в том — свобода из свобод. Я ворох слов пустых отмел, Что лучшей донны не сыскать, Что свет еще не произвел Других красавиц, ей под стать. Не плачу ночь и день я, Твердя, что рабство не гнетет И мне всего наперечет Милей сей цепи звенья. Пусть донны знают наперед, Что это все — наоборот. Да тем, кто в плен к любви пошел, Ужель наград пристало ждать? Народный присудил глагол Лишь победителей венчать. Кто знал страстей волненье, Желаний буйный хоровод, Но их смирил,— уж верно, тот Достойней восхищенья, Чем лучший между воевод, Что замки сотнями берет. Противно свой позорить пол — Метаться, млеть, молить, мечтать: Кто все к слащавым стонам свел, Тех надобно гадливо гнать! Я не меняю мненья: Честь тем, кто честь за чушь не чтет! Стрела любви стремит свой лет Лишь в сердце, чье стремленье К восторгу высшему ведет. К достойным должный дар дойдет. Не вздор, не вожделенье Меня к возлюбленной влечет, А величавой воли взлет.

* * *

Искусницы скрывать свои грешки, Уж верно, похитрей, чем Изенгрим: В той знатный род, мол, чтят ее дружки, Той — в бедности дружок необходим, Та — любит старца, словно дочь родная, Та — лишь как мать нежна с юнцом своим, Тем нужен плащ,— пугает стужа злая... Путь женских шашней неисповедим! Бои с врагом-соседом нелегки, Но в доме враг и впрямь неодолим! Да, жалости достойны муженьки, Коль женам опостыли молодым. Мой скромный друг, в Толедо отбывая, Женой, свояченицей нелюбим, Напрасно ждет, чтобы душа живая Сказала: «Возвращайся невредим!» А в грабежах — бароны мастаки! У этаких под рождество, глядим, Чужие забиваются быки: Своих им жаль, а пир необходим. Омрачена разбоем ночь святая — Бедняк сидит перед котлом пустым, Но вор-то горд, чужое уплетая: «Мы нынче славно господа почтим!» Коль простыню своруют бедняки, То делом не бахвалятся таким, Но богачу ограбить — пустяки, Он нос дерет, стыдом не уязвим. За кражу ленты к смерти присуждая, Судья крадет коней — и не судим! Воришек мелких — так видал всегда я — Казнить даны права ворам большим. Играть на флейте, петь — прошли деньки! Лишь для себя петь буду, нелюдим, Другим не пропою ни полстроки: Сам соловей такими не ценим. Не фриза, не фламандца речь чужая — Родной язык и тот невнятен им, В моих стихах позор их обличая. Так злоба — злого делает глухим. Скажу невежде, душу облегчая: «Стихи, свинья, не по зубам твоим!»

* * *

Всем суждено предстать на Страшный суд, И сирвентес тому хочу сложить, Кем был я сотворен и пущен жить,— Пускай мои стихи меня спасут И от кромешного избавят ада! Я господу скажу: «Ужели надо, Перетерпев при жизни столько бед, В мучениях держать за все ответ?» Блаженных сонмы дерзостью сочтут О воле всемогущего судить, Но я, речей не обрывая нить, Все выскажу, уста мне не замкнут! Какая вседержителю отрада Прочь от себя гнать собственное стадо? Пускай и грешник по скончанье лет Увидит божьей благодати свет. Пусть от усопших рай не стерегут — Ворота настежь надо бы открыть, Пришельцев же улыбкою дарить. Апостол Петр хоть свят, да слишком крут! К чему красоты царственного града, Коль кара ждет одних, других — награда? Хоть царь царей и славою одет, На ропот мой молчать ему не след. Ад сатанинский несказанно лют, Его давно бы надо упразднить, И ты, владыка, властен так решить — Освободи ж туда попавший люд! Тогда чертей бессильная досада Заставит нас смеяться до упада. Пусть сатана не ведает побед И дел его исчезнет самый след. Вот я стою, земной окончив труд. На господа привык я уповать: Пускай земные муки мне дадут Хоть адских мук за гробом не узнать! А коль не так, зачем же вся надсада Работнику земного вертограда? Нет, поверни мне вспять теченье лет, Чтоб вовсе не рождался я на свет. В ад низвергать — ни смысла в том, ни лада, То грех, господь, то дьявола привада. На грозный приговор скажу в ответ: Знать, и в суде господнем правды нет! Ты, приснодева, нам во всем ограда, И сына умолить ты будешь рада: Да обретают рай и внук и дед,— Сам Иоанн да будет им сосед!