Погружение
Шрифт:
Подумаешь! Стёрлись из памяти какие-то события? Да такое происходит с нами постоянно. Чуть меньше или чуть больше. Или даже намного больше. Какая тебе разница, если ты это уже забыл!?»
«Важно не то, что реально на самом деле, — убеждал он себя: — а то, что я считаю реальным. Часто ли случается, что чужая история воспринимается, словно пережитая тобой лично? Возможно, что сплошь да рядом. Мы ведь об этом не узнаем никогда. Мозг считает историю реальной.
Неизвестно, как много в рассказах пожилых людей правды, и сколько вымысла, со временем ставшего правдой.
Одна моя знакомая, например, прожила долгую жизнь и умерла в здравом уме и с хорошей памятью. Но она всегда, сколько я её помню, была уверена, что у неё не было молочных зубов, сразу выросли коренные. И этот пример совершенно безобидный на фоне случаев, когда бездетные женщины выдумывают себе истории о рождённых ими детях. Да, что я себе рассказываю. Достаточно просто оглянуться вокруг. Вон они ходят, люди, неспособные отличить реальный мир от галлюцинаций».
Подошла Эльза. Села на скамейку рядом. Герман продолжил свои рассуждения вслух:
— Загадка вот в чём, как они скормили мне историю, а потом убедили моё сознание, что она реально случилась со мной.
Эльза промолчала.
— Вот ты, например, хорошо помнишь про свои попытки суицида? Уверена, что тебе не внедрили их в голову?
— У меня остались шрамы на запястьях. Я помню, как долго они заживали, — ответила Эльза и одёрнула рукава.
— Косметические. Ведь ты не запомнила, как их себе наносила? Что если кому-то просто очень нужно держать тебя здесь в изоляции?
— Блин, теперь и я ни в чём не уверена, буду постоянно об этом думать.
— Ага! — злорадно воскликнул Герман: — Теперь ты понимаешь, каково мне? — Представляешь, если здешним врачам удалось найти способ временного отключения механизма, отвечающего за объективную оценку того, что мы видим и слышим?
— То ты, похоже, первая жертва такой манипуляции.
— Возможно, они уже проводили эксперименты на... менее здоровых подопечных.
— Какие головокружительные перспективы. Можно поместить в голову пациента прекрасные впечатления о том, чего не было. Или убедить, что мучительные воспоминания, о которых хотелось бы забыть, это лишь навязчивые фантазии о выдуманных или прочитанных когда-то событиях.
— А как же быстро они написали сценарий жизни Блогера!
— Ты не допускаешь, что у них было несколько заготовок, оставалось только выбрать наиболее подходящую и адаптировать её под нужного пациента?
— Это означает, что они давно готовились. И просто поджидали удобный случай.
— А знаешь, что написано на твоей медицинской карте?
— Наверное, как у всех, имя и фамилия.
— Вот и не угадал! Имена здесь ещё используются, а фамилии никогда. Конфиденциальность превыше всего. Я у них прохожу как «Барышня Эльза».
— А я?
— Ты, Герман — «Идеальный пациент».
Глава 50 Книга
Времени в Клинике очень много, гораздо больше чем свободы.
Все пациенты рано или поздно сталкиваются с проблемой — как это время структурировать. Некоторые пытаются чем-нибудь себя занять, таких мало. Большинству помогает медикаментозная терапия — нейролептики, снотворные, транквилизаторы…
Небольшой группе — помощь и вовсе не требуется по причине естественной тяжести их психических расстройств. Им тоже дают таблетки, правда, по другим показаниям.
Герман встречи с этой проблемой пока избегал. Поначалу, все его силы и время уходили на попытки осознания того, кто же он на самом деле. На воспоминания. На упорядочивание картины его мира.
В какой-то момент, более или менее приведя в порядок обрывки воспоминаний, он начал мысленно рассказывать себе истории своей жизни. Герман и сам не сразу заметил, как в голове его оформился замысел книги. Дело оставалось за малым — сесть и начать переносить всё на бумагу.
Помнил ли он о щедром гонораре, обещанном Спенсером? По правде говоря — да. Хотя сильно сомневался в реальности этого предложения и убеждал себя не тешиться напрасными иллюзиями.
Герман отдавался своему новому увлечению искренне, со всем энтузиазмом. Он просто не мог не писать.
Ему было неведомо состояние вдохновения. Но писалось легко. Порой во время работы он полностью отрешался от мира. Просто транслировал поток мыслей в текст. Нечто похожее на автоматическое письмо. Писал, не обращая внимания ни на ошибки, ни на повторы.
Думал ли он в такие моменты о свободе? Тяготило ли его заточение? Нет, всё это не имело значения. Герман в своей творческой прострации был свободнее, чем когда-либо.
Ему исключительно повезло как писателю. Ещё не существовало книги, только разрозненные черновики, наброски, отдельные сцены. Зато уже были постоянные преданные читатели, точнее читательницы. Две женщины, с интересом следившие за рождением истории.
Эльза с удовольствием слушала, когда Герман читал ей вслух свежие главы, или читала сама, если он был не в настроении. Для неё эта история превратилась в увлекательный сериал, растянутый на долгие недели. Она никогда не пыталась разузнать, что будет дальше, не торопила и не подсказывала идей для развития сюжета. История должна рождаться только из воспоминаний Германа.
Другой его преданной читательницей оказалась доктор Рита. Ей Герман никогда ничего не читал и вообще о книге с ней не разговаривал. Ей он просто отсылал по внутренней сети электронные файлы с новыми текстами.
Она тоже внимательно следила за развитием сюжета. Но интерес её не был ни литературным, ни читательским. Доктор скрупулёзно, с научным педантизмом сравнивала записанную Германом историю с той, которая была искусственно внедрена в его память. Результатами наблюдений она регулярно делилась с Профессором. Тот высокомерно, хотя и с интересом выслушивал обобщения, сделанные его коллегой. От предложения же почитать самому открещивался как чёрт от ладана. Доктор Рита даже подумала, что её наставник хоть и читал много, но исключительно научной литературы и только по интересующему его предмету. А художественной книги, вероятно, не держал в руках со школьной скамьи. Печально. Ну да не ей его судить. А может, он просто не любил самиздат?