Покушение
Шрифт:
Теперь у него появилась масса свободного времени и не было необходимости сразу же встречаться с лейтенантом фон Бракведе. К тому же за это время могли поступить новые указания.
— Я надеюсь, что вы быстро справитесь со всем этим, а я пойду пока выпью чашечку кофе.
Около 16 часов на аэродроме Рангсдорф, под Берлином, приземлился «хейнкель» с полковником Клаусом фон Штауффенбергом и его адъютантом обер-лейтенантом фон Хефтеном.
Хефтен выпрыгнул из самолета первым и поспешил к ближайшему телефону. Штауффенберг огляделся. Ни на взлетной полосе, ни у главного аэродромного здания никого не было. Он глубоко вздохнул и пошел вперед, высоко подняв голову.
Обер-лейтенанту за это время удалось связаться с Бендлерштрассе. Услышав спокойный голос генерала Ольбрихта, он доложил:
— Мы только что прибыли!
— Наконец-то! — воскликнул Ольбрихт радостным и в то же время напряженным голосом. — Что произошло?
— Что произошло? — Обер-лейтенант фон Хефтен воспринял этот вопрос как весьма странный и взглянул на Штауффенберга.
Полковник взял трубку:
— Я говорю с генералом Ольбрихтом? — Вначале он подумал, что его неправильно соединили, но тут же узнал голос единомышленника. — Как идут дела?
— А мы ждем вашего звонка, Штауффенберг!
Полковник решил, что ослышался.
— А как наши дела? — поинтересовался он. — Многого ли удалось достичь?
— А ваше мероприятие прошло удачно? — спросил Ольбрихт.
В эти мгновения тишина показалась Штауффенбергу оглушительной, а обер-лейтенант, слышавший весь разговор, посмотрел на него растерянно.
— Следовательно, план «Валькирия» еще не приведен в действие? — спросил Штауффенберг глухим голосом.
— Как же мы могли это сделать, не получив достоверного известия?
— Гитлер мертв! — сказал Штауффенберг.
— Вы в этом уверены?
— Я видел взрыв собственными глазами. Он был подобен прямому попаданию стопятидесятимиллиметрового снаряда. Никто не мог там уцелеть!
— Проклятие! — воскликнул обер-лейтенант фон Хефтен. — Прошло целых три часа, а они ничего не предприняли. Три часа, когда каждая минута может стать решающей!
— План «Валькирия» должен быть приведен в действие немедленно! — потребовал полковник Клаус фон Штауффенберг. — Немедленно!
И только с этого момента 20 июля 1944 года стало поистине его днем.
На Бендлерштрассе первым на призыв Штауффенберга отреагировал полковник Мерц фон Квирнгейм. Не говоря ни слова и не выказывая ни малейшего волнения, он достал план «Валькирия», и через несколько минут в соответствии с ним были отданы первые распоряжения. Было уже 16.12.
Генерал Ольбрихт доложил о положении дел только что прибывшему генерал-полковнику Беку. Тот был в гражданском костюме — после недолгих колебаний он решил форму не надевать.
— Штауффенберг убежден, что Гитлер мертв, — сказал Ольбрихт.
— Тогда это соответствует истине, — кивнул Бек.
— Штауффенберг требует, чтобы план «Валькирия» был незамедлительно приведен в действие.
— Пусть так и будет, бог с ним! — Голос генерал-полковника звучал взволнованно. Он покорно склонил голову, и сразу стало видно, какие глубокие морщины избороздили его лицо. — Я готов.
Такого же мнения был и генерал-полковник Гёпнер — он еще раз кивнул в знак согласия, слов в этот момент у него не нашлось.
Ольбрихт поспешил в соседнюю комнату.
Риттер Мерц фон Квирнгейм был уже здесь — он форсировал введение в действие плана «Валькирия». Его указания звучали хладнокровно, были деловыми и лаконичными. Штабная машина была пущена на полные обороты.
Излюбленным выражением Мерца фон Квирнгейма было: «Вам отдан приказ…» И лишь иногда он добавлял в заключение: «Это — приказ!» А самым частым словом, которое он слышал в ответ, было четкое: «Есть!»
Фон Бракведе вошел в свой кабинет с высоко поднятой головой и направился к письменному столу, за которым восседал теперь Гном. Капитан остановился, затем наклонился вперед и уперся руками в крышку стола. Внезапно на его всегда строгом, зачастую казавшемся высокомерным лице появилась широкая улыбка, и Леман сразу понял, что это значит.
— Наконец-то! — воскликнул ефрейтор. — Ну, этого следовало ожидать после такой-то подготовки!
Фон Бракведе рассмеялся, но сдержанно. Затем он связался по телефону с графом Хельдорфом, полицей-президентом Берлина, и проинформировал его о событиях в ставке. Хельдорф обещал сразу же приступить к выполнению всех обговоренных мероприятий и заявил, что вскоре прибудет на Бендлерштрассе.
Леман в это время открыл средний ящик стола, достал оттуда коробку с сигарами и протянул ее Бракведе. Эти сигары граф держал для особых случаев. В коробке их осталось всего три штуки.
— Сегодня, — сказал капитан и протянул руку к коробке, — будут выкурены две сигары. Одна из них — для вас, мой дорогой. Другую я выкурил бы в любом случае: у моей жены день рождения.
Ефрейтор принял сигару, как принимают орден, но, протягивая капитану спички, осторожно заметил:
— А вы выглядите не очень-то довольным.
— На основании чего вы сделали такое заключение? — удивился граф.
— Трудно сказать, однако у меня такое чувство. По-видимому, что-то вам не нравится. Но что?
— У вас светлая голова, старина, — проговорил фон Бракведе, с удовольствием затягиваясь сигарой. — И именно поэтому вы должны были задать мне вполне определенный вопрос, когда узнали, что дело сделано.
Леман глубоко затянулся сигарой, а потом спросил:
— Когда?
Фон Бракведе одобрительно кивнул — к людям, которые обладали острым умом, он особенно благоволил.
— Вот в этом-то как раз и дело!
— Так когда же взорвалась бомба?
— Около четырех часов назад.