Поиск-90: Приключения. Фантастика
Шрифт:
Август Рубин захлопнул дверцу и взволнованно заходил по комнате.
Проникнуть в е г о мысли… Точнее, впустить их в себя… Только вот как сам Доктор отнесся бы к этому?.. Или уже можно сказать: «отнесется»? Есть у него будущее время, черт возьми, или нет?
Машина молчала.
Августа Рубина внезапно охватила страшная усталость. Он вдруг отчетливо понял, что давно уже сошел с ума, что нет никакого Доктора и не было никогда, а если и был — то тоже сумасшедший, недаром его отовсюду прогнали. Он и Августа Рубина заразил; кто сказал, что сумасшедшие не заразны? Двое сумасшедших в одном доме. Двое сумасшедших в одном доме склепали шкаф, а один из них — вот молодец! —
Да выключить ее к черту, эту Машину, чтоб электричество зря не ела!
Август Рубин подскочил к рубильнику — задумчиво погладил его, поскреб ногтем, отошел. Посидел немного на кушетке, потом зевнул, встал. Проверил в сотый раз речевой интерфейс, вывернул усилитель на полную мощность и тогда улегся.
Спал он или не спал — непонятно. Все боялся, что некие родственники заявят права на память Машины и суд решит стереть информацию о Докторе как интимную, во избежание недоразумений, злоупотреблений, да и вообще, какие могут быть игрушки, когда человека уже нет в живых. Нет? Или все же есть? А что тогда по-вашему — человек?! А, ну да, да, это старая песня, без начала, без конца. Тогда с другого боку: моя Машина? Моя. Что хочу, то и делаю, и кончим об этом… Но лучше все-таки, если родственники не узнают. Они ведь уже простились, плакали… Доктор лежал в гробу такой желтый. И кожа на лбу натянута и блестит. Вскрывали, наверное, покопались — дикари… Это какая-то религия — покойник в гробу. Кланяются останкам, а дотронуться боятся. А уж ночью, да еще тет-а-тет — ну, тут охотников вообще не бывает. Вдова или там любовница — еще вчера с ним бок о бок спала — сегодня пятится. А что изменилось со вчерашнего дня? Остыл? Ах, душа улетела… А если она, к примеру, звериная была, душа-то! Нет, живого не боялась — мертвого боится.
Август Рубин покосился на тлеющие в темноте индикаторы Машины.
А еще бояться — что встанет… Странно все же: помирать не помирай, но уж коли помер — будь добр, не вставай. А почему, собственно?
Внезапно равномерное мерцание огней Машины нарушилось. Скачком переменились позиции светящихся точек, и в их новом свете вся комната преобразилась. Августу Рубину показалось, что в комнату кто-то вошел, стоит в дверях, и Машина салютует вошедшему. Ему надо было немедленно убедиться, что это не так, комната пуста, но сил повернуть голову не нашлось — страх, тот самый предмет его давешних рассуждений, только усиленный многократно, пещерный ужас — вбил его сознание куда-то в позвоночник и одним ударом лишил его сразу обеих главных возможностей — соображать и двигаться. Только глаза с безумной силой вылезали из орбит и выворачивались на сторону — увидеть, в честь кого же этот световой парад. Но он ничего не увидел. На всю комнату раздался всхлип, и до безумия знакомый голос Доктора прошептал неуверенно и с испугом:
— Август?..
Ростик Рубин ночевал в бельэтаже, в спальне матери, — так ему вздумалось сегодня. Он вообще был мальчик самостоятельный.
В эту ночь ему тоже не спалось. Но занимали его вопросы несколько иного характера. Например, такой: можно ли человека в самом деле сжечь? Или это еще одна взрослая игра — якобы сжигают, а на самом деле — в утиль его? На удобрения, — клей там, пуговицы, что еще… Ведь человек на девяносто процентов состоит из воды? Так, значит, он не горит, сверху только. Ведь это ж какую температуру надо, чтобы прежде его высушить!
Ростик Рубин решил посоветоваться с компьютером. Он выпрыгнул из материной постели и на цыпочках прокрался в свою комнату. Засветил экран и поведал в микрофон о своих проблемах.
Но любознательность юного натуралиста не знала границ. «А топливо? Топливо какое подойдет?»…
И вот тут-то на весь дом и загремел голос Доктора. Он вопил внизу, где Машина, он звал отца. Ростик Рубин огорошенно сполз со стула и встал, почесываясь, посреди комнаты. Потом нахмурился и высунул голову за дверь.
Август Рубин лежал на кушетке, не в силах пошевелиться. Из динамиков рвался голос Доктора, он звал Августа Рубина с того света.
Куда-то пропали волосы, их Август Рубин на голове совсем не чувствовал — такой свободный ветерок по коже. Зато он очень хорошо чувствовал свои уши. Они первобытно съезжали назад и прижимались к черепу — будто слушая погоню, в свисте ветра, когда ноги не касаются земли… Тут его и подкинуло. Он упал грудью на усилитель и резко убавил звук. Потом, весь дрожа и истекая слабостью, подполз к микрофону и включил связь с Машиной.
— Учитель… — стуча зубами, выдохнул он.
— А-А-АВГУ-У-УСТ!!! — заходился в крике Доктор.
— Я… Тут… Прием… Тут…
— А? — остановился крик.
— Я… Учитель… это вы?
— Август?! Август, поросенок, почему не отвечал?! Я тут весь перепсиховался!!
— Учитель… Это сон… Я сойду с ума…
— Что там такое? — недовольно, тяжело дыша, но уже потише спросил Доктор. Это был он, несомненно он, Доктор, не набор данных о его прожитой жизни, а он сам — живой, в смысле — реагирующий, он узнал Августа Рубина! — Август, ты один?
— Да, да, конечно!.. — вскрикнул Август Рубин и схватился за лицо руками.
— Да в чем дело? — встревожился Доктор. — Эй, парень, что у тебя там?
— Все… Все нормально. Все в пределах. Простите меня. Просто тут… Я ведь только что с кремации… Немного странно…
— Что-что-что-что? Ну-ка, стой! Какая кремация, ты о чем?
— Как это? — не сразу сообразил Август Рубин. А, ну, в общем, да, откуда ему знать про наши тут муки… Даже немного обидно.
— Кого кремировали-то? — напряженно допытывался Доктор, уже все поняв.
— Вас! — резковато ответил Август Рубин. И сразу же раскаялся. Доктор замолчал надолго, голос куда-то пропал, и ассистент уже не знал, чем бы еще пощелкать на пульте, чтобы вернуть его. Наконец Доктор отозвался.
— Август, — промолвил он тихо, — значит, уже — в с ё?
Август Рубин промолчал. Спине его стало зябко.
— Значит, меня… моего тела больше нет? Нигде-нигде? Ну ответь, Август…
Август Рубин, кусая губы, кивнул, потом подтвердил чуть слышно:
— Нет.
— Ну и хорошо, — вдруг хрипло и громко заговорил Доктор. — Что и требовалось. Оно мне надоело, тело. Тут болит, там болит…
— А теперь? — вырвалось у ассистента.
— А теперь — нет! Ничего нет. Очень удобно. Сволочи. Обрадовались, в печку поскорее… Ну, что молчишь? Ладно, не молчи, Август Рубин, это я так. Все правильно. А как же иначе? Все верно… Ну, как хоть там у вас? Что на дворе-то? Ночь?
— Ночь.
— Ночь… Угу… Понятно… Ну что… расскажи уж тогда, как оно все было. Я быстро умер? Кто-нибудь хоть пришел ко мне? Толстин был? Что молчишь? Не молчи, я тебя прошу!
— Я не молчу, я здесь… Можно, я… как-нибудь потом об этом…