Покер с Аятоллой. Записки консула в Иране
Шрифт:
ТЭС «Исфаган», расположенный в километре от автобана. Руководство строительства было
заранее предупреждено, и нас там ждали. Когда опомнившиеся пасдары57 примчались вслед, их
встретил объединенный коллектив в количестве около двух тысяч советских мужиков.
В течение последующих трех дней, пока шли напряженные переговоры между посольством в
Тегеране и иранскими властями, я находился в поселке ТЭС, а наша «Волга» с консульскими
номерами демонстративно
Впрочем, эта история имела также и ряд приятных моментов. Мне стало известно, что среди
эвакуируемых из Ахваза людей находятся десять грузин. Я попросил собрать их вместе в доме
одного из моих друзей, накрыл стол, поставил вино, и мы, согласно обычаям, начали поднимать
тосты.
В застолье грузины говорят искренне, и я, когда пили за Родину, сказал, что для меня это понятие
связано с маленькой, Богом забытой деревней высоко в горах Имеретии. Там в сопливые годы я
рос под присмотром прабабушки, в окружении таких же, как она, горцев, которые не вполне
понимали, для чего им в сельпо привезли странное приспособление под названием «замок».
«Имя этой деревни — Хорити», — закончил я. И вдруг неожиданно один из сидевших спросил: «Ты
на самом деле хоритец?!» В ответ я назвал имя прабабушки. Человек встал из-за стола и пошел
меня обнимать, мы оказались соседями, близкой родней и в детстве бегали по одним и тем же
горным тропинкам.
Надо было оказаться за тысячи километров от родных гор, в той ситуации, которую я описал, чтобы выяснить эти обстоятельства.
Но в любом случае спасибо Ирану за необыкновенное знакомство с замечательным человеком
Автандилом Бре- гвадзе, ставшим впоследствии моим близким другом и крестным отцом.
Через три дня, когда проблемы, связанные с эвакуацией наших строителей, были урегулированы и
их колонна продолжила путь в Тегеран, я вернулся в генконсульство. К этому времени Растерянный
вышел из очередной комы и приступил к руководству учреждением, но неожиданно резко сменил
амплуа, решив испытать себя в роли «деспота- самодура». Он начал топать ногами, оскорблять
людей словесно, давать им бессмысленные, противоречивые указания.
Все, что делал Растерянный, носило отпечаток легкого помешательства. В частности, завхозу было
приказано вырыть могилу, застрелить и похоронить в ней сторожевых собак. На мой недоуменный
вопрос: «Саша, зачем?!» стоявший уже по колено в яме завхоз злобно ткнул лопатой в землю и
буркнул: «х... его знает!»
В один из вечеров ко мне в кабинет пришли все мужчины - сотрудники консульства: «Реваз
Валерианович, больше
ляжем. Собираемся ставить вопрос: или он, или мы. Хотим знать ваше мнение?!»
Утром я зашел в кабинет к Растерянному и попросил выслушать. Смысл моих слов сводился к
следующему: все мы сейчас связаны одной судьбой. Бомба не станет выяснять, шофер ты или
генконсул, и, если толпа начнет рвать нас на части, тоже не спросит паспорт — дипломатический
он или обычный. Среди наших людей нет военнообязанных, никто из них не подписывался ехать
сюда погибать. Тем не менее они без паники вкалывают по полной. В этих условиях между нами
не должно быть корпоративной дистанции, и командовать ими можно, только подавая личный
пример.
— Ты молодой еще и неопытный, — ответил Растерянный, — а я эту публику давно изучил.
Каждый сверчок — знай свой шесток, тем более в такой обстановке! Какое тут равноправие?! Тут
гайки закручивать надо!
Выйдя из его кабинета, я сказал: «Действуйте, ребята, возражать не стану».
Дальше события развивались достаточно быстро. Состоялось открытое партийное собрание
коммунистов, на котором Растерянному предъявили неоспоримые обвинения в воровстве
государственного имущества, регулярном пьянстве, интригах, личном малодушии и паникерстве, проявленном во время бомбардировок. Партийная организация единогласно приняла решение о
вынесении ему строгого выговора с занесением в учетную карточку, и весь коллектив
ходатайствовал перед руководством Министерства иностранных дел о снятии Генерального
консула СССР в Исфагане с занимаемой должности и откомандировании в Советский Союз.
Я подробно рассказал про случай с Растерянным, так как он совершенно уникальный. В истории
советской дипломатии не было других примеров, когда техсостав снимал с должности
руководителя загранучреждения. Мне его не было жалко. Собственные поступки привели этого
человека к позорному финалу.
В результате его откомандирования я оказался в тупиковом положении: о переводе в Тегеран
теперь не могло быть и речи. Приказом посла я был назначен Управляющим делами Генерального
консульства СССР в Исфагане (в ранге атташе).
В Исфагане за мной постоянно следили. Это происходило по двум причинам. Во-первых, местная
контрразведка не могла допустить и мысли о том, что среди сотрудников консульства нет
разведчиков. В их понимании в этом случае все остальное теряло смысл. Во-вторых, им больше не