Покорение Южного полюса. Гонка лидеров
Шрифт:
Амундсен, оценивший сделанное Шеклтоном, написал спонтанное обращение к Королевскому географическому обществу:
Я должен… поздравить вас… с этим чудесным достижением… Английская нация благодаря подвигу Шеклтона одержала победу в антарктических исследованиях, [sic] которую никто не сможет превзойти. Нансен добился абсолютного результата на севере, а Шеклтон — на юге.
Надо сказать, что Шеклтон остановился и повернул назад в тот момент, когда до цели было рукой подать. Это был один из самых мужественных поступков в истории полярных исследований!
Но Шеклтон не просто достиг новой самой южной отметки. Несколько членов его команды под руководством профессора Эджворта Дэвида (которому исполнилось пятьдесят четыре) стали первыми людьми на Южном магнитном полюсе, другие участники экспедиции Шеклтона совершили успешное восхождение на гору Эребус, что стало первым покорением вершины в Антарктике. И всё это осуществилось в течение одного сезона — действительно выдающийся результат. У ног Шеклтона оказалась вся Британия, что было закономерно, ведь эта страна ценит подвиг как стиль жизни. Она нуждалась в герое — и Шеклтон стал им.
Хотя Британия всё ещё оставалась сильнейшей державой планеты, беспокойство по поводу будущего уже готово было прорваться наружу. Грубая и агрессивная энергия имперской Германии — стремительно растущего амбициозного государства, лишённого того мучительного морализаторства, которое свело на нет дух британцев, — становилась реальной угрозой, нависшей над миром. Забастовки и социальные волнения были предвестниками грядущих беспорядков. И в такой атмосфере, полной неопределённости и сомнений, возник Шеклтон — весёлый, щегольской, беззаботный, — именно та фигура, в которой нуждалась встревоженная страна для обретения уверенности в себе.
Король Эдуард VII, проницательный монарх, отлично понял это, даровав Шеклтону рыцарское звание, в то время как Скотт оставался всего лишь «коммандером Королевского викторианского ордена», нервным, беспокойным и подозрительным — символом своего времени. Шеклтон же стал тонизирующим средством для всей страны.
Это было связано не только с тем, что благодаря ему «Юнион Джек» оказался к Южному полюсу ближе, чем любой другой флаг. Шеклтон добился цели гораздо более привлекательным способом. Он заслужил славу, едва не потеряв всё, и пережил приключение в истинно британском стиле, со всеми необходимыми ингредиентами: там были героическая схватка с судьбой, эпическое бегство от несчастья, триумф воли, благодаря несокрушимой выдержке, и счастливый конец после опаснейшего балансирования на грани. Поучительная история!
Кроме того, Шеклтон обладал всеми качествами, которые необходимы каждому настоящему герою, и был искренним патриотом. «Я представляю 400 миллионов британских подданных», — написал он своей жене. Как сказал вскоре после возвращения Шеклтона один журналист, он принадлежал «к типу людей… изображённых… в старых сказках и морских романах… настоящий гардемарин». Публицисты, отлично чувствовавшие настроение общества, тоже много распространялись на этот счёт. «В наше время, — говорилось в передовице „Дейли Телеграф“, — наполненное пустыми пересудами об упадке нации, он вернул былую славу целому поколению».
Шеклтон привлёк внимание англичан к Южному полюсу. Более того, он превратил его в общую и понятную всем цель, какой для нашего поколения стала высадка астронавтов на Луне. Он стал бы истинной находкой для телевидения, поскольку обладал нужной внешностью, харизмой и актёрским даром, умел быть простым и очаровательным. С момента возвращения Нансена из дрейфа на «Фраме» никто из исследователей не имел такого влияния на общество. Скотт вообще не произвёл впечатления на журналистов, фактически настроив их против себя. Поэтому он в то время не имел и сотой доли той популярности, которая обрушилась на Шеклтона. Ирония заключается в том, что Шеклтон, полузабытый потомками, наслаждался фантастическим успехом у современников.
На публике эти двое скрывали враждебность под маской взаимного уважения. Но Шеклтон не решался поговорить со Скоттом наедине, поскольку был оскорблён злонамеренными и необоснованными слухами о том, что фальсифицировал свои достижения. Он считал автором подобных слухов самого Скотта, хотя, скорее всего, к их распространению был причастен сэр Клементс Маркхэм.
Через несколько дней после того, как появились новости о Шеклтоне, сэр Клементс написал Скотту письмо, содержавшее такую фразу: «У меня они вызывают довольно большие сомнения». Однако он не возвращался к этой теме до середины апреля, когда Скотт приехал к нему на обед. После их встречи сэр Клементс записал в своём дневнике, что «не верит в покорённые широты».
Сэр Клементс не одобрял «нарушения» Шеклтоном прав Скотта в проливе Мак-Мёрдо, поэтому и высказывал такое мнение. Однако он не смог должным образом противостоять обаянию нового героя и однажды заявил, что, «учитывая импульсивный характер Шеклтона, ему следует многое простить». Эта вспышка великодушия со стороны сэра Клементса нивелировалась отношением Скотта, который, со своей стороны, теперь не доверял ничему, что было связано с Шеклтоном.
Тем не менее такие сложные отношения не помешали Скотту председательствовать на ужине, устроенном в честь Шеклтона 19 июня в лондонском Сэведж-клаб. В своей речи (то и дело прерывавшейся громкими возгласами одобрения) Скотт предположил, что Южный полюс должен быть покорён англичанином и что он «готов идти дальше и отыскать это место». «Всё, что мне нужно теперь сделать, — в заключение заявил Скотт, — это поблагодарить господина Шеклтона за то, что он великодушно указал мне верный путь». Так оно и было. Шеклтон развеял существовавшие прежде сомнения, подтвердив, что полюс лежит высоко на ледяной шапке. Более того, он нашёл правильную дорогу к полюсу — ею оказался огромный ледник протяжённостью в сотни миль, которому он дал имя своего мецената Бэрдмора{1}.
Речь Скотта в Сэведж-клаб стала фактически декларацией его собственного намерения организовать новую экспедицию. И снова реакция сэра Клементса была вялой. Как написал он в письме, адресованном Скотту, «полюс должен быть покорён, но я не думаю, что Вам следует пожертвовать ради этого карьерой в военно-морском флоте».
Скотт, однако, проигнорировал его точку зрения. Он обратился к Королевскому географическому обществу с просьбой заставить Шеклтона отказаться от своих планов по организации новой экспедиции, поскольку он тоже собирался отправиться на юг.
Всё, чего я хочу [писал Скотт Леонарду Дарвину], — это свободной возможности объявить об экспедиции, не вызвав подозрений в том, что тем самым я нарушаю планы Шеклтона… если он явно не выразит своих намерений, я не смогу действовать из-за подобных подозрений.
Это письмо наглядно демонстрирует, что Скотт оставался рабом формальностей и этикета. Складывалось ощущение, что он намеренно откладывает окончательное решение. К тому же у него было мало сторонников. Королевское географическое общество не желало оказаться вовлечённым в прежние скандалы — и дистанцировалось от него, особенно с тех пор, как там, выждав некоторое время, стали очень любезно принимать Шеклтона, купаясь в отражённых лучах его славы.