Погоня за «оборотнем»
Шрифт:
Ее кто-то раздел и связал, и именно поэтому она не могла пошевелиться. Ей связали ноги и руки, закрепив концы веревок к ножкам кровати. Веревки врезались в кисти и лодыжки.
— Кто здесь?
Загремела посуда. Нет, не посуда. Звуки были более глухие. Что-то похожее на…
На что?
— Ну, развяжите же, ради бога.
Траурный голос, неестественно глухой. «Невозмутимый Д» говорит: «Остынь, сука», — и снова смех, на этот раз презрительный. Смех женщины. Так могла смеяться лишь женщина над женщиной. Над мужчиной женщины так злорадно не смеются.
— Это ты, да? — слабым
Снова звуки гремящей посуды. Или… чего-то еще.
— Дай мне посмотреть на тебя… Включи свет, сука.
Шираз увидела приближающуюся к ней тень, ощутила резкий поток воздуха и удар. Она была еще в сознании, чтобы увернуться, но полностью избежать удара ей не удалось. В ушах зазвенело.
— Господи. Иисусе. Дьявол. Боже. О черт, не надо, не надо.
Клещи, металлические клещи ухватили ее за подбородок и развернули голову в горизонтальное положение. Хватка была не сильной, но крепкой, не оставляющей надежды на спасение. Шираз открыла глаза. Постепенно привыкая к темноте, она смогла увидеть… Смогла увидеть… Увидеть…
— Ради бога, не надо меня больше бить.
Существо похлопало металлическими пальцами Шираз по щеке. Его металлический клюв приблизился к ее лицу. Металлическое дыхание существа было отрывистым и требовательным.
— Ш-ш-и-р-а-а-а-з.
— Это ты, да?
— Шираз, Шираз, Шираз.
Нет. Оно не могло… Нет. Оно не будет…
Но она ошиблась.
Металлические пальцы существа уже были почти на бедрах, неуклюже лаская их царапающим движением.
— Не надо. Пожалуйста, не надо.
— Шираз.
— Пожалуйста.
— Ш-ш-ш.
— О боже.
— Это из божьих рук.
— Пожалуйста.
— Это из божьих рук.
— Пожалуйста, умоляю, пожалуйста.
— Это в моих руках.
Шираз пронзительно закричала. Металлические пальцы вошли в нее один за другим.
— Вот так.
Пронзительный крик.
— Вот так, вот так.
Пронзительный крик.
— Вот так.
Стон.
— Вот так. Вот так. Вот так.
Шираз затихла.
— Да, да, да, Шираз. О, Шираз, да. О, боже, да. О, Шираз.
На светофоре загорелся зеленый свет. Мервин Нидлмэн тронулся с места и углубился в мысли: «Пит Роз. Все говорят — он слишком стар. Я читал газеты и знаю, что он на десять лет моложе меня. Забавно получается — когда мне было тридцать два или тридцать три, а Пит Роз тогда только начинал играть, я смотрел на него и думал: „Вот он — взрослый человек, а я в сравнении с ним просто ребенок“. Не один Пит Роз, а все бейсболисты. Это оттого, что ребенком считаешь атлетов взрослыми мужчинами. Даже тогда, когда сам становишься мужчиной, продолжаешь воспринимать их так же. Хотя к тому времени, когда тебе исполняется тридцать два-тридцать три, игроки уже моложе тебя. Вот когда исполняется пятьдесят пять-шестьдесят — вот тогда, наверное, будет видна разница в возрасте.
А вот и другой пример — Ева Мария Сейнт. Фильм „Водораздел“. Вышел когда? В пятидесятых. Там она играет девятнадцати-двадцатилетнюю девушку, а Карл Малден — священника. Я потерял голову из-за нее — она была примерно моего возраста, — к нему я относился уважительно из-за роли, которую он играл. И вот пару месяцев назад по телевизору повторно крутят фильм о враче из „зеленых беретов“, убившем, как говорили, жену и детей в шестидесятых годах, как раз после шумихи с Мэнсоном. Впервые я посмотрел его года два назад, но в то время не обратил внимания на некоторые моменты, а именно: Карл Малден в фильме играет отца жены, тестя врача, а кто играет жену, жену Карла Малдена? Ева Мария Сейнт. Это все равно, что нарисовать две кривые, как мы по математике чертили. Одна кривая — это моя жизнь, а другая кривая — Евы Марии Сейнт. Затем чертим еще две кривые: одна кривая — это жизнь Евы Марии Сейнт, а вот эта кривая — я, смотрящий на Еву Марию Сейнт и на прожитые ею годы и сравнивающий ее возраст и мой».
— Не могли бы вы повернуть на светофоре?
— Да, конечно, но ведь вам не сюда. Вы попросили отвезти на автобусную станцию в Порт-Оторэти.
— Можно остановить в середине квартала?
— Да, конечно, но ведь здесь пустырь. На твоем месте, приятель, я бы не пошел пешком в этом месте. Это нехорошее…
— Заглуши двигатель.
— Да ты что? Эй, у тебя что? Пистолет?
— Тебе, наверное, хочется знать, Мервин, больно ли это? Нет, тебе не будет больно.
— Послушай, приятель, я отдам тебе все, что у меня есть, только не…
Глава 17
Ник Айвори лежал навзничь и целился в пустую бутылку «Джим Бим».
— Юный Кристофер Болтон. Два румба. Справа по борту.
Стоя коленом на банкетке перед туалетным столиком, Рэчел водила по стакану трубочкой, скрученной из банкноты.
— Скэлли пришел, — сообщил Кит Болтон. — Вместе с этой женщиной, Сейнт Майкл.
Он стоял в дверном проеме и изображал полное безразличие. На самом деле он здорово переживал из-за того, что в последнее время он не мог без стука входить к Рэчел.
— Входи, Кит, входи. Не стесняйся. Здесь только мы, голые дикари.
Болтон нерешительно вошел в комнату.
— От Скэлли можно ждать неприятностей, я думаю.
— Догадки вносят дополнительную путаницу, Кит. — Рэчел все еще водила по стакану трубочкой. — Скэлли мне нужен. До тех пор, пока у меня не будет своих «мулов», я с ним связана одной веревочкой.
Она раскрутила банкноту. Увидев, что та была достоинством в один доллар, Рэчел скомкала ее и бросила на пол. Она стояла, выпрямившись, прикрыв глаза, чтобы полнее ощутить подъем от принятого наркотика.
Айвори лежал, свернувшись калачиком, не выпуская из рук бутылку.
— В этом есть лирика. Если спокоен я. Стихи писал. Если я не успокоен. Получается, моя радость?
Болтон повел носом, испытывая острое желание принять кокаин, понимая, что во власти Рэчел дать его ему или нет.
— Тебе не стоит злиться из-за Грейс. То, что с ней произошло, уже в прошлом. Это было чистой случайностью. Откуда мне было знать, что разобьют ее фургон?
Рэчел склонила правое и затем левое плечо, и ее шелковая сорочка плавно опустилась на пол — так растекается по столу вино. Она критически осмотрела себя в зеркале, потрогала бледные соски кончиками пальцев.