Поиски
Шрифт:
Я слушал его и гадал, к чему приведет это вступление. Теперь я знаю, какое наслаждение испытывает человек, вспоминая каждую подробность истории своей любви. Для Люти консульство, час, когда они встретились, материалы, о которых они говорили, — все было полно огромного значения.
— Вскоре мы стали проводить много времени вместе, — продолжал Люти. — Мы ходили в оперу, в кино, на танцы, во всякие такие места. Было лето. Я, наверно, никогда не забуду это время. Я и сейчас слышу ее слова. Я и сейчас, кажется, слышу, как я спросил ее, позволит ли она мне обращаться к ней на «ты». Мы сидели тогда в кафе на Университетской площади и собирались пойти в кино. Она сказала, что я не должен
Я представил себе Люти, вежливого и решительного, учтиво настойчивого, прогуливающегося с девушкой под липами, и прохожих, наблюдавших за их лицами, когда на них падал свет фонаря.
— Я так и не сказал ей «ты» в тот вечер. Но через несколько дней мы жили так, словно мы были женаты. Во всех отношениях. И я сказал ей, — улыбнулся Люти, — как это странно, что на прошлой неделе она не разрешала обращаться к ней на «ты».
Я рассмеялся. В глазах у Люти мелькали искорки.
— И вот мы стали жить так, словно мы женаты. Во всех отношениях. Я бы хотел, если бы мог, рассказать вам о ней. Она высокая и сильная и — мне кажется — красивая. Впрочем, это было бы странно, если бы она не казалась мне красивой. Она для меня во всем. В спорте, в политике, в книгах — всюду она со мной. И ей очень весело со мной. И я тоже становлюсь веселым с ней. Мы смеемся простым ребяческим шуткам. Иногда, когда мы вместе, мы и ведем себя по-ребячески. Я ведь не всегда такой, каким вы меня видите, — пояснил Люти.
Он замолк, мы осушили стаканы и заказали еще.
— Мы были счастливы, — продолжал Люти. — Я никогда не думал, что могу быть так счастлив. Иногда она мне казалась матерью, иногда другом, иногда даже дочерью. И каждый раз, когда я вижу ее, мне кажется, будто я вижу ее в первый или во второй раз в жизни.
Люти говорил медленно, между словами были паузы. Но я жадно впитывал каждую фразу.
— Мы не поженились, — говорил Люти. — Если она выйдет замуж, она потеряет свою работу. А у нее хорошее положение. Если она сохранит свое место, то она сделает довольно хорошую карьеру для женщины. А она честолюбива. Я хотел жениться. Она тоже. И мы хотели бы потом иметь детей. Но из-за ее работы я до сих пор не могу на ней жениться. Пока она не удовлетворит свое честолюбие. И пока я сам не устроюсь получше. Нам ведь здесь платят не так хорошо, как у вас в Англии. Я смогу получать… как это перевести на ваши деньги… четыреста фунтов в год не раньше, чем через два года. Мне тогда будет уже тридцать.
Я внимательно рассматривал его голову. Волосы у него были необыкновенного каштанового цвета, лицо продолговатое и худощавое. Я с удивлением заметил, как женщины провожают его взглядом, когда он входит в кафе. Я вспомнил о Чарльзе Шериффе, обладавшем тем же даром.
— Так что я еще не тот мужчина, который может жениться, — торопливо говорил Люти. — Во всяком случае, не на женщине с ее положением. С лучшим положением, чем у меня. Поэтому мы не думаем о женитьбе. Мы были счастливы, но знали об этом только наши самые близкие друзья.
Он остановился и посмотрел на меня. Глаза у него были печальные.
— Месяц назад, — продолжал он, — ей предложили место в итальянском посольстве в Берлине. Для нее это большое повышение. Вы понимаете? Это большая честь получить такое предложение, когда вам всего двадцать два года. Я знаю, что ей хочется принять это предложение. Но ей не хочется быть так далеко от меня. А Берлин — это довольно далеко. Мы сможем встречаться лишь несколько раз в году. — Он задумался на мгновение. — Я не объяснил вам,
Мне стало стыдно. Я не мог смотреть ему в глаза. Я смотрел поверх голов на столики вокруг, на шумно веселящихся людей, из соседнего кафе бурными потоками лилась бодрая танцевальная музыка. Вечер был теплый, и мужчины вокруг сидели без пиджаков. Белые здания по ту сторону площади были освещены лунным светом.
— Мне не так-то легко помочь вам, — сказал я наконец. Замечание это прозвучало довольно глупо.
— Вы мне уже очень помогли своим терпением, — отозвался Люти, низко склонившись над столом.
Я должен был что-то ответить ему.
— Могу я высказать вам то, что я думаю?
— Пожалуйста.
— Со мной однажды было нечто подобное… — Стоило мне произнести эти слова, как мои собственные тревоги словно всколыхнулись разом, решились и словно ушли вдаль и меня охватила приятная грусть.
— Пожалуйста.
— Мне кажется, что вы должны просить ее вернуться. И выйти за вас замуж.
— Но как же я могу это сделать?
— Если вы этого не сделаете, это значит, что вы слишком горды, чтобы просить ее пожертвовать чем-то ради вас. — Я заметил, что говорю медленно, чтобы ему легче было понять мои слова. Я подумал, что, если бы он был англичанином, я мог бы высказать то же самое менее торжественно. — Мне кажется, что это ошибка быть гордым в любви. Самая большая ошибка. В любви надо уметь поступиться своим самолюбием.
Люти заставил меня повторить последнюю фразу.
— Но как она? — с сомнением в голосе спросил он. — Ей придется стольким пожертвовать…
— Она будет рада пожертвовать, — сказал я. — Уверяю вас, она будет рада. Она будет любить вас еще больше.
— Мне кажется, что мы не можем любить друг друга еще сильнее, — сказал он.
— Но вы готовы потерять ее из-за того, что вы такой гордый? — Я чувствовал, как во мне закипает возмущение. — Вы в конце концов ее потеряете, если не будете вместе. Вы этого хотите?
— Конечно, я не хочу этого! — воскликнул он. — Но все это не так просто. Может быть, вы и правы, но это не так просто.
— Это абсолютно просто и ясно, — сказал я, — может быть, я не могу растолковать… как жаль, что я не говорю по-немецки. Но разве вы не видите, что все эти доводы и сомнения не следует принимать в расчет, когда речь идет о действительно важных вопросах? Если ваша любовь настоящая, то вы должны быть вместе, а если что-нибудь останавливает вас, то, значит, в вашей любви что-то неладно.
Люти задумался, но мне показалось, что лицо у него уже не такое убитое.
— Я должен подумать, — сказал он.
Я выпил еще пива. На сердце было удивительно легко. Вечер был чудесный, в нем была теплота, приятная грусть и ощущение грядущего счастья. Это кафе, в котором я никогда раньше не бывал, казалось знакомым и привычным, как Лондон моих студенческих дней, я чувствовал себя как дома среди мюнхенцев, пьющих пиво и распевающих песни, и у каждого из них была своя любовь, свои трудности и желания, так же как и у меня.