Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов

Гильем IX

* * *

Морские волны! Море вас несет Туда-сюда, назад или вперед,— Быть может, с вами весточка придет С тех берегов, где милый мой живет? Увы, любовь, твой бог Хоть благ порой, но как порой жесток! Ты, ветерок, бываешь в той стране, Где в этот час мой друг лежит во сне, Так принеси его дыханье мне И дай испить — уста мои в огне! Увы, любовь, твой бог Хоть благ порой, но как порой жесток! Горька любовь к вассалам стран чужих. Звенел мой смех — и вот уже затих, И льются слезы. Не утрет мне их Тот, кто забыл всю нежность ласк моих. Увы, любовь, твой бог Хоть благ порой, но как порой жесток!

* * *

Стереги, Приятель молодой,— Береги Ты с башни наш покой, Нам враги Лучи рассвета! К нам беги, О мрак ночной, И сокрой Нас от рассвета, ох, рассвета! Громче, брат, Ты с башни покричи,— Я богат, И счастлив я в ночи. Но, стократ Сильней рассвета, Днем нудят Меня лучи. Нет, молчи, Вестник рассвета, ох, рассвета Не зевать! Неси, дружок, дозор. Вдруг, как тать, Прокрадется сеньор — Нас поймать В часы рассвета, Нас предать С ней на позор. Как ты скор, Приход рассвета, ох, рассвета! Донна, нам Расстаться близок срок,— Знаю сам: Супруг ревнивый строг. Все отдам, Лишь бы с рассвета Снова к вам Прильнуть я мог. Но жесток Приказ рассвета, ох, рассвета…

АЙМЕРИК ДЕ ПЕГИЛЬЯН

* * *

В моей любви — поэзии исток, Чтоб песни петь, любовь важнее знанья,— Через любовь я все постигнуть мог, Но дорогой ценой — ценой страданья. Предательски улыбкой растревожа, Влекла меня любовь, лишь муки множа. Сулили мне уста свое тепло, Что на сердце мне холодом легло. Хоть жалость и не ставится в упрек, Но не могу сдержать свое роптанье: Ведь не любя жалеть — какой тут прок? Чем медленной, тем горше расставанье. Нет, в жалости искать утех негоже, Когда любовь готовит смерти ложе. Так убивай, любовь, куда ни шло, Но не тяни — уж это слишком зло! Смерть жестока, но более жесток Удел того, кто жив без упованья. Как грустно брать воздержности урок Из милых уст, расцветших для лобзанья! За счастья миг я все бы отдал, боже,— Чтоб жизнь опять на жизнь была похожа (Лишь сердце бы сомнение не жгло, Что пошутить ей в голову пришло). Меня в беду не Донны нрав вовлек,— Сам виноват! Я сам храню молчанье, Как будто бы, дав гордости зарок, О днях былых прогнал воспоминанье. Меж тем любовь одна мне в сердце вхожа, В нем помыслы другие уничтожа. Безумен я — немею, как назло, Когда молчать до боли тяжело! Она добра, и дух ее высок, Я не видал прекраснее созданья, И прочих донн блистательный кружок С ней выдержать не в силах состязанья. Она умна не меньше, чем прпгожа, Но не поймет меня по вздохам все же,— Так что ж тогда узнать бы помогло, Как властно к ней мне душу повлекло? Но я судьбой еще наказан строже, С той разлучен, что мне всего дороже. Ах, и в тоске мне стало бы светло, Лишь бы взглянуть на светлое чело! И в Арагон шлю эту песню тоже. Король, вы мне опора и надежа, Да ваших дел столь выросло число, Что в песню бы вместиться не могло.

* * *

Зря — воевать против власти Любви! Если в войне и победа видна, Все же сперва нас измучит война. Лучше на бой ты Любовь не зови. Войны несут — их жестоки повадки — Мало добра, а страданья — в достатке. Мучит тоскою Любви маета, Но и тоска так светла и чиста! Счастлив, кто знал даже скорби Любви,— Скорби глубоки, но счастье без дна! Радость утех над тоской взнесена, Стоны глушит ликованье в крови. Что же скрывать? Не играю я в прятки: Мучит Любовь, но мученья нам сладки. Вот почему, хоть мечта и пуста, Нам дорога и такая мечта. Не сосчитать всех даяний Любви! Речь дурака стала смысла полна, А в подлеце снова честь рождена, Злой подобрел — хоть святым объяви, Скаредный — щедр, и мерзавцы не гадки, Скромен гордец, робкий — смел без оглядки. Жизнь не собой лишь одной занята, С жизнью другой воедпно слита. Верно, не зря послужил я Любви (Впрочем, теперь поскупее она!): Чести закон я усвоил сполна,— Ну-ка, и честь без Любви наживи! Были во мне и дурные задатки,— Но позабыл я былые ухватки. Стала близка мне и слов красота, Песню Любовь мне вложила в уста. Донна! И вам, и высокой Любви В песне хвала неспроста воздана. Что я без вас? Вами песня сильна — Значит, певец, благодарность яви! Мысли, слова в благозвучном порядке Ваши хранят на себе отпечатки (Ваша ко мне возрастет доброта — Будет хвала выше звезд поднята). Песня, плыви, восхваленьем Любви, Прямо к тому, кем германцев страна Прежде всех стран и горда и славна,— К Фридриху ты, моя песня, плыви! Щедр он, могуч, смел в атаке и схватке, Да и в любвн — благородной он складки. Пусть суетой занята мелкота, Подвиги славные не суета. Донна! Тут хитрой не нужно догадки! Ночью и днем я горю в лихорадке. В вашей красе — всех красот полнота. Здесь я навек! И разгадка проста...

АЙМЕРИК ДЕ ПЕГИЛЬЯН И ЭЛЬЯС Д' ЮССЕЛЬ

* * *

— Эльяс, ну как себя держать С той, без кого мне счастья нет? Она взяла с меня обет — Когда с ней буду возлежать, Желанья пылкие сдержать, А лишь прижаться потесней Да тихо целоваться с ней,— И вот позволила прийти! Могу ль обет не соблюсти? — Что ж, Аймерик, тут рассуждать! Вам случай упускать не след. Ведь вы, мой друг, не старый дед — Как можно с донной лечь в кровать И наслажденья не урвать! Нет, не такой я дуралей: Любовь обетов всех сильней. А клятва станет на пути — Нарушу, господи прости! — Эльяс, ведь я не плут, не тать. Даете вы дурной совет,— Повергнет он в пучину бед! Тем, кто готов ему внимать, Любви вовеки не понять. А клятве изменив своей, Ни в Донне, ни в царе царей Мне милосердья не найти. Нет, против клятвы не пойти! — Но, Аймерик, зачем опять Нести бессмыслицу и бред! Какой же в этом будет вред — Свою красавицу ласкать И невзначай добычу взять? Потом, изволь, хоть слезы лей, Плыви за тридевять морей,— Святую землю посети И отпущенье обрети.

ПИСТОЛЕТA

* * *

Мне б тыщу марок звонким серебром, Да и червонцев столько — но беда, Амбары бы с пшеницей и овсом, Коров, баранов и быков стада, В день — по сту ливров, чтобы жить широко, Да замок бы, воздвигнутый высоко, Да порт — такой, как любят моряки, В заливе, при впадении реки. Но мудрость Соломонову притом И здравый смысл мне б сохранять всегда, А давши слово, вспоминать о нем, Когда придет для дела череда; Вовек не ведать скупости порока, Чтоб рыцари не слали мне упрека, Не пели бы жонглеры-шутники, Что не видать щедрот моей руки. Вот стать бы мне красавицы дружком,— Да чтоб была мила и не горда! Мне б сотню рыцарей, они б верхом За мною вскачь неслись туда-сюда, Блестя бронею и с мечом у бока — В вооруженье я, признаться, дока! Да и купцы б везли ко мне тюки — Тюки бы скоро делались легки! Кто пропитанья ищет день за днем, Униженно, сгорая со стыда, Тех бы созвать к себе в богатый дом Пусть не гнетет их горькая нужда,— Кормить их сытно до любого срока, А платы с них не требовать жестоко. Одна помеха — грезам вопреки, Доходишки мои невелики! Зато уж вам, любовию влеком, Я, Донна, отдал сердце навсегда, А будь я всемогущим королем, Весь мир принадлежал бы вам тогда. Но я и так прославлю вас далёко, При всех дворах, до самого Востока. Вам посвящу все песни, до строки, О мой источник счастья и тоски!

СОРДЕЛЬ

* * *

Не мудрено, что бедные мужья Меня клянут. Признать я принужден: Не получал еще отказов я От самых добродетельных из донн. Ревнивца склонен пожалеть я вчуже: Женой с другим делиться каково! Но стоит мне раздеть жену его — И сто обид я наношу ему же. Муж разъярен. Да что поделать, друже! По нраву мне такое баловство — Не упущу я с донной своего, А та позор пусть выместит на муже!

ПЕЙРЕ ГИЛЬЕМ И СОРДЕЛЬ

* * *

— Сеньор Сордель! Так вы опять Графиню стали осаждать? С Блакацем вместе вам страдать! Ведь он, я слышал, ей одной, Прием встречая ледяной, Обязан ранней сединой. — Пейре Гильем! Всевышний, знать, Чтоб горестям меня предать, Задумал ей красу придать Превыше всей красы земной! Коль умысел таю дурной — Болтаться мне в петле тугой! — Сеньор Сордель, как странны вы! Досель не слышал я, увы, Чтоб были чувства таковы. Молва гласит: кто полюбил, Тот счастья с донной не вкусил, Коль с нею ложе не делил. — Пейре Гильем, что суд молвы! Нет, без мечты сердца мертвы. Я счастлив выше головы, Что в ней доверье пробудил, А взгляд ее мне все б затмил, Когда бы лаской подарил. — Сеньор Сордель, в ваш скромный нрав, Быть может, и поверит граф, Но, осторожность потеряв, Как бы не каялся затем! У вас, простите, кое с кем Уже так вышло между тем! — Пейре Гильем, как был я нрав, Врага любви в вас угадав! Ведь, помня вежества устав, Граф должен быть и глух и нем И мирно спать. Да и зачем То, что сокрыто, видеть всем! — Насчет супруга буду нем, Но все ж готовьте щит и шлем! — Любовь чревата тем да сем, Но я не отступлю, Гильем!

СОРДЕЛЬ

* * *

Передаст эта песня под струн перезвон Смертный плач по Блакацу — души моей стон. Мне не только сеньором, мне другом был он. Был закон его сердца — отваги закон, Так для сердца его — никаких похорон! Его сердца вкусить должен каждый барон. Чтоб к отваге Блакаца он был приобщен, Если сам он в отважных делах не силен. Прежде всех его сердца вкусить надлежит Императору римскому: он норовит Взять Милан, да, увы, с немчурою разбит. Враг меж тем всю страну его растеребит. И французский король пусть отваги вкусит: Проворонил Кастилью — отбить не вредит! Он бы рад, но мамаша ему не велит,— Из мамашиных рук до сих пор он глядит. Да вкусил бы отваги король англичан. Робкий нрав был ему от рождения дан,— Вот французский король и пошел на обман, Захватил его земли, негадан, неждан. А Кастилец двойною короной венчан,— Значит, дважды вкусить и отваги он зван, Но тайком,— ведь иначе владыка двух стран От клюки материнской потерпит изъян. Пусть король арагонский, отважнее став, Королевских своих добивается прав: Тот позор, что узнал он, Марсель потеряв, Можно смыть, лишь обратно Марсель отобрав. А наваррский стал трусом, забвенью предав, Сколь он смелым был раньше — тогда еще граф Так карает господь, даже властью взыскав! Плох король, если он только властью и прав. И тулузскому графу, уж верно, не грех Запасаться отвагой, да более всех. Он владенья свои отдает без помех, А потом не заштопаешь этих прорех! Провансальский же граф, ои — и горе и смех! — С перепугу творит за огрехом огрех: Без отваги воитель — презреннее всех, Ни себе, ни другим не приносит утех. Ненавидят меня у властителей тех. Это значит — стяжал обличитель успех!

РИГАУТ ДЕ БАРБЕЗЬЕУ

* * *

На землю упавший слон Поднимается опять, Если крик вокруг поднять,— Я, как слон, свалившись с ног, Без подмоги встать не мог. Такой проступок мною совершен И так мне душу угнетает он, Что двор Пюи осталось мне молить, Где есть сердца, способные дружить: Пусть к милосердью громко воззовут И снова встать мне силы придадут. Коль не буду я прощен, Счастья мне уже не знать! С песнями пора кончать,— Спрячусь, грустен, одинок, В самый дальний уголок. Кто Донною сурово отстранен, Тому вся жизнь — лишь труд, лишь тяжкий сон, А радость может только огорчить: Я не ручной медведь, чтоб все сносить, Терпеть, когда тебя жестоко бьют, Да и жиреть — коль есть тебе дают! Может, мой услышав стон, И простят меня, как знать? Симон-маг Христу под стать Вознестись хотел, но бог Грозный дал ему урок: Господней дланью тяжко поражен, Был Симон-маг за дерзость посрамлен. И я был тоже дерзок, может быть, Но только тем, что я посмел любить. Не по грехам: бывает грозен суд, Так пусть со мной не столь он будет крут! Впредь я скромности закон Не осмелюсь нарушать. Фениксом бы запылать, Чтоб сгореть со мною мог И болтливости порок! Сгорю, самим собою осужден За то, что чести наносил урон, Восстану вновь — прощения молить И Донны совершенство восхвалить, Когда в ней милосердье обретут Те слезы, что из глаз моих бегут. В путь посол мой снаряжен — Эта песня! Ей звучать Там, где я не смел предстать, Каяться у милых ног — И в очах читать упрек. Два года я от Донны отлучен, В слезах спешу к Вам, Лучшая из Донн, — Вот так олень во всю несется прыть Туда, где меч готов его сразить. Ужель меня одни лишь муки ждут? Ужель чужим я стал навеки тут?