Покойники всегда безопасней. Дело тяжеловеса
Шрифт:
Резкий поворот дороги, и в глазах у меня зарябило от нестерпимо ярких огней — клуб «Золотое яблоко», залитый ослепительным светом, сверкал в темноте южной ночи. Это было фантастическое зрелище. Здание с красной черепичной крышей, причудливыми башенками, узорчатыми чугунными решетками в стиле испанского монастыря было словно по мановению волшебной палочки перенесено в наши дни из глубин средневековья. Мраморную лестницу, ведущую к парадному входу, устилал ковер из пурпурного бархата. Толстосумы Тампа-Сити, степенно поднимавшиеся по широким ступеням, выглядели сытыми, безукоризненно опрятными, довольными
— Где стоянка? — поинтересовался я.
— О машине позаботится прислуга, — ответила Сузи с оттенком раздражения в голосе.
Я передал «бьюик» на попечение лакея, а сам со своей спутницей проследовал наверх. Угрюмый верзила в безупречно сшитом смокинге внезапно вырос у меня на пути. Его отталкивающее, с налетом желтизны лицо несло на себе печать звериной жестокости. Блеск глаз напоминал сверкание стального лезвия. Он был похож на испанца, хотя с таким же успехом мог оказаться мексиканцем или кубинцем. Верзила перевел вопросительный взгляд с меня на Сузи.
— Добрый вечер, Хуан, — сказала Сузи, и меня покоробила угодливость ее тона. — Это мистер Слейден, бизнесмен из Нью-Йорка. Он — мой гость.
— Распишитесь, пожалуйста, в книге для визитеров, мистер Слейден, — сказал Хуан.
Его голос соответствовал внешности — лающие гортанные звуки вылетали из глотки, сделанной, казалось, из ржавого железа. Безликая улыбка, которой приветствуют гостей, ни разу не промелькнула на его грубом лице. Он определенно сожалел, что вынужден допустить меня в эту святая святых местной элиты.
Я подошел к конторке, где молодая особа в черном облегающем платье вручила мне гусиное перо. Ее взгляд был холодным и оценивающим.
Я начертал фамилию «Слейден», но проставил другие инициалы. Если Хуан в часы досуга почитывает «Мир преступлений», ему не обязательно знать, что я один из его сотрудников.
— С вас десять долларов, — сказала молодая особа.
Верзила стоял позади меня и дышал мне в затылок.
— Десять… что? — удивленно переспросил я.
— Десять долларов, мистер Слейден, плата за временное членство, — коротко объяснил Хуан.
Вспомнив, что мне отведена роль денежного мешка из Нью-Йорка, я вовремя подавил протест и заплатил. В обмен мне вручили изящную карточку, дававшую право пользоваться гостеприимством клуба один вечер. Месяц подобного гостеприимства, и я превращусь в безнадежного банкрота, подумалось мне.
Отдав шляпу девушке-гардеробщице и избавившись наконец от присутствия Хуана, устремившегося навстречу очередному визитеру, я вслед за Сузи прошел в бар — самое вместительное и роскошное питейное заведение, в котором мне когда-либо приходилось бывать. Изрядно потратившись на коктейль с шампанским, я приготовился к приятной и непринужденной беседе со своей хорошенькой спутницей, но в это время появился лощеный субъект во фраке.
Субъект, оказавшийся официантом, учтиво поинтересовался, будут ли господа ужинать.
Сердце мое болезненно сжималось, когда Сузи деловито заказывала блюда. Устрицы, с которых она вознамерилась начать пиршество, стоили по доллару за штуку. О цене форели, жаркого из фазанов и салата по-французски я не рискнул даже строить догадки. Сказав, чтобы мне принесли то же, что и ей, я безучастно смотрел
— У тебя отличный аппетит, — заметил я. — Как тебе удается сохранять фигуру?
— Тебе нравится моя фигура? — томно отозвалась она.
— Очень. И твой аппетит тоже. Все-таки ты, наверное, постишься время от времени?
— Иногда, — ответила она. Тема ее не интересовала. — Выпьем еще? — предложила она, приподнимая пустой бокал.
Мы сидели в баре около получаса, и я начал беспокоиться, достаточно ли захватил с собой денег. К счастью, внезапно Сузи переменила решение, заявив, что пора ужинать. Мы встали и прошли в ресторан.
На ярко освещенной эстраде танцевали две полуголые артистки. Их выступление, как и музыка, было высоко профессиональным.
Я трудился над жарким из фазанов, когда метрдотель подвел к соседнему столику двух мужчин и двух женщин. По подобострастному поведению метра я заключил, что это важные персоны. Он пятился, извиваясь как червь и размахивая руками. Догадайся кто-нибудь вложить ему в руку американский флаг, и картина стала бы восхитительной по своей нелепости.
Женщина, шедшая первой, привлекла мое внимание. Лет двадцати шести, невысокая, с гибким, удивительно пропорциональным телом.
Стройность фигуры подчеркивало огненно-красное вечернее платье, сидевшее на ней, словно вторая кожа. Лицо, классически строгое, как у греческой богини, излучало холодную надменность. И все же, взглянув на нее, каждый интуитивно чувствовал, что в ней полыхал скрытый огонь. Это делало ее живой, женственной и желанной, какой в свое время была, вероятно, Елена Троянская.
На мужчин она действовала, как магнит на железо. Я не заметил никого, включая музыкантов и официантов, чья голова не повернулась бы в ее сторону. В их глазах читалось неприкрытое вожделение, и я с содроганием подумал, что, видимо, мало чем отличаюсь от сидящих в зале плотоядных скотов.
Второй была миловидная толстушка, тоже, конечно, лопавшаяся от денег. С ней Елена Троянская могла быть спокойна — в соперницы толстушка не годилась.
Мужчины из эскорта представляли собой обычные человеческие экземпляры, подобных которым можно наблюдать ежедневно после половины одиннадцатого утра в креслах управляющих синдикатами, банками и универсальными магазинами. Когда они, с темно-багровыми лицами цвета доброго портвейна, медленно приближались к столику, я почти физически ощущал, как мерно, в такт каждому шагу колышутся язвы в их желудках.
— Ты не придумал ничего остроумнее, чем пялить глаза? — раздраженно спросила Сузи.
— Разве я один? — ухмыльнулся я.
Сузи презрительно поджала губы:
— Не понимаю, что находят в ней мужчины. На мой взгляд, она просто самка — нечистоплотное, омерзительное животное.
— Я с детства люблю животных, — ответил я.
–
Как-то я спас тонувшую собаку, и меня наградили медалью. Кто она? Не та с пышным бюстом, а темноволосая, небольшого роста.
— Я думала, ее знают все. Боже! Постеснялась бы так бесстыдно затягиваться. Странно, что Пьер не ползет на четвереньках, провожая ее к столику. В остальном он ведет себя не как метрдотель, а как последний холуй.