Покоритель джунглей
Шрифт:
— Хозяин этой шхуны будет счастлив отвезти вас, могу в этом заверить.
— Так поспешим спуститься на берег, генерал. То, о чем вы сказали мне, настолько серьезно, что я не могу терять ни минуты, если не хочу застрять в Пондишери как частное лицо на все время войны между Францией и Англией. Признаюсь вам, что здоровье мое, сильно подорванное здешним климатом, нуждается в воздухе родины.
Во время этого разговора на палубе разворачивалась прелюбопытнейшая сцена.
Казначей счел долгом вежливости завязать разговор с генералом артиллерии из свиты нового губернатора. Поэтому он подошел к Барнетту, который
— Ну, генерал, — сказал он, — не страдали ли вы морской болезнью?
— Хм, хм! — промычал Барнетт, вспомнив о запрете Сердара.
Но Барбассон был начеку, он быстро подошел к казначею и обратился к нему с изысканностью и изяществом:
— Знаете, вы можете без опаски палить рядом с ним из пушки, дружище глух как тетерев.
Группа молодых офицеров и адъютантов, оставшихся на борту, с невероятным трудом сохраняла серьезный вид. Но поскольку они не уезжали вместе со старым губернатором, а прибывший генерал произвел на них впечатление человека с тяжелым характером, им удалось сдержаться.
Возвращение обоих губернаторов на палубу избавило их от этой муки, ибо Барнетт для придания себе пущей важности яростно вращал глазами, свирепо поглядывая на подчиненных, застывших от почтения на месте. Высадка произошла благополучно, и кортеж направился к особняку губернатора, где началось официальное представление, поскольку новый губернатор заявил, что не устал и не нуждается в отдыхе.
Депутация всех раджей юга прибыла, чтобы поздравить его с приездом, и заявила о своей преданности и готовности служить Франции.
— Благодарю вас от имени моей страны, — твердо ответил Сердар. — Очень скоро понадобится не только ваша преданность, но и ваше мужество: близится час освобождения Индии.
При этих словах трепет охватил присутствующих, и из груди всех внезапно вырвался крик: «Да здравствует Франция!»
— Смерть англичанам! — крикнул офицер-туземец из охраны дворца.
Казалось, что все только и ждали сигнала, так как призыв этот был повторен с таким взрывом энтузиазма, что его услышали снаружи. Десять тысяч человек на площади, в аллеях, на бульваре закричали: «Смерть англичанам!», и немедленно по всему городу распространился слух, что объявлена война.
Момент был полон величия: присутствующие раджи, офицеры вытащили шпаги и, потрясая ими перед обоими губернаторами, поклялись умереть за независимость Индии и славу родины.
Сердце Сердара билось так, словно готово было выскочить из груди: наконец-то настал момент, к которому он так стремился, его план удался благодаря его отваге, он был хозяином Пондишери, ему подчинялся полк морской пехоты, командиры которого во главе с бравым полковником де Лурдонексом были только что ему представлены… В этот торжественный час им овладело столь сильное волнение, что он был на грани обморока. Мысленно он уже представлял, как трехцветный флаг, флаг Франции, ради которого он десятки раз рисковал жизнью, победно реет над всем Индостаном. Он один отомстил за героев, павших жертвой английского золота, от Дюплекса до Лалли, которые умерли, кто в Бастилии, кто на эшафоте, за то, что, подобно ему, слишком любили родину.
Увы! Бедный Сердар, торжество его будет недолгим: он не заметил, что, когда ему представляли полковника де Лурдонекса, тот не смог сдержать сильнейшего изумления, которое еще более возросло, когда офицер бросил взгляд на Барнетта, переодетого артиллерийским генералом. После того как представление закончилось, полковник поспешил на просторную веранду особняка, чтобы спокойно поразмыслить над тем, что он увидел и что ему приказывала честь офицера.
Дело в том, что полковник прибыл из Франции на «Эриманте» пять дней назад и находился в Пуант-де-Галль, где корабль делал остановку как раз в тот день, когда Покорителю джунглей и его товарищам был вынесен приговор, то есть в день их побега.
Он слышал о подвигах Сердара в борьбе против англичан и, воодушевившись этими рассказами, сошел на берег, чтобы посмотреть на героя, питая вместе с тем тайную надежду помочь ему бежать, если благоприятно сложатся обстоятельства.
Поэтому он находился на пути Сердара, Барнетта и Нариндры, когда они шли к месту казни, и мог как следует разглядеть их. Вообразите же себе его изумление, когда он очутился перед героем индийского восстания, облаченным в форму французского генерала и играющим роль нового губернатора Пондишери. Сначала он подумал о случайном сходстве, которое вполне возможно, но почти в ту же минуту он узнал Барнетта, а затем и Нариндру, и у него отпали малейшие сомнения.
Полковник понял, какие патриотические мотивы руководили этими людьми, но он не мог позволить им сыграть затеянную игру до конца. Он здраво рассудил, что не этим искателям приключений принадлежало право втянуть Францию в авантюру, к которой правительство было вовсе не готово. Учитывая тяжелые последствия, которые подобное событие непременно вызвало бы в Европе, он, французский полковник, должен был сделать то, что ему диктовали долг и честь.
Он решил тем не менее не торопить события и не устраивать скандала. Он знал, что полк подчиняется только ему и в случае необходимости он всегда сможет применить силу.
В этот момент Барнетт, задыхавшийся в своем костюме, вышел на веранду подышать. Офицер поспешил воспользоваться случаем, чтобы рассеять свои сомнения — в общем-то у него их не было, но ему хотелось добавить последнюю улику к уже имевшимся.
Он быстро подошел к Барнетту и сказал:
— В гостиных слишком жарко, не правда ли, мой генерал?
Барнетт, смущенный, хотел бы ответить, поболтать немного. Вынужденная немота начала угнетать его, но он понимал, что со своим чудовищным акцентом ему никак не удалось бы выдать себя за французского генерала, тем более перед офицером. Поэтому, вспомнив о причине своей псевдоглухоты, названной Барбассоном казначею, он показал полковнику на свои уши, давая ему понять, что не слышит его.
Но де Лурдонекса нелегко было поймать на эту удочку, и он заметил, смеясь:
— Держу пари, генерал, как бы здесь ни было жарко, в Пуант-де-Галль вам было жарче, когда с веревкой на шее вы шли вместе с вашими товарищами к виселице.
Когда Барнетт услышал эти слова, его чуть не хватил удар, в течение нескольких секунд он не мог выдавить из себя ни слова. Горло у него пересохло, язык не повиновался.
Когда к нему вернулись силы, он пробормотал в ответ:
— Что вы хотите этим сказать, полковник? Виселица… веревка на шее… Я не понимаю.