Поклонение волхвов. Книга 2
Шрифт:
– Да. Каюсь. Но не потому что пред смертью. Поверьте, грядут такие времена, когда живые станут мне завидовать. «Ах, он умер в двенадцатом году – какое прекрасное еще было время!» О том, какое мерзкое было время, никто уже не вспомнит. – Помолчал, подвигал желваками. – И потом... Смерть – всего лишь ceratio, размягчение. Твердое вещество обращается в мягкое, в воск. Воск вытекает. Парафиновые пары поднимаются к небу, сперва синему, затем...
– Вы должны отречься от алхимии. Иначе не смогу исповедать...
– Да, вы правы. Глупо звать батюшку на исповедь, чтобы читать лекцию по алхимии. Пусть даже батюшка – твой ученик и племянник.
Отец Кирилл вздрогнул.
– О двух вещах хотел попросить вас, отец Кирилл. Понимаю, будет сложно, но... И лучше не письмом, а лично. Вы сможете его убедить, чтобы он не делал этого... – Кондратьич склонился к уху отца Кирилла, зашептал... – Обещаете?
– На все воля Божья... – Отец Кирилл вытер пальцем влагу на глазу, оправил епитрахиль и начал читать слова исповеди.
Дверь загремела, в камеру вкатился Казадупов.
– Достаточно, батюшка! Вы прекрасно сыграли свою роль, поздравляю!
– Что это значит? – Отец Кирилл сжал спинку койки. – Вы не дали завершить...
– В этом нет нужды. Казни не будет, исповедуете после.
Кондратьич поднял лицо. Губы были все так же горько сжаты, но в глазах зажегся лучик.
– Слишком крупная рыба наш господин Парацельс, чтобы просто так его «пуф!» – Казадупов потирал ладони. – Да и не во всех грехах он вам исповедался.
– Я протестую! – закричал вдруг отец Кирилл и побледнел от звука своего голоса, запрыгавшего эхом по подземелью. – Вы подслушивали исповедь!
– Верно. И прошу заметить, в весьма неудобной позиции. Давно уже просил здешнее начальство сделать слуховую щель чуть выше и левее... А делал это потому, что не был уверен...
– В чем же?
– ...что вы сообщите о тех противоправительственных вещах, которые вы здесь услышали. Как то, осмелюсь напомнить, предписывает ваш «Духовный регламент». Впрочем, вас, батюшка, самого неплохо бы еще поисповедовать...
– Если мне понадобится духовник, я имею к кому обратиться.
Казадупов переговаривался с офицером, подпиравшим стену. Офицер замотал головой:
– Никак не могу, есть приказ. Он в списке на повешенье.
Казадупов поморщился:
– Бросьте! Я его и внес в список. Это опаснейший государственный преступник, требуется доследование. Понимаете? До-сле-до-вание.
– Никак не знаю, кто внес. Приказ подписан его высокопревосходительством. Уже и приготовлено все, комплект. И ямку приготовили.
– Вас самого в эту ямку закопают, если... Телефонируйте генерал-губернатору!
– Его высокопревосходительству?!
– Да, высоко... Быстрее!
– Господь с вами, Мартын Евграфович, спят они. И не буду телефонировать, не уполномочен в такое время.
– Чорт! – Казадупов вытер пот. – Семь лет расследуешь по высочайшему поручению дело, доходишь наконец до истины, и тут из-за какого-то... Хорошо, вы не уполномочены. Кто уполномочен?
– Сейчас Аристарх Борисович прибудут, для наблюдения. Может, они...
– Идемте! И вы, отец Кирилл! Что глядите-то?
Отец Кирилл огладил дрожащей ладонью рясу:
– Исповедь не завершена, и моя обязанность ее завершить. Если вы и сейчас мне воспрепятствуете, буду жаловаться по начальству. В соответствии с «Духовным регламентом».
– Исповедуйте! – Казадупов вдруг выкрикнул фальцетом. – Не буду мешать вашей родственной сцене! Только вы, господин алхимик, не забудьте упомянуть, что благодаря вам наш батюшка полгода назад чуть не отправился к праотцам! – Хлопнул дверью.
С потолка посыпалось.
Отец Кирилл смотрел на Кондратьича.
– Да, это так, – сказал Кондратьич, сдув с плеч песок. – Нам была нужна желтая звезда. Князю и мне. От Курпы я знал, что она у вас. Мне она требовалась ненадолго, для философского камня, для стадии умножения, multiplicatio, помните ту комнату и аппарат? Благая сила звезды ушла туда. Потом князь быстро сбыл ее одному англичанину, который за ней охотился, англичанин тут же поплыл с ней в Америку, но не доплыл: кажется, она притянула льдину, мировой лед, третья порода... Еще я хотел спасти вас.
– Камнем по голове?..
– Да. Я внимательно просмотрел ваш гороскоп. Желтые звезды способны притягивать... Удар камнем, у вас был предначертан удар... Кто мог? Может, ваш садовник, Алибек. Да, скорее всего, он. Он стоит над вашим телом, кровь на сапогах. «Тьмы стало больше, хозяин...»
– За что ему было убивать меня?
– А за что потонул англичанин, прихватив в бездну целый пароход? За что цесаревич исходит кровью? За что сорок лет держат в идиотах бедного князя? За что меня вначале бросили в монастыре, потом пытались обменять (может, все-таки обменяли, а?), за что рос я в темной избе, где всей библиотеки было три книги? За что так ненавидит меня этот Казадупов? Впрочем, я ему приготовил еще один маленький киндер-штрейх[25]... – Кондратьич нервно зевнул, вытянул ноги. – Ни за что. Просто так. От скуки... – Поглядел на отца Кирилла. – Простите меня, отец...
– Бог простит.
– Бог... – Кондратьич пошевелил ногами. – Бог. Как вы думаете, они меня все-таки расстреляют?
Отец Кирилл приблизился к Кондратьичу. Стряхнул песок с его сутулой спины:
– Приступим.
Читается список прегрешений.
– Каюсь... Каюсь...
Серебряный крест опускается к губам. На кресте в последней агонии повисла черная фигура. Губы Кондратьича скривились.
– Не могу!
За дверью зашумели шаги.
Сухие губы прикоснулись к металлу. Запахло кровью и уксусом. Завеса в Храме разодралась пополам, храмовым ткачам придется долго штопать ее, почти два тысячелетия.