Похищение Европы
Шрифт:
Кроме неудавшейся попытки стать женщиной, за это время еще кое-что произошло. Например, вчера вечером – ночью даже, – когда мы вышли из Стокгольма и по пути к открытому морю проходили фиорды, я наблюдала прилет валькирий.
Мы были с Ефимом Аркадьевичем на нашем любимом месте, на технической палубе, в висящей на киль-блоках – это слово мне умный Береславский сказал – большой шлюпке, даже скорее катере, откуда прекрасно было наблюдать за фонтанами брызг, поднимаемых носом нашего корабля. Вообще-то туда пассажирам
Держась руками за теплые деревяшки – уже начало покачивать, – мы следили за догонявшим нас лоцманским катерком. Веселый такой катерок: в свете нашего прожектора он сверкал, как пасхальное яичко – чистенький, желтенький, с округлыми обводами, окаймленными толстой черной резиной, сберегающей его бока при бесконечных швартовках.
С Береславским у нас никаких романов нет, просто с ним интересно. И кроме того, этим вечером я выполняла роль его «крыши», прикрывая утомленного мужичка от сексуально агрессивной официантки. Она дважды показывалась на горизонте, и тогда я обнимала Ефима Аркадьевича за пухлые плечи.
Взамен он рассказывал рекламные байки про взаимоотношения с клиентами. В частности, как снимал для нас – для «Четверки» – слайды с вином: мы немного и этим занимаемся.
Я даже помню эту историю с нашей стороны: сама привозила им в студию несколько бутылок, которые надо было отснять.
– Для вас снимал тогда один из лучших фотохудожников страны, – смеялся Береславский. – Но вы не оценили.
– А что здесь смешного? – сначала не поняла я.
– Нет, ты мне скажи, чем вам не показались слайды?
– Не знаю, – слукавила я. – Они были классные. (Вообще-то их загнобил мой любимый Агуреев. В силу рабоче-крестьянского происхождения он не смог оценить игры смежных пастельных полутонов действительно классно выставленного света. Моя любовь, покрутив в толстых пальцах слайды, сказала, что «в них мало огонька». Но мне не хотелось выставлять его перед Береславским в таком свете. Вот завоюю его – и образую по полной программе, по крайней мере в объеме законченной мной детской художественной школы.)
– Вот и я говорю – классные, – подтвердил мой собеседник. – Один из них потом в учебник вошел. По фото. Поэтому я очень разозлился. И месть моя была страшной.
– Какой же? – Честно говоря, конец той истории проскочил мимо моего внимания.
– Я поставил бутылки на мой рабочий стол, взял у жены дешевую китайскую «мыльницу» и в лоб щелкнул. С чудовищными, как ты понимаешь, бликами. И соответствующей цветопередачей. И знаешь, что сказал ваш босс?
– Догадываюсь, – пробормотала я, припомнив, что на рекламных календариках и впрямь виднелась поверхность какого-то письменного стола.
– Он сказал: «Умеете ведь, когда хотите!» И дал нам бонус, двадцать процентов от цены.
И впрямь смешная история. Хотя рекламисты – в натуре гады: на наши деньги работают и над нами же потом смеются! Ефим Аркадьевич Береславский – еще не из худших рекламных гадов, веселый и не слишком жадный. И потом, он симпатизирует Агурееву, что также нас сближает. Коля, кстати, тоже говорит про Береславского только хорошее. А здесь, на корабле, они вообще скорешились.
– Так что образовывай своего босса, Дашенька, – словно услышав мои мысли, подытожил Ефим. – Бери процесс в свои руки.
И тут случился конфуз. Я приняла сказанное слишком близко к сердцу и разревелась. Дальше – хуже: доложила языкастому рекламисту про свою безответную любовь. Даже про свое сидение в девках сказала, так вдруг захотелось хоть кому-нибудь излить душу.
– Ох как все запущено! – своеобразно пожалел меня Береславский. И дал рецепт выхода из неприятного положения. Проверенный, как он сказал, временем. – Ты либо его соблазни, либо инвертируй ситуацию.
– Как это? – С первым было понятно, хотя и почти безнадежно, а вот с инвертированием ситуации я сразу не разобралась.
– Слышала про переход количества в качество?
– Ну, – неопределенно ответила Даша Лесная. То есть я.
– Если моя любовь к какой-то девушке была безответной, – объяснил он, – меня утешала любовь десяти других.
И тут же спохватился:
– Только, боюсь, для порядочной девушки это не вполне пригодный метод.
– Не вполне, – согласилась я. Но именно в тот момент – разговор был вчера вечером – окончательно решила провести – может, и в самом деле поможет? – свою сегодняшнюю утреннюю акцию с Кефиром. Как выяснилось, не помогло…
Тем временем наш пароход почти вышел из фиордов и волны стали весьма ощутимыми. Даже корабль на них пританцовывал, что уж говорить про вышеупомянутый лоцманский катерок? А между тем лоцман, сделав свое дело, должен был вот-вот нас покинуть.
– Как же он перелезет на такой качке? – усомнилась я.
– Это еще не качка, – успокоил Береславский. – Вот когда ужин наружу запросится – это будет качка.
И действительно, лоцман – здоровый мужик лет тридцати пяти – ловко спрыгнул с последней ступеньки трапа прямо на ходящую ходуном палубу катерка. Но операция пересадки на этом не закончилась: на катере стояла еще одна фигура, явно желающая поймать момент, когда катерок поднимется, а трап – опустится, чтобы перескочить на наш корабль.
– Может, кто из наших туристов отстал? – предположил Ефим.
Но я уже знала, что это не отставший турист. Прожекторный луч скользнул по стройной фигурке и вспыхнул пламенем на копне рыжих волос, открытой соскочившим капюшоном.
– Вот гадина, – подумала я. – Даже сюда прилетела.
Оказалось – не подумала, а сказала.
– Почему – гадина? – не понял мой собеседник. – И почему – прилетела? Она же на катере!
– Потому что ведьмы должны летать, а не плавать, – объяснила я. – Это Ева, жена Агуреева. Как я ее ненавижу, прости меня, Господи!