Покорение Южного полюса. Гонка лидеров

Хантфорд Роланд

Скотт видел только одно: Шеклтон почти достиг полюса! Но он не понимал истинных причин успеха своего недруга. А ведь опыт Шеклтона ясно показал, что пони не смогут перенести сурового климата Антарктики. Они не в состоянии идти по леднику: копыта проламывают наст, а из-за веса этих животных им очень трудно помогать. Последний пони Шеклтона закончил свои дни в одной из расщелин задолго до подъёма на Полярное плато.

Но самым серьёзным возражением против лошадей было то, что в Антарктике для них нет корма. Из растительности там время от времени встречаются лишь мхи и лишайники. Весь фураж нужно везти на корабле. Антарктика с огромным количеством тюленей и пингвинов идеально подходит для существования плотоядных животных. Лошади, в отличие от собак,

не могут выжить на этой земле.

Скотт копировал не только методы Шеклтона — он хотел взять в свою экспедицию людей из его команды. Например, он предложил работать на него Джозефу (позже — сэру Джозефу) Кинзи, агенту Шеклтона в новозеландском Крайстчёрче. Кинзи неохотно, но согласился. Также стало известно, что Скотт пытался привлечь к сотрудничеству Дугласа Маусона.

Маусон (позднее сэр Дуглас Маусон), австралийский геолог, в своё время работал в составе партии под руководством соотечественника Скотта, профессора Эджеворта Дэвида, которая достигла Южного магнитного полюса и добавила блеска достижениям Шеклтона. Когда Маусон в январе 1910 года приехал в Лондон, Скотт с помощью Кэтлин постарался лестью склонить его к участию в своей экспедиции. Но Маусон отказался. Более того, у него сложилось мнение, что Скотт пытается украсть его идеи. И тогда он решил организовать собственную антарктическую экспедицию. Скотт был удивлён и раздосадован.

Следующим объектом пристального внимания Скотта стал Фрэнк Уайлд, который был с Шеклтоном на рекордно южной отметке и мог показать путь почти до самого полюса. Встретив его на одном из лондонских приёмов, Скотт прямо там попытался завербовать его в свою команду. Но Уайлд когда-то был матросом на «Дискавери» и не раз сталкивался с военно-морской дисциплиной Скотта, поэтому теперь никакая лесть не могла его обмануть — он наотрез отказался. Скотт умолял его так эмоционально, что на них стали оглядываться посторонние люди. Он сулил Уайлду деньги и продвижение по службе. Но тот был непреклонен — он уже пообещал в следующий раз плыть с Шеклтоном. Это был очень болезненный удар для Скотта. Их вражда с Шеклтоном привела к тому, что мнения членов команды «Дискавери» также разделились. Уайлд был всецело на стороне Шеклтона.

Тем не менее Скотт заполучил двух человек, побывавших в экспедиции на «Нимроде»: механика Бернарда Дэя и найденного в последний момент геолога Рэймонда Пристли, ставшего позднее сэром Рэймондом и ректором Университета Бирмингема.

Но больше всего Скотту нужен был Уилсон — его гид, советник, спаситель и второе «я», миротворец с «Дискавери». Конечно же, Уилсон согласился. За последние два года их общения Скотт дал ясно понять, насколько нуждается в своём старом товарище, и поэтому Уилсон немедленно откликнулся на присланную им телеграмму. «Скотт… как человек стоит того, чтобы с ним работать, — написал он своему отцу. — Мы хотим провести научные исследования скорее для оправдания путешествия на полюс, нежели из-за их реальных результатов».

Уилсон стал руководителем научной группы и пригласил доктора Джорджа Симпсона, метеоролога, которого Скотт в прошлый раз отказался взять в экспедицию на «Дискавери» из-за личной неприязни. Теперь Симпсон имел большой авторитет как сотрудник Индийской метеорологической службы. Остальные учёные из группы Уилсона оказались преимущественно выпускниками Кембриджа: австралийский зоолог Гриффин Тейлор, канадский физик Чарльз Райт, биологи Деннис Лилли и Эдвард Нельсон и, наконец, сам Уилсон. В результате местная газета назвала это почтенное собрание «экспедицией Кембриджа и Адмиралтейства».

Хотя атмосфера некомпетентности и импровизации, уже знакомая по плаванию «Дискавери», была характерна и для этой экспедиции, за прошедшие годы произошёл заметный всплеск общественного интереса к Антарктике, что в некоторой степени сказалось на уровне членов команды. Главная заслуга в этом принадлежала Шеклтону, который превратил антарктические исследования в интеллектуальное и уважаемое занятие. Отчасти это произошло благодаря тому, что уровень учёных в экспедиции Шеклтона был на порядок выше, чем в команде «Дискавери». В результате интеллектуальный калибр тех, кто сейчас хотел присоединиться к Скотту, был намного крупнее, а количество добровольцев оказалось просто огромным. В общей сложности заявления на участие в экспедиции подали около восьми тысяч человек самых разных типажей и способностей.

Адмиралтейство со времён экспедиции на «Дискавери» смягчилось и позволило Скотту набрать столько офицеров и рядовых, сколько ему было нужно. Скотт теперь был капитаном, а его начальник в Адмиралтействе, второй морской лорд вице-адмирал сэр Фрэнсис Бриджмен, отвечал за кадровый состав военно-морского флота. Возможно, в подборе команды ему во многом помогла энергичная и деятельная Кэтлин. Однако, несмотря на что Скотту предоставили отпуск, высвободив время, деньги приходилось искать самому. Уайтхолл [57] имел отличную память — там ещё не забыли о расходах на операцию по спасению «Дискавери», и потому возможность выделения средств на новое плавание даже не обсуждалась.

57

Улица в центре Лондона, чьё название стало нарицательным обозначением британского правительства. На ней же располагались здания Адмиралтейства и Министерства обороны. Прим. ред.

Хотя британская и норвежская экспедиции кардинально отличались, в них можно было найти и некоторые параллели. Освободившись от власти комитетов, Скотт, так же как и Амундсен, управлял личным предприятием, которое тем не менее готовило экспедицию под национальным флагом. Амундсен вынужден был принять в команду Хьялмара Йохансена — Скотту тоже пришлось взять к себе одного человека в силу не зависящих от него обстоятельств.

Лейтенант Эванс, который за два года до этого уже безуспешно пытался отправиться в Антарктику вместе со Скоттом, устал ждать и решил организовать собственную экспедицию. В мае 1909 года он начал обсуждать эти планы с сэром Клементсом Маркхэмом.

По отношению к Скотту сэр Клементс всегда играл роль ревнивого импресарио, а в Эвансе видел неудобного конкурента для своего подопечного. В планы Эванса входило исследование Земли Эдуарда VII [58] , которую до этого наблюдали с борта «Дискавери» в 1903 году и с «Нимрода» — шестью годами позднее. Это был хороший план, суливший новые открытия на пока что плохо изученном антарктическом континенте. Сэру Клементсу такой проект нравился больше, чем то, что он называл «эта спешка к полюсам». Существенно больше, чем план Скотта, который хотел пройти старым маршрутом только для того, чтобы побить рекорд Шеклтона.

58

Сегодня это полуостров Эдуарда VII на Земле Мэри-Бэрд.

Выбор был сделан: сэр Клементс осторожно раскрыл Скотту намерения Эванса и, когда 8 июля ни о чём не подозревающий Эванс пришёл на обед к сэру Клементсу, чтобы рассказать о своих намерениях более подробно, он узнал, что его собственный план уже стал составной частью маршрута экспедиции Скотта. Эванс оказался в положении интервента, почти в роли Шеклтона. Сэр Клементс предложил ему отправиться к Скотту, чтобы «поговорить с ним совершенно открыто и без обиняков». На следующий день, как и предполагал сэр Клементс, они договорились объединить усилия. Скотт назначил Эванса своим первым заместителем. На самом деле сэр Клементс относился к Эвансу с большим уважением, и истинные мотивы его поведения заключались не только в желании избавить Скотта от ненужного соперничества. Подтекст записей в дневниках сэра Клементса свидетельствует об очевидных сомнениях в способностях Скотта, которому Эванс мог стать надёжной «подпоркой».