Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами
Шрифт:
Но немецкий кулинарный обозреватель, севший в джип передо мной, едва ли шутил, говоря: «Когда теряешь зрение, остальные чувства обостряются, йа?» Он дал газу, повернул руль, сбавил ход и пополз по высокогорной грязи со скоростью пять километров в час. Как выяснилось, если окна закрыты, а незрячим ты стал секунду назад, остальные чувства не слишком-то выручают.
Мне, напротив, кажется, что я еду довольно быстро – по крайней мере судя по звукам, которые издает Шрек на пассажирском сиденье. Уж с этим-то я справлюсь и с завязанными глазами. Да я на гоночном болиде гонял по трассе с десятью поворотами, находясь в точке наивысшего напряжения между опьянением и похмельем, а ведь сейчас,
Когда вам предлагают отведать лучшего в мире старейшего скотча прямо из бочки, вы тоже наверняка хлебнете от души. А если нюхнете, пригубите и выплюнете… – что ж, дай бог Дионис, чтоб черт вас побрал. Короче, этим утром я чувствую себя даже хорошо, хотя меня должно было бы как минимум укачать в машине, пока я в полной темноте кручусь по грязи, а лишенный чувства юмора шотландец плюется в меня неразборчивыми инструкциями.
«Вылезай давай!» – ворчит мой провожатый; по крайней мере, мне так слышится. Я открываю дверь, стягиваю с глаз повязку и обнаруживаю, что мы все еще движемся. Я дергаю ручник, выхожу из машины, захлопываю дверь. Вслед несутся проклятья. Я вдыхаю свежий горный воздух.
В романе Ирвина Уэлша «На игле» – поэтическом исследовании шотландского беспутства – полный надежд Томми ведет друзей в горы, стряхнуть городской морок. У них истинно кельтская благородная цель, однако груз похмелья и удручающие дрязги между собой не позволяют ее достигнуть. В киноадаптации Дэнни Бойла они плетутся в сторону холмов:
– Томми, чувак, это не нормально.
– Это же сама природа. А воздух какой… Ты разве не гордишься тем, что ты шотландец?
– Быть шотландцем – полное дерьмо… Хуже просто некуда. Мы даже не смогли найти себе колонизаторов поприличнее! Нами управляют полные кретины. Дела у нас хуже некуда, Томми, и никакой свежий воздух тут ни хрена не исправит.
Логика, конечно, железная (и шотландская), однако на протяжении веков при любой непонятной хвори – будь то утомление, депрессия, тревожность, апатия, паранойя, наваждение или расшатанные нервы – стандартной врачебной рекомендацией действительно был свежий горный воздух. Он же, как выяснилось по итогам грандиозной попойки, сработал и для комбинации всех этих симптомов.
Существует множество научных объяснений, почему высота может сделать утро после пьянки еще невыносимее. Те, кому довелось испытать на себе горную болезнь, сравнивают ее – по крайней мере по степени физического недомогания – с самым сокрушительным похмельем. С другой стороны, от похмелья в низинах (которое случается, к примеру, в Вегасе или Амстердаме) вам может захотеться убежать без оглядки прямо в горы: этот способ найти спасение известен давно. Но есть ли в нем резон?
В книге «Гнев гроздьев» Энди Топер приводит рассказ об утренней разведке, поведанный ему офицером Джорджем Фэрроу: «Чем выше я взбирался… тем меньше ощущалось похмелье. Когда я достиг нагорья Камерон [102] , в голове прояснилось, а тошнота прошла. Я был не прочь пообедать и даже пропустить несколько стаканчиков – хотя еще недавно от одной мысли об этом меня бы вывернуло».
Топер подытоживает: «Возможно, самое простое объяснение этого феномена в том, что подъем в гору может исцелять от похмелья (хотя и принято считать, что высота усиливает действие алкоголя). Впрочем, ничто в этом недуге не бывает однозначно».
102
Курортная область Малайзии.
Сейчас почти полдень, и скорость ветра близка к ураганной – очевидно, идеальное время для любительской стрельбы из лука.
«Кто из вас раньше стрелял?» – спрашивает один из двух оставшихся гидов – он помоложе, и акцент у него не такой чудовищный. Энергии у него хоть отбавляй, а в торчащих волосах столько геля, что им не страшен никакой вихрь. «Что, никто?» – орет он, не веря своей удаче.
Никто не шелохнулся. Наши глаза слезятся, и мы пытаемся удержать развевающуюся одежду, чтобы ее не сорвало ветром. Но Торчок снова открывает рот, так что я вскидываю руку и принимаю удар на себя: «Я стрелял».
– О, Храброе сердце! Как тебя звать?
Я удерживаюсь от замечания, что вообще-то он только что назвал меня Храбрым сердцем, и говорю свое имя.
– Ну ладно, Шокнесси, посмотрим, на что ты способен! – Он протягивает мне лук.
Вообще-то способен я не на многое. Но по работе я нередко оказываюсь в ситуациях, когда приходится учиться странным вещам. К примеру, всего месяц назад для своей колонки про отцовство я оказался на мастер-классе «Стрельба из лука и ходячие мертвецы».
– В кого тебе доводилось стрелять? – спрашивает Торчок, подавая колчан со стрелами. В тот день мы стреляли по замаскированным под зомби пугалам с тыквами вместо голов.
– В тыквы, – отвечаю я.
Торчок присвистывает. «Похлопаем Шокнесси! – восклицает он, как будто бы я вышел похвастаться. – Наш герой прикончил безжизненный овощ!» Держа лук, я стискиваю зубы и выдавливаю улыбку в ответ на его болтовню. Обычно я не против, чтоб надо мной посмеялись, но сейчас адски дует ветер и я вообще-то делаю Торчку одолжение. Кроме того, я и вправду горжусь, что прикончил это тыквоголовое зомби-пугало. В тот день похмелье было куда сильнее и стрелы одна за другой падали в грязь. Когда колчан почти опустел, до меня дошло: все это время я пускал стрелы не с той стороны лука. Я выпустил еще одну стрелу – и всадил ее прямо между мертвецки тыквенных глаз.
Так что Торчок не знает, с кем связался: с человеком, которому доводилось стрелять в ситуациях гораздо более абсурдных и с куда более тяжелым похмельем; чей дух закален необходимостью притворяться, будто он знает, что делает. Я облизываю палец, чтобы проверить направление урагана, щурюсь на воздушный шарик, закрепленный на кипе сена вдалеке, направляю стрелу вверх по длинной, невозможной траектории. И отпускаю тетиву.
Каждое утро по всему миру миллионы людей с треском проваливают выполнение своих обязанностей, а то и вовсе не являются по месту назначения.
Но случается, что упорство, выдержка и отчаяние, без которых похмелья не преодолеть, неожиданно приводят к успеху – а возможно, и к величию. Конечно, писатели, рок-н-ролльщики, актеры, сталевары и прочие ведут борьбу с похмельем постоянно, может, даже каждый день. Однако мало у кого ставки так высоки, а арены так велики, как у выдающихся спортсменов. Смешайте напряжение от физического состязания, ожидания команды и болельщиков и неподдельное желание дойти до предела возможностей – и окажется, что самые эпичные похмелья разворачивались на полях и площадках профессионального спорта.