Поклонение волхвов. Книга 2
Шрифт:
Они рассматривали игрушки.
“Шум какой-то”, – сказал отец Кирилл.
“Да...” – Отец Василий держал в руках деревянную птицу.
Застучался в окно пацаненок: “Батюшка! Папаня сказал, чтобы дома сидели, непорядок в городе!”
Отец Василий выглянул в окно: “А что там, не сказал?” – Обернулся. – “Убежал...” – Поглядел в угол, на икону-краснушку Владимирской.
Отец Кирилл поднялся.
“Пилясов был убит камнями, о чем свидетельствовала целая куча окровавленных камней, лежащих как на нем, так и возле него. Камни эти толпа поднимала тут же на улице, так как булыжник валяется повсюду.
Он видел эти камни, испачканные красною краской. Тело уже унесли. Зеленое небо, синие камни, красная кровь.
– Ну вот. – Казадупов водил ладонью по стволу шелковицы. – Хотите спросить, для чего я вам это читаю?
– Да, я был в Оше в те дни.
– Ради встречи с Курпою?
– Да. Я получил письмо...
– От кого?
– Без подписи.
– Оно у вас сохранилось?
– Нет. Оно исчезло в то же утро, когда и всё.
– Что было в письме?
– Просьба заехать в Ош на пути из Верного. Они откуда-то знали, что владыка вызывал меня к себе.
– Но это неудобная дорога – через горы.
– Да, туда я ехал через Чимкент. А обратно пришлось сказать, что, мол, желаю осмотреть Ферганскую долину... Владыка благословил, передал почту для отца Василия.
– Вы видели самого Курпу?
– Не уверен, что это был Курпа... Он написал, что встретится со мной на Троне Соломона.
– Где?
– Тахти Сулаймон. Гора местная. Высокая. – Замолчал.
“Привязав обрывок веревки к ноге и ситцевый платок к руке...” Ситцевый платок.
– Я решил осмотреть гору за день до встречи. Сказал отцу Василию, что интересуюсь местными обычаями. Тот помог найти вожатого из местных, Кадыр звали. Сказал только, чтобы рясу снял: неудобно да и опасно...
Они поднимались утром. Город внизу уменьшался, небо расширялось и обливало их светом. Но смотрел на небо редко, больше под ноги. Один раз он уже бывал в горах, в Баварских Альпах, с Муткой; Серафим пропел перед восхождением молитву горным духам, но тропы были комфортабельными, перевал невысоким, а за ним скатертью-самобранкой развернулся гастхауз, где варили отличное пиво... Подъем на Трон Соломона был другим. Тяжелым, мокрым, с боем в ушах. Мимо шли толпы женщин. “Хотят детей”, – пояснил Кадыр, провожатый. “Кого?” – “Детей. Из других городов приходят. Эти вот... наманганские. Детей нет, пришли Сулаймона просить”.
Босые ступни женщин. Видел, как снимали свою обувь внизу, оставляли под присмотр. Одна, видимо, порезалась о камни. Шла, оставляя красный след. Десятки женщин. Лиц он, разумеется, не видел. Попадались и мужчины.
Наконец поднялись. Отец Кирилл отер ледяной лоб. Небо втекало в глаза, ноздри, уши.
На камне сидело трое мулл. Кадыр пошел договариваться. Один из троих поднялся.
Отцу Кириллу показали каменные следы колен Соломона. Следы пальцев Соломона. Следы его слез. Огромный, плоский Трон Соломона, отполированный до серого блеска.
По трону вниз животом съезжали женщины.
“Странные у них географические понятия”, – говорил вечером отец Кирилл. “Соломон – это ж Ближний Восток, Иерусалим...”
“Они считают Соломона пророком, – отозвался отец Василий. – А у пророков – своя география. И еще верят, что Соломон переносился сюда с помощью духов. А это, согласитесь, весьма быстроходный вид сообщения... Берите вот айву, сочная”.
Стол у отца Василия был как из “Тысячи одной ночи”. Фисташки, сушеный урюк, халва, фрукты.
Поздно вечером, помолившись, отец Кирилл тихонько выскользнул из причтового дома. На улице его уже ждали. Арба заскрипела огромным, в человеческий рост, колесом. Город засыпал рано, на улицах – пустота. Быстро добрались до подножия.
– Вы снова взобрались на гору? – Пенсне Казадупова блеснуло.
– Меня подняли. Двое молодцов подхватили, и наверх. Сам бы, наверное, не смог. Было уже темно. И ноги после дневного болели.
– Подробнее... Лица...
– Лиц не помню. Обычные, туземные. Тропу знали как свои пять пальцев. Один раз только остановились: осыпь пошла.
Он слышал только их быстрое дыхание. Один держал его за плечи, другой – за ноги. Видно, так втаскивают туда тех паломников, кто не может подниматься сам. Несли почти бегом. Дыхание, запах пота. Вдруг замерли. Посыпались камни. Сыпались и летели в темноту.
– Когда поднялись, там уже были люди. Десять, может, больше. Кажется, женщины тоже. Дальше помню плохо. Поднесли пиалу с чем-то горячим, сказали, чтобы выпил.
– Заставили?
– Нет. Обращались вежливо. На земле стояло блюдо с коконами шелкопряда. Каждый подходил и брал один. Меня подпустили первым. Возле блюда на корточках сидел старик. Заставлял открыть рот и вкладывал туда кокон. Когда все взяли, блюдо облили чем-то и подожгли. Стал виден огромный камень. Ну, тот самый, Трон Соломона, по которому днем съезжали женщины. Над ним держали горящее блюдо.
– А на самом Троне сидел...
– Мальчик.
Нос Казадупова покрылся каплями пота. Пенсне съехало, оголились серые, с болотным ободком глаза.
– Вы уверены?
– Да. Возле камня на коленях стояли двое. Один старик, кажется, тот, который сидел возле блюда. Думаю, это и был Курпа. Меня втолкнули между ними.
– Вы что-нибудь чувствовали?
– Да. Радость... – Помолчал. – Наверное, от той пиалы. Не знаю, что там было. Но не кукнар[20].
Отец Кирилл поглядел на ветку вишни.
Дерево еще не отцвело. Пчелы.
Спустили его тем же способом. Проскрипела по пустым лабиринтам арба. Чуть пошатываясь, прошел по спящему дому. По ошибке ткнул дверь хозяйской спальни; отец Василий открыл глаза: “Отец Кирилл, там горшок у кровати, нечего во двор в такую темень...” Прикрыл дверь, нашел свою комнату. Икона Богородицы в грубом казацком окладе. Ватными губами молился. Так на коленях и заснул. Проснулся поздно, вышел; отец Василий уже за чаем, свежий, седой, умытый. Отец Кирилл тоже привел себя в порядок; в голове была тяжесть, но за чаем и разговором прошла. А потом тот вой, и стук в окно, и деревянная птица в руках отца Василия.