Полчаса
Шрифт:
Мы беспомощны перед всем, что не можем объяснить. Поэтому с верой мы становимся сильнее. С помощью веры мы хотим нащупать пальцами бога, вступить с ним в контакт и в конечном итоге обмануть его и убить и занять его место. Или хотя бы попытаться. Попытка не пытка. Иначе зачем еще он нам сдался?
Дозорными технократической реконкисты выступают ученые. Мы ждем, когда они ухватят энтропию за горло и воткнут ей в глотку победоносный флаг. Богиня хаоса пока еще трусливо прячется за горизонтом событий, но песенка ее спета, следует вытащить ее из черной дыры за шкирку, судить за еретизм, распять и сжечь как ведьму.
Уже
Кто?
Майя Хаслингер знала кто. Она не отреагировала на смс бабушки (пережила же мировую войну, пережила советскую оккупацию, авось и с насморком как-нибудь справится), потому что у нее в телефоне было значительно более важное сообщение: “сейчас”.
Эти односложные послания всегда приходили неожиданно, непредсказуемо и тем не менее – точно вовремя. Они были приглашениями в Храм Человека, и Майя, хотя и причисляла себя к агностическим теистам, случай не упускала. Она быстро собралась и скоро стояла перед тяжелой дверью центральной часовой башни города. Когда-то мимо этой двери провели на расстрел Герхарда. Мрачное прошлое этого места будто бы оставило зазубрину в клине. Майя ощутила внутреннее перерождение. “Сегодня”, – подумала она. – “Сегодня я убью человека”. Она была уже давно не школьницей, но она содрогнулась от этой мысли.
В нутре башни, за тремя коридорами и двумя лестницами синхронно качались маятники, в полутьме похожие на демонов времени. С кончика пинцета капнуло масло, а где-то наверху над крошечным миром колесиков, деталей, шестеренок, циферблатов, блокнотных листков и салфеток, над ослепляющим искусственным светилом настольной лампы – возвышался Ян Тик. Склонившийся под тенями и над тенями, он будто бы замер, монолитным кубическим силуэтом. Двигались только его толстые пальцы, снимая с часов крышечку.
Сознанием Ян был привычно далек от своей мастерской. «Связь между Хаслингерами… – думал он, и казался себе впечатляющим – …Моррисом, Грином и Шварцем – на первый взгляд завершается на последнем. Однако она так и остается скрытой от него. Шварц никогда не узнает, почему не пришло письмо, а Моррис никогда не узнает о болезни фрау Баер. В то же время, неожиданно, это подводит нас к единственному имеющему значение в конкретном контексте вопросу: откуда все это знаю я?»
Откуда все это знал Ян? Откуда он знал про болезнь старой Эльзы? Откуда он еще в детстве узнал про кошку Майи? Сложно сказать. У него не было в кармане машины времени. У его дома не стоял серебристый ДеЛореан, его часы были без вариантов, в него не попадал осколок метеорита, его не поливали кровью пришельца, и английских телефонных будок с приятными женскими голосами – в запасе он не держал.
Он просто знал.
Ян обернулся на Майю, стоящую позади. Она ждала сигнала, слова, жеста, чего угодно, и он знал, что сделать, чтобы она не осталась разочарованной: не нужно было делать ничего. Все часы в комнате разом остановились. В тишине зазвонил телефон девушки. Ян смотрел в пол. Это были дешевые фокусы, но необходимые. Все детальки должны встать на свои места, чтобы Ян смог пройти по пути, который вспыхнул у него в голове в момент рождения еще в далеком-далеком детстве. Для этого часы должны остановиться в тот момент, когда Майе позвонят. Для этого она должна верить, будто бы совершит еще одно убийство (никакого убийства она конечно не совершит). Для этого она должна с детства годами привыкать к влиянию Яна. Для этого он подходил к ее парте, когда они были детьми. Линии времени сходились в единой узловой точке, где миллион крошечных решений позволял всему потоку событий разом повернуть в сторону. И сейчас они уже почти сошлись. Почти. Почти!
Хищным шаттлом в крошечный мир дерева и металла спикировал пинцет, впился в нутро механизма и тут же взмыл вверх, к светилу, как суборбитальный камикадзе, но не сгорел, а продемонстрировал – часовщик как всегда был прав. Один из зубчиков в шестеренке отсутствовал.
«Люди склонны недооценивать значение мелких деталей».
Снова в одиночестве Ян разглядывал колесико. Он легко подыскал замену и продолжал с удовольствием рассуждать, беззвучно шевеля губами в ритм мыслям: «Люди кажутся самим себе невероятно сложными, почти магическими существами. Но это иллюзия, самовнушение. Будь мы на самом деле комплексными механизмами, мы бы запутались, не зная, как себя вести».
Микроскопические винтики один за другим возвращались в отверстия, каждый точно в свое.
«На практике наша логика элементарна. В большинстве ситуаций работают животные инстинкты, в остальных – ассоциативная память. Людям просто недостает терпения и внимательности, чтобы свести все воедино».
Собранный механизм, как деталь паззла, вернулся в общую замысловатую конструкцию с завитушками, статуэтками, стеклянными полусферами и резьбой.
«Чтобы каждая деталь встала на свое место».
Захлопнулась крышка, скрипнул, поворачиваясь, ключ.
«Чуть-чуть старания. Немного усидчивости. И тогда…»
Двенадцать минут четвертого. Сухо застрекотала секундная стрелка.
«Мое время пришло».
Узел возможностей затянулся. Ян встал, преисполненный внутренней значимостью. Он с хрустом расправил плечи, так, что его крепкая, будто бы сбитая из сплошных блоков фигура нависла над столом.
«Наступил момент, которого я ждал всю жизнь».
Машина времени – это для слабаков. Яну Тику для тех же целей было достаточно собственной головы. Там, где другие люди видели удачу или судьбу, или провидение высших сил. Там, где они видели шанс – Ян видел точное механическое устройство.
Ему достаточно было лишь немного знать человека, и Ян видел к чему тот стремится, от чего бежит. Видел всю его жизнь. Яну достаточно было немного знать двух человек, чтобы предугадать, о чем они заговорят друг с другом, случись им встретиться. Достаточно было немного знать семью, и Ян видел всю ее историю из поколения в поколение.
И, так уж получилось, что Ян немного знал целый город.
Монте-ре. Из своей темной каморки Ян чувствовал дыхание родного военного городка. Ян видел младенчество города, когда гениальный конструктор Генрих Тик превратил шахтерское поселение в монумент часового искусства. Людовик Девятый был настолько впечатлен крошечными механизмами этого дикого крестьянина, что подарил ему весь город. Конечно, Великая Французская Революция ничего не оставила от прав династии Тиков. Да и сам город поблек, затерявшись среди холмов Германии. Армии был нужен уголь, а не время, так что шахты заработали снова, и блестящая юность осталась у Монте-ре позади. Впереди же чернели годы нацизма, когда переходы шахт переоборудовали в концлагерь, а жемчужина города – великолепная готическая часовая башня – была почти что расколота одним из снарядов.