Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами
Шрифт:
Чемпион «Формулы-1» британец Джеймс Хант был полон жажды жизни и равнодушия к спорту, в котором преуспел. Гоночные болиды просто оказались самым быстрым способом попасть на все лучшие вечеринки. Именно гулянки с Хантом Стэн Боулз винил в катастрофическом результате на собственных Похмельных играх.
Боулз походил скорее на какого-то вымышленного персонажа. Он был Хантом британского футбола с примесью Шейна Макгоуэна [103] . Его недальновидность легендарна так же, как склонность к пьянству и азартным играм. Этот человек подписал рекламные контракты одновременно с двумя производителями обуви и, чтобы избежать разбирательств, надел на матч две разные бутсы.
103
Шейн Макгоуэн – ирландский музыкант, пионер кельтик-панка, известный тягой к алкоголю и дебошам. – Прим. пер.
Затем в 1974 году он завоевал весьма сомнительную славу, набрав наименьшее в истории количество очков в «Суперзвездах» – телешоу, где сливки спортивного сообщества состязались друг с другом в соревнованиях в духе Олимпийских игр. Его провал резюмировали в The Guardian: «Он не проплыл полностью ни одной дистанции, не смог поднять нужный вес, в теннисе проиграл[уэльской звезде регби] Дж. П. Р. Уильямсу со счетом 6:0, 6:0, во время гребли его каноэ перевернуло волной, и еще он умудрился вместо мишени прострелить стол, так что тот развалился пополам».
Сам Боулз свой феерический промах объяснил так: «Накануне я тусовался с Джеймсом Хантом, у меня было знатное похмелье, и ружье просто само выстрелило. Чувствительный спусковой крючок, понимаете?» Но, кажется, подобным образом проходило большинство его дней. Как писал Боулз в автобиографии: «Куда бы я ни пошел, все повергалось в хаос». Кроме тех моментов, когда он был на поле. Там он двигался подобно джедаю, направляя мяч силой своего дара. А если становилось слишком паршиво, всегда можно было рухнуть на скамейку запасных.
В этом преимущество командных видов спорта перед индивидуальными, где бедолаги предоставлены сами себе. Страдающего похмельем игрока можно оставить в запасе, и его недомогание примут на себя тренеры, товарищи по команде и надежная деревянная скамья. Однако перенесемся за океан и обратимся к другому виду футбола за противоположным примером. Итак, первый в истории Супербоул [104] . Его наиболее эпичное описание дал в The Prague Revue Шан Джоши, уроженец Ост-Индии из штата Индиана: «Во всякой схватке, где мужчины соревнуются в мастерстве, рождаются легенды… Иногда в день решающего матча эти же легенды являются на завтрак, источая аромат перегара и всем своим видом демонстрируя недосып… Иногда эта легенда сползает со скамейки и возглавляет бой вопреки мучительному похмелью. Иногда у легенд есть имя. Имя этой – Макс Макги».
104
Финальная игра чемпионата Национальной футбольной лиги является самым ожидаемым и кассовым спортивным событием в США.
Первый в истории Супербоул состоялся в Лос-Анджелесе между командами Kansas City Chiefs и Green Bay Packers, за которую играл Макги. Большую часть сезона он провел в запасе, и ничто не предвещало, что в этой игре будет по-другому. К тому же в родном Лос-Анджелесе он собирался оторваться по полной – и к черту комендантский час.
Как выразился Джоши: «Макс умел жить. Макс умел пить. Да и какая к черту разница?.. Все равно Макс Макги не собирался выходить на поле в это воскресенье». Он поспал от силы пару часов. А проснулся с похмельем, «пробирающим до глубины души». Даже усидеть на скамейке было испытанием.
А потом во время первого же драйва [105] первого Супербоула случилось невозможное – или, по крайней мере, крайне маловероятное: Бойд Доулер, который весь сезон выступал вместо Макги, выбыл из игры, повторно повредив плечо во время третьего розыгрыша Packers. У Макса даже шлема с собой не было. Когда Винс Ломбарди скомандовал ему идти на поле, шлем пришлось одолжить у кого-то из игроков.
Как описывает Джоши: «Если Макс Макги и почувствовал некий трепет, он длился всего мгновение и быстро уступил место ноющей боли, вызванной внушительными возлияниями накануне. Однако есть причины, по которым некоторые добиваются успеха. Есть причина, почему некоторые становятся легендами…»
105
Период владения мячом командой.
Каким-то образом, между приступами тошноты, когда обезвоженный мозг Макса сжимался, а пылающая голова разбухала в чужом шлеме, произошел выброс адреналина – и Макс Макги, храни господь его похмельное сердце, в конце первой четверти прорвался вперед, принял – одной рукой! – пас и исполнил первый тачдаун [106] первого в истории Супербоула.
К концу матча на его счету было семь продвижений на 138 ярдов и два тачдауна, которые привели Green Bay к победе со счетом 35:Тем не менее он не получил звания «Самый ценный игрок», которое получил Старр. Как пишет Джоши, «вся слава достается квотербекам. Макс, однако, приобрел нечто иное. В тот день Макс Макги стал легендой».
106
Наиболее зрелищный и ценный способ набрать очки в американском футболе, для которого требуется доставить мяч в самый конец оборонительной зоны соперника.
Конечно, не будь у него похмелья, Макги играл бы не хуже, а может, даже лучше и все равно наверняка вошел бы в историю. Но стать легендой? Для этого нужен рассказ о преодолении препятствий вопреки обескураживающим обстоятельствам – и лучше, если в них отчасти виноват ты сам. Легендарное похмелье – это такое похмелье, которое ты не прочь растянуть на подольше, хотя бы в залах славы.
В некотором смысле Брайан Кинсман – противоположность Макса Макги. Однако и в нем есть задатки шотландского супергероя. Он на редкость кроток и задумчив, а ухоженные рыжие волосы и веснушки так же едва уловимы, как и его мелодичный говор. Он учтив, терпелив и скромен: волынщик, который стал химиком, а затем самым выдающимся в мире мастером соложения.
На каждой бутылке Glenfiddich (а их больше, чем любого другого односолодового сорта на планете Земля), разлитой за последние пять лет, стоит его подпись. На специальной партии Malt Master’s Edition, которая выставлена на верхних полках баров по всему свету, даже есть изображение Кинсмана: на фотографии он стоит, засунув руки в карманы, посреди сияющих бочек с виски. И все же, окажись вы с ним бок о бок в одном из баров, потягивая этот самый виски, наверняка бы ни за что бы не узнали, кто это рядом с вами. Он – то самое воплощение вежливости и ненавязчивости, о котором только можно мечтать. Один или два раза в моменты доброго расположения духа Кинсман проговорился пытливым завсегдатаям, кто он такой, – и был вынужден быстро ретироваться, смущенный приветствиями, доносящимися отовсюду разом.
Сегодня, однако, старина попал в ловушку, и ему приходится сидеть в великолепном обеденном зале Гленфиддича рядом с самым невежественным, самым навязчивым горлопаном.
«Так вот, – говорю я, прихлебывая редкий двадцатилетний напиток, – если цвет скотча зависит только от бочек, то почему бы не выпустить партию бесцветного Glenfiddich? Если наладить продвижение, вы наверняка сможете ее продать».
Да, именно это я – человек, начавший пить виски еще до того, как получил на это законное право; потративший последние пару дней на осмотр и изучение каждого уголка этого производства, старомодного, но блестяще дальновидного; человек, который по роду занятий должен хотя бы в чем-то разбираться, – именно это я только что спросил у Брайана Кинсмана, супергероя и мастера соложения.