Покушение
Шрифт:
— А вот и я! — сказал он, входя в комнату генерала Ольбрихта. Он поставил свой чемодан на пол и несколько секунд стоял неподвижно, как изваяние. — Надеюсь, я прибыл не слишком поздно?
И тут невзрачный человек в гражданском почувствовал полное удовлетворение — он увидел, как радостно вскочил со своего места генерал Ольбрихт, а полковник Мерц фон Квирнгейм протянул ему правую руку. Даже капитан фон Бракведе поднялся, хотя и неохотно, однако человек с чемоданом, очевидно, и не ожидал от него другой реакции.
— Добро
Человек с чемоданом был не кем иным, как генерал-полковником Эрихом Гёпнером, бывшим командиром дивизии Штауффенберга. Он был уволен из вермахта в 1942 году, поскольку в период зимнего кризиса под Москвой самостоятельно, не дожидаясь приказа, отвел свои войска на новые рубежи.
Фон Бракведе взял у Гёпнера чемодан и прикинул его на вес:
— Надеюсь, вы не принесли с собой никаких документов? Их у нас здесь более чем достаточно.
Ольбрихт рассмеялся, но, видимо, посчитал шутку капитана не слишком удачной и пояснил:
— Это, собственно говоря, одна из основных забот Бракведе. Он опасается, что, погрязнув в бумагах, мы вряд ли окажемся способными к решительным действиям.
— В принципе мысль эта не столь уж неправильна, — заявил Гёпнер со скупой похвалой. — Четкие приказы не нуждаются в обстоятельных объяснениях. — И, указывая на свой чемодан, добавил: — Здесь всего-навсего моя форма. Когда настанет время, я ее надену.
— Заранее рад этому, — заверил капитан Бракведе улыбаясь. — Будем надеяться, что ждать этого долго не придется.
На Бендлерштрассе никто еще не знал, что бомба взорвалась. И Ольбрихт, чтобы как-то сократить ожидание, пригласил генерал-полковника Гёпнера немного перекусить.
— Приятного аппетита! — пожелал фон Бракведе. — А я займусь любимым всеми нами в данное время видом спорта — буду звонить по телефону.
В 12.43 Адольф Гитлер, пошатываясь, вышел из дымящихся развалин. Фюрера заботливо поддерживал Кейтель.
Не сказав ни слова, Гитлер побрел к жилому бункеру. Он пережил сильное потрясение, но никаких тяжелых ранений не получил. Запыхавшийся личный врач установил, что у фюрера обгорели волосы, лопнула барабанная перепонка, он получил ожоги на правой ноге и ссадины на спине.
— Это чудо! — воскликнул Кейтель, намеренно употребив любимое словечко Гитлера и его окружения.
«Чудо» это произошло, как потом выяснилось, благодаря полковнику Хайнцу Брандту. Ему помешал портфель Штауффенберга, и он передвинул его по другую сторону массивной тумбы, подальше от Гитлера. Таким образом он спас жизнь фюреру, но не свою.
А Кейтель продолжал с воодушевлением:
— Фюрер жив — так и должно быть!
Адольф Гитлер, сгорбленный и дрожащий, тревожно всматривался в лица оставшихся в живых и торопящихся прийти ему на помощь генералов и офицеров, но не заметил
— По-видимому, это был удар вражеских истребителей-бомбардировщиков. Приказываю провести тщательное расследование!
По распоряжению Раттенхубера сразу же было перекрыто кольцо внутреннего охранения, введена готовность номер один — теперь никто без особого разрешения не мог ни войти, ни выйти.
Появились врачи и санитары с перевязочными материалами и носилками. Люди Раттенхубера внимательно следили за всем происходящим, держа автоматы на изготовку. Уже через полчаса после взрыва в направлении Растенбурга покатили первые санитарные машины.
Оставшиеся в живых собрались взволнованной кучкой. Генерал-полковник Йодль, начальник штаба оперативного руководства верховного главнокомандования вермахта, после Кейтеля самый верный вассал Гитлера в ставке, воскликнул с возмущением:
— Проклятые строители!
Он был убежден, что бомбу подложил кто-то из строительных рабочих организации Тодта, наверняка не немец по национальности. Предположения свои он обосновывал тем, что под полом зияла дыра глубиною в метр.
Вслед за этой гипотезой начали выдвигаться самые различные предположения — одно другого удивительнее, причем виновниками взрыва назывались поочередно вероломные иностранные рабочие, британская тайная служба, советский отряд особого назначения, американские гангстеры. Борману пришла в голову идея обвинить в преступных деяниях какую-то еврейскую террористическую организацию. Но ближе всех к истине был Гитлер. Видимо, догадываясь о сути происшедшего, он воскликнул:
— Даже в собственных рядах могут найтись твари, которые хотят уничтожить меня, а вместе со мной Германию!
Поначалу Клауса фон Штауффенберга никто не подозревал, но двумя часами позже одноглазый полковник был назван в числе возможных преступников. Возникло даже предположение, что Штауффенберг уже приземлился к этому времени за русским фронтам.
Итог этой кровавой акции был таков: из двадцати пяти участников совещания четверо были мертвы, пятеро находились на смертном одре и шестеро числились тяжелоранеными. Совсем не пострадал лишь один человек — генерал-фельдмаршал Кейтель.
Заботясь о своей славе национальной святыни, с которой ничего не может случиться, фюрер заявил:
— Ничто, даже самая малость, не должно просочиться отсюда!
Эти слова фюрера собравшиеся сразу восприняли как приказ, и был установлен запрет на передачу любой информации из ставки.
Дом номер 13 по Шиффердамм казался обшарпанным и каким-то невыразительным. Заклеенные бумажными полосками окна смотрели на мир сумрачно. Трещины в наружной стене напоминали ходы, которые проделывают в земле толстые черви.