Похоть
Шрифт:
Хэмилтон не знал, перевели ли Тэйтону содержание надгробной надписи, обнаруженной на Нижнем раскопе, или Лану скрыл её от него, но, в принципе, это было ему глубоко безразлично. Ему нужна была только Галатея.
Но она, как сказал Хейфец, снова приболела.
В четверг Стивен, выйдя утром в гостиную, неожиданно попал на праздник, впрочем, совсем небольшой.
Рамон Карвахаль отмечал в кругу коллег свой день рождения, стол был украшен цветами, несколькими тортами, бессчётным количеством спиртного и какой-то мешаниной,
Стивен уже не мог жить без её божественного тела, хищной красоты жадного рта и изощрённого умения любить. Мир несколько сузился для него, сконцентрировавшись только на ней, на даримом ею наслаждении и на его собственной опьяняющей страсти. Все остальное было неважно, вторично, неинтересно, всё заполонила собой Галатея. Хэмилтон с тоской слушал тосты, которые произносились в честь испанца, но думал только о той комнате на вилле, где была сейчас Галатея, и мечтал о ней. Однако увидеться или хотя бы — перекинуться взглядом, возможности не было. Тэйтон почти не пил, хотя произнёс восторженный тост за здравие Карвахаля, Хейфеца же нигде не было, и он наверняка, как Цербер у врат Аида, стерёг Галатею.
Хэмилтон, не находя себе места от тоски, ещё слабый после перенесённой простуды, молча пил виски, то и дело подливая себе в стакан. От выпитого становилось легче, напряжение спадало. Мельком он замечал на себе взгляды археологов, мягкие, но несколько озабоченные, однако не обращал внимания. Эти люди были ему безразличны, а их озабоченность раздражала.
Когда все встали из-за стола и собрались на раскоп, к нему в коридоре подошёл Лоуренс Гриффин.
— Мальчик мой, вы так бледны. Может, вы рано поднялись?
Хэмилтон не знал, что на это ответить, просто вяло пожал плечами.
— Я хотел помочь фрау Берте, в лаборатории много работы, — ответил он наконец.
— Мне кажется, она справляется, — довольно заметил Гриффин. — В общем, смотрите сами по самочувствию: если будете себя нормально чувствовать, помогите ей, если нет — полежите ещё денёк.
— Благодарю вас, профессор, — Хэмилтон был действительно рад хоть на сегодняшний день избавиться от необходимости сидеть с Бертой Винкельман в лаборатории. Анализы можно сделать и завтра.
Голова его тупо ныла, хотелось спать. Он был, пожалуй, не пьян, просто его немного кружило, и мучила неизъяснимая тоска по Галатее. Хэмилтон пошёл к себе, лёг, намереваясь просто полежать, но неожиданно уснул. Проснулся, когда за часы показывали уже пять минут шестого. Взгляд его прояснился, стало чуть легче дышать.
Он вышел в коридор и тут увидел, что Тэйтон, Гриффин и Винкельман вернулись с раскопа на ужин. Последний тут же поднялся к себе на третий этаж, а рядом с Тэйтоном и Гриффином очутился Хейфец. Потом Лоуренс тоже поднялся наверх, а Тэйтон с Хейфецом начали негромко,
— Объясни, почему оно не действует, Дейв?
— Понятия не имею. Или привыкание, или…
— Или?
— Или она его выплёвывает, чёрт возьми. Или принимает что-то ещё — нейтрализующего действия.
— Зачем?
— Женская логика алогична и неопровержима, — прошипел медик. — В день, когда я постигну её, я женюсь. Но успокойся. Твоя супруга совершенно невыносима, Арчи, я согласен, зато это её единственный недостаток. Впрочем, у нас в Одессе говорили, что «невыносимых людей не бывает — бывают узкие двери».
— Достали меня твои шутки, — с досадой проворчал Тэйтон. — Где её теперь искать, черт возьми? Может, съездить на набережную? Ведь быть беде, ей-богу. Эта бестия непредсказуема.
— Я уже попросил ребят съездить посмотреть там, — утомлённо ответил Хейфец. — Здесь она не появлялась, я бы встретил её. Не пошла ли она в деревню? Хоть, убей меня, не пойму, зачем?
Тэйтон тяжело вздохнул, чуть слышно простонав, и оба ушли в гостиную, где кухарка уже звала всех за стол.
Хэмилтона просто затрясло от злости и ненависти. Негодяй. Какой же негодяй…
Стивен взлетел по лестнице к себе и с силой захлопнул дверь. Взял бутылку виски, стоявшую на столе, но понял, что пить совсем не хочет. Бессилие, беспомощность и его самого, и бедняжки Галатеи перед этим тупым монстром Тэйтоном, перед этим ядовитым и саркастичным негодяем-врачом, который явно замыслил что-то недоброе, неожиданно взбесила его. Он в ярости вышвырнул бутылку в окно и понёсся в лабораторию, — надеясь, что спокойная методичная работа успокоит его разгорячённые нервы.
Глава четырнадцатая
Человек смертен, и это было бы ещё полбеды.
Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!
Хэмилтон просидел за анализами около часа, и вправду сумев немного успокоиться. Пришла Берта Винкельман, порадовалась его выздоровлению, и тоже начала свои анализы, рассказала, что делается на Нижнем раскопе. Скелет мужчины вынули из захоронения, и, по счастью, под плечевой пряжкой остались микроскопические частицы пурпурной тоги. Теперь произвести датировку погребения будет совсем просто. Её спокойная монотонная речь подействовала на Стивена несколько успокаивающе.
Неясный шум в коридоре напоминал Хэмилтону шум прибоя, он то нарастал, то спадал. Хэмилтон почувствовал, что не прочь съесть чего-нибудь, и поднялся. В эту минуту дверь открылась, и в лабораторию заглянул озабоченный Хейфец. Он быстро оглядел их и, не говоря ни слова, закрыл дверь и исчез.
У порога виллы послышалось негромкое урчание мотора. Приехал Рене Лану. Хэмилтон не знал, куда он уезжал. Рядом с ним был Франческо Бельграно. Оба тут же подошли к Тэйтону, сидевшему в гостиной с Винкельманом и Гриффином. Через другие двери вошёл Спиридон Сарианиди и издалека покачал головой.